Простите меня за эту войну...

Как часто, общаясь с беженцами и жителями Чечни, повторяла Людмила эту фразу! И однажды она все-таки услышала в ответ: "И ты прости..." - и тогда поняла, что то, что она могла - сделала. Мы публикуем отрывки из письма Людмилы Павличенко.

Людмила Павличенко работает в организации Союз "Женщины Дона" в г. Новочеркасске с 1996 года. Участвовала в различных проектах и как участница и как руководитель, координатор.
Людмила Павличенко: "...Имею очень большой, неизвестно откуда взявшийся интерес к Кавказу. Бывала в Чечне, Ингушетии, Абхазии, Грузии, Дагестане, Северной и Южной Осетии, были недолгие поездки в Азербайджан и Армению. Люблю Кавказ. Меня привлекают люди, традиции, менталитет.
Сотрудничаю с межрегиональной миротворческой организацией "Эхо войны" в Чечне.
Я - координатор проекта "Дагестан - центр миротворчества". В нем сотрудничаем с Айшат Магомедовой (о Лиге защиты матери и ребенка - читайте в рубрике „Портреты наших современниц"). Много учусь, сейчас в Санкт-Петербургской "Гармонии" - институте психиатрии и психоанализа".

"Кавказский форум¹ поручил мне работу в Тбилиси. За это время я близко сошлась с чеченскими беженцами в Грузии. Боже мой! Какие судьбы, какие события, какая сила духа! И при этом - великодушие ко мне, русской, понимание и сочувствие. Я иногда чувствовала себя предательницей, ведь по всему выходило - они враги мне... Все перепуталось в моей жизни и голове: Иисус и Аллах, Библия и Коран. Но это не разрушало меня, а почему-то делало сильнее. И когда я садилась в машину, чтобы ехать в Чечню, я осеняла себя крестом и говорила: "Бисмилляги..." - и чувствовала себя неуязвимой. Война лишила меня однозначной веры, однозначного отношения к людям и перепутала, где свои, где чужие".

Октябрь 2001 года

Горы как люди

Людмила Павличенко

Недавно мне пришлось проделать длинный путь по Военно-Грузинской дороге через перевал высотой 2300 метров. И вот теперь Дагестан - дорога в Ботлих. По времени она заняла около 6 часов, по расстоянию же это меньше 200 километров. Горы в Дагестане совсем не такие, как в Грузии и Осетии. В Грузии горы покрыты растительностью, и это очень красиво, потому что разные породы деревьев придают различную окраску горам: от желтого до коричневого, от розового до багряного, от темно-зеленого до салатного. В Дагестане горы как будто выше, вершины как будто острее, четко очерченные. Кажется, что суровые неприступные горы в Дагестане делают дагестанских горцев суровыми, закрытыми, мужественными и стойкими, не умеющими жаловаться. Их характеры четкие и не размытые, ясные, как очертания их гор. Дагестанцы молчаливы, как горы, лишь изредка открываются они душевной теплотой и красотой, умом и очарованием, также, как горы. Люди похожи на горы, или горы похожи на людей - в этом мне предстояло ещё разобраться.

Была весна, когда мы ехали в Ботлих. В Дагестане все цвело. Розовый персик, груши с белыми цветами на фоне зелени, цветы абрикоса устилали землю белым ковром. Мы проезжали очень много исторических мест: большое селение Гимри - родину имама Шамиля, аул Ахульго - где в XIX веке во время Кавказской войны шли жестокие бои. Время от времени мы останавливалисьтам, где была вода и место, где присесть. Айшат заставляла нас плотно есть, повторяя: "В горах нужно кушать". Мы послушно ели. В дороге нами овладела странная веселость, мы много смеялись, хотя иногда от высоты закладывало уши. Я постоянно пересаживалась так, чтобы не видеть пропасть под колесами, закрывала в страхе глаза, а все смеялись. Воздух в горах особенный, наверное, чуть разряженный, он как-то очень легко проникает в легкие, я и сейчас будто чувствую, как он поселяется в моем теле и несет с собой чистоту, здоровье, молодость и бодрость.

Наконец, подъезжаем к Ботлиху, где произошло вторжение чеченских боевиков. Айшат по дороге сказала: "Ботлих - это второй Париж". Подъехали: Ботлих - большое селение, райцентр, в нем много магазинов, почта, переговорный пункт, множество коммерческих ларьков. Крутые улицы, часто упирающиеся прямо в чьи-то ворота. Очень приветливые люди. Все говорят: "С приездом", спрашивают: "Как дела?" Айшат объяснила, что зимой дорога на Ботлих закрыта, и сейчас люди не просто рады гостям - они рады весне, зарождению новой жизни. В Дагестане много труднодоступных мест, и я как-то особенно ясно поняла трепетное отношение в Дагестане к гостю. Подъехали к дому Сакинат. Это директор фабрики, где делались бурки. Сначала фабрика была разрушена бомбежкой, потом пожаром при "зачистке". Накормив, Сакинат повела нас на фабрику, расположенную рядом, в Рахате. Я не впервые вижу Сакинат и в который раз слушаю ее горький рассказ о разрушенной фабрике, людях, оставшихся без работы, о ее опасениях об утере технологии производства ковров и бурок. Сакинат удивительно красива, и годы не тронули ее красоту. В ее покрытой платком очень красивой голове множество идей, планов, разумных соображений и 25-летний опыт руководства фабрикой. Сакинат рассказывает, что перед войной на складе было 600 бурок, их забрали боевики, для того чтобы устилать окопы. Сакинат и ее подруги во время войны проявляли просто чудеса героизма, но ее трудно себе представить в то время, уж очень мирный у нее вид. Мирный, домашний и уютный.

В беседах с подругами Сакинат лейтмотивом звучали слова: "Как мы хорошо жили!" И это говорилось не только о времени до вторжения боевиков, это было сказано и о времени до перестройки. Дагестанский сельский люд, получив с перестройкой свободу и гласность, не знал, зачем они ему. Мне кажется, что их свобода - это умение и желание трудиться, а лишившись этой возможности, они стали менее свободными. Свободу говорить они не использовали, потому что вообще говорят мало и разговоры их просты, мудры, как сама жизнь, и они не требуют гласности и чьего-то разрешения. Утеряв возможность полноценно трудиться на благо своей семьи, селения, Дагестана, они на самом деле утеряли свободу, и эта потеря не компенсировалась, хоть частично, как у городских жителей, свободой слова. И вот теперь еще и война отняла последнюю возможность трудиться. Сакинат долго рассказывает, куда попадали бомбы: такое впечатление, что она знает про фабрику все. Знает, как и когда была разрушена каждая единица оборудования, каждое строение. Сакинат вспоминает, вспоминает. Раньше фабрика процветала. Было много заказов, бурки шли как спецодежда для животноводов, на сувениры. Продавались они почти по себестоимости, и фабрике выживать помогало государство. Было и ковровое производство. Сейчас фабрика восстанавливается с помощью нескольких российских областей.

Мы видим гору Ослиное Ухо, стратегическую высоту, за которую шли страшные бои. Мы смотрим с каким-то новым пониманием войны и того, что она принесла. Новое понимание рождается здесь, когда видишь людей, переживших войну, слышишь о погибших и видишь места боев.

По узенькой улочке мы едем в помещение, снятое для нашего проекта. Помещение арендовать в Ботлихе трудно, так как дома не восстановлены после войны и многие семьи ютятся в тесноте. А по проекту должно происходить следующее: 32 ученицы с помощью известнейших мастеров будут постигать технологию производства бурок. И когда откроется фабрика, будет кому на ней работать. Руководить обучением будут известные на весь Дагестан мастерицы. Сакинат и Патимат рассказывают, как делаются бурки. Никто из нас даже не представлял себе тяжесть этого ручного труда. А вид рук Патимат привел нас в ужас - от локтя вниз до запястий сплошной кровоподтек. Сначала выбирается особая шерсть, ее чешут, бурки складываются из трех слоев особо чесанной шерсти. Бурки поливаются водой, и 8 женщин руками валяют бурку до состояния, когда она начинает держать форму. Синяки от этой работы не проходят никогда! И несмотря на тяжесть такого труда, сотни людей из ближних сел ждут восстановления фабрики, так как это единственное место, где они могут работать. Вернулись домой к Сакинат и долго говорили о судьбах женщин селения, так похожих и не похожих на наши, о судьбе Сакинат. Как странно перемешались в ней вера в Бога и верное служение партии. Странно, но именно это делает Сакинат близкой и понятной мне. Ужинаем, ложимся спать на широкой и удобной кровати.

Утром едем в маленькую пограничную часть, которая высоко в горах приняла на себя первый удар при вторжении боевиков. Подъезжаем к шлагбауму, просим юного часового доложить о нас старшему офицеру, попутно расспрашиваем о житье-бытье. Мы хотим узнать о жизни наших земляков, передать им скромные подарки, сфотографироваться, может быть, передать привет их близким. Пока мы ждали разрешения пройти в часть, мальчишки бежали и бежали к нам, расспрашивая, откуда мы, зачем приехали, радуясь нам, как родным. Слышались взрывы, ребята успокаивали: "Учения". Служить им тут нравится, пока спокойно. Питание хорошее, дедовщины нет. Взгрустнув, рассказывают о гибели однополчанина, добавляя: "По глупости, напоролся на собственную растяжку". Мы долго говорили с начальником штаба Килишби Понежевым. Он показался мне умным, опытным, заботливым. Обладая определенными навыками психолога, применял их в общении с солдатиками и с нами. Мы долго не могли расстаться с ребятами. Едем обратно, молчим, думаем. Мальчишки совсем - дети, наши защитники, защитники Родины.

Возвращаемся в Махачкалу. Дорога назад почему-то кажется короче и проще.

Материалы подготовлены к печати
Аллой Денисовой и Галиной Гришиной