НАРОДЫ СЕВЕРА: ЕСТЬ ЛИ БУДУЩЕЕ?

Елена Монахова

Крайний Север, Сибирь и Дальний Восток - это труднодоступные необжитые районы России с холодным климатом. Между тем, эти обширные пространства - более 11 миллионов квадратных километров - занимают около двух третей территории России. Они простираются от Кольского полуострова до Чукотки и от Чукотки до Приморья, а также включают в себя Сахалин и несколько регионов Сибири. Здесь продолжительная зима с низкими температурами. Например, на севере Дальнего Востока в январе мороз достигает -500, в прибрежных районах часты штормовые ветры. Гористый рельеф и повышенная сейсмичность одних районов сочетаются с заболоченностью равнинных пространств других. Большая часть территории расположена за полярным кругом с продолжительной полярной ночью; во многих районах залегает вечная мерзлота.

Малочисленные народы Севера выделяются среди других народов России целым рядом особенностей: экстремальными условиями среды обитания; специфической материальной и духовной культурой, максимально приспособленной к этим условиям; дисперсным расселением; традиционным кочевым и полукочевым образом жизни; длительной изоляцией от других культур. В официальный список коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока входит сегодня 30 народов.

По религиозным верованиям все народы Севера до начала христианизации являлись анимистами. Они верили в то, что все живые существа и неживые объекты окружающего мира имеют души. Такое представление позволяло объяснять многие явления природы и окружающего мира. И из этого следовало убеждение в необходимости общения с духами. На этой почве возникла и развилась особая форма религии или религиозного мировоззрения - шаманизм. Шаманы исполняли роль посредников между миром людей и миром духов. У многих народов Севера, например, у чукчей шаманство не было профессией, а шаман не являлся в буквальном смысле этого слова служителем культа. Эти функции обычно выполнял глава семьи, рода. Иногда шаман являлся даже изгоем общества, физически или психически ущербным человеком. В то же время, он был фигурой, уважаемой в сообществе и необходимой ему в силу своей способности общаться с миром духов.

После революции 1917 года коренные малочисленные народы Севера, Сибири и Дальнего Востока, иначе - инородцы, были уравнены в своем статусе с другими народами России. Это утверждалось принятой в декабре 1997 года Декларацией народов России, которая провозглашала право на свободное развитие всех национальных меньшинств и этнографических групп, населяющих Россию.

Способ приобщения к новой жизни народов Севера стал предметом бурных дискуссий. Часть ученых настаивала на недопустимости быстрого вовлечения народов Севера в преобразования, происходящие в стране, предлагала меры защиты от радикальных перемен и излишних контактов с русскими. Одним из способов предлагалось определение и создание "заказных" территорий по типу резерваций, существующих в западных странах. Другая часть ученых считала, что народы Севера, как и все население страны, должны идти по одному пути преодоления социальных различий, а сказочно богатые территории их обитания должны быть без всякого ограничения вовлечены в процесс интенсивного освоения. При этом туземное население рассматривалось как средство освоения пространств и богатств Севера. Только из этих соображений радикалы признавали необходимость снабжения народов Севера продовольствием, так как в противном случае аборигены вымрут и не смогут помогать в колонизации края. Большая часть ученых признавала, что туземцы имеют специфические отличия от остального населения России. Но если консерваторы не видели в этих особенностях проявления недоразвитости и ущербности, то многие радикалы воспринимали аборигенов как безнадежных дикарей. Психика и хозяйственная деятельность туземцев, по их мнению, носит печать разложения, аборигены не способны воспринять даже зачатки культуры.

К началу 30-х годов произошел перелом в сторону радикальных методов интеграции народов Севера. Началась коллективизация. Некоторые исследователи считали, что элементы первобытно-общинного строя, сохранившиеся у народов Севера, смогут служить в качестве социалистических начал хозяйствования, являясь почти готовыми колхозными формами. С целью ликвидации кочевания как образа жизни и перехода к оседлости начали создаваться центральные усадьбы колхозов. Сначала это были миниатюрные базы оседлости, затем они были превращены в большие поселки, в которых сосредотачивался административно-хозяйственный и обслуживающий персонал. Параллельно строительству в села из удаленных оленеводческих кочевий, рыбацких и охотничьих стоянок перемещались дети аборигенов, старики и часть женщин. Постепенно на смену колхозам в районах Севера начали создаваться совхозы, и собственность аборигенов подверглась практически полному огосударствлению. Многие аборигены, не понимая сути "классовой" борьбы, старались скрыться в малодоступных местах тайги и тундры. Однако, репрессивные меры по искоренению "богачей" и "кулаков" докатывались и до самых отдаленных уголков. Объектом особо пристального внимания были шаманы, "перевоспитание" многих из них происходило в местах лишения свободы.

О последствиях радикальных перемен в жизни, быту и культуре коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока я беседую с Ларисой Абрютиной, кандидатом политических наук, вице-президентом Ассоциации коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока РФ по вопросам охраны здоровья. В течение пятнадцати лет эта отважная женщина работала практическим врачом, начальником передвижного медицинского отряда в одном из районов Чукотки. Ее живой и эмоциональный рассказ рисует чрезвычайно печальную картину.

Л. А. Я сама с Чукотки. Родилась и выросла в семье оленеводов. Мой дедушка по маминой линии имел пять жен. В этих суровых условиях нужно было создавать как можно больше рабочей силы - мальчиков, которые будут пасти оленей. От последней жены родилась моя мама. Дедушка мог содержать большую семью - у него было огромное стадо. Несмотря на суровые природные условия, люди были здоровы. Каждая женщина рожала по 12-15 детей. Половина из них умирала, и это воспринималось как должное - слабый умирает, сильный выживает. Никто не помогал слабому выжить. Человек жил в естественной гармонии с природой - охотился, ловил рыбу. Вся жизнь проходила в очень напряженном ритме, но все равно это была полноценная, нормальная, справедливая и слаженная жизнь.

Ребенок для коренных народов Севера был смыслом жизни, его никогда не били. Что бы ни сделал ребенок - это было правильно. Дети на Севере рано начинали взрослеть, с 5-6 лет ребенок уже участвовал в домашнем хозяйстве. Браки своих детей формировали родители. Находятся два стойбища рядом, в одном рождается мальчик, в другом - девочка. Родители договариваются между собой, а когда дети вырастают, женят их. И никто из молодоженов не задумывался тогда: "Устраивает тебя твой супруг или нет?". Такие мысли не приходили в голову.

У нас большая была семья - восемь детей. Но с семилетнего возраста я воспитывалась в школе-интернате. Когда стали забирать первых детей, родители сопротивлялись. Активно препятствовали этому процессу и шаманы. Они говорили своим соплеменникам: "Вы поступаете плохо, когда отдаете детей в чужие руки". Начались репрессии против шаманов. А родителям старались внушить, что детям нужно получить образование, что они должны стать полноценными участниками советского строительства. И русские люди, которые делали это, не понимали, что совершают ошибку. Наоборот, они искренне думали, что это хорошо.

Десять месяцев в году мы, дети, были в интернате. Только на каникулы нас отвозили к родителям. Июнь и июль мы были дома, а в конце августа нас уже забирали в школу, и это было трагедией. Помню, как мама сильно переживала. Мы плакали, когда расставались, ведь для маленького ребенка самое страшное - его от мамы оторвать. Потом в интернате боль как-то притуплялась, отвлекали игры с другими детьми. Но все равно мы ждали родителей, ждали, когда они приедут. Они приезжали в поселок на оленях. В 5-10 км от поселка ставили палатки и приезжали за нами. На субботу и воскресенье под расписку родителя воспитатели отпускали нас. Потом поселок стал расти, появилось много приезжих. Родители селились у кого-нибудь из знакомых или в общежитии, а оленей отпускали. Я помню, в поселке у меня была подруга. У нее мама - бухгалтер. Я приду к ней в гости, и мне так хорошо было. И я все мечтала: "Господи, когда же и у меня будет так, чтобы мама приехала". В нашем поселке профилакторий был для оленеводов. Но на самом деле, он только так назывался, чтобы деньги какие-то от государства получить. Это было общежитие. Когда моя мама приезжала, если была комнатка свободная, то комендант давал ей ключ. Кроме кровати в комнате ничего не было. Я помню, мама пойдет, насобирает ящики из-под папирос, консервов, газетами их накроет - получится стол. Кастрюля у нее была, а плитку в общежитии давали. На ней мама мясо варила. Одеял не было - на шкурах спали. Для приезжего такая картина непривычной покажется, а для нас это было нормально. Мы сидели на шкурах, ели полусырое мясо и испытывали огромное счастье оттого, что мама приехала.

Корр. Но, как известно, человек формируется только в семье. Здесь создается его будущее.

Л. А. Совершенно верно. В интернатах происходила утрата культурных ценностей народов Севера. В интернате, как в курятнике, все одинаково, по одному шаблону. Был распорядок дня - подъем, завтрак, школа, после школы - обед. И все по команде и в строю. Потом - уроки учить, затем - ужинать. И хотя у нас были уроки по домоводству, они не могли заменить воспитание в семье. Кроме того, в интернате нам запрещали разговаривать на своем родном языке - только на русском, чтобы быстрее научиться читать и писать. И хотя много было хороших воспитателей, тех, кто старался заменить нам родителей, были и такие, что кричали и обижали нас постоянно. Как в любых детских садах и школах Москвы. Но если ты дома живешь, то придешь вечером домой, и мама тебя обласкает. А если в интернате - то обиду переживаешь в одиночестве. Еще и старшеклассники обижали малышей. Поэтому лучше было, когда забирали в школу сразу пятерых детей из семьи. Старшие всегда защитят младших. Но все эти сложные взаимоотношения никого из взрослых в интернате не волновали, и "сверху" их почти никогда не было видно.

Так выросло несколько поколений. И сегодня уже многие молодые мамаши, которые сами прошли через интернат, с радостью отдают детей. Интернат избавляет их сразу от множества проблем: кормить детей не надо, одевать не надо, не надо шить национальную одежду. Для таких детей их собственные культурные корни становятся чужими. Оленя в поселке увидят - показывают пальцем, как на диковинку какую-то. А если чукча пройдет в национальном костюме, то реакция у детей - как на экзотическое животное в зоопарке.

Во взрослой жизни эти дети совершенно беспомощны. В интернате за ними трусики стирают, полы моют, картошку чистят. В 50-е годы ребята сами себя обслуживали - и готовили, и дрова возили. А теперь появились прачечные, центральное отопление. Все свободное время у ребят занимает развлекательная программа: дискотека, концерты, телевизор. Дети настолько отучились от домашних дел, что часто женщина рожать едет, а она еще и готовить не умеет. Ребята оказывались неприспособленными ни к той жизни, от которой их оторвали, ни к той, которую навязывали.

Вот, например, история жизни хорошо знакомого мне Пети Амрыкина. Он закончил 7 классов и затем отучился в ПТУ по специальности "штукатур-маляр". Квартиры в поселке у него нет, потому что родители - оленеводы. Петю отправляют в тундру. Телевизора там нет, чтобы покушать, ему надо, как предкам, идти пасти оленей, рыбачить, дрова наколоть, чтобы в чуме печку растопить. Мальчику 16 лет. Родители его начинают ругать: "Что же ты ленишься?". Нужно рано вставать - в пять утра в тундре рассвет. На ночь оленей распускают, а на рассвете их нужно собрать в кучу, чтобы не разбрелись. Мороз -400. Петя идти не хочет, в семье конфликт. Взрослый сын может даже поднять руку на родителей. Вскоре семья заболела дизентерией. Петя с родителями вылетает в районный центр, в больницу. Пролечились, и надо возвращаться в тундру, к стаду. Петя не хочет: "Пошли вы! Я устал, не поеду. Я здесь устроюсь". И отправился к своему другу-однокласснику, который жил в поселке. Через три недели мать этого одноклассника мне звонит: "Что-то надо делать. Вы же сами понимаете - чужой человек пришел, квартирка маленькая. Вы займитесь им". Это был февраль месяц. Я пошла в профтехучилище, уговорила директора забрать его до лета: "Мальчик с виду хороший, а летом я его на вертолете отправлю вместе со школьниками в тундру". Директор говорит: "Ладно, я его на повара-кондитера запишу". И все оформила так, будто он с сентября учится. И что вы думаете? Лето подходит, а он не хочет уезжать. Директор говорит: "Ну ладно, пусть учится еще 2-3 года, раз такое дело". Когда все уезжали домой на каникулы, его отправляли сторожить пионерский лагерь. Взрослые понимали, что он как сирота при живых родителях, никому не нужен. Когда обучение закончилось, директор говорит: "Ну, теперь забирайте его. Мы не можем его пожизненно держать". Устроить Петю на работу я не могла. Почти силком отправила его в поселок. Он пошел к каким-то родственникам. Работать хочет, но работы в поселке нет. Безработных - больше половины. Опять первым вертолетом Петя приехал в районный центр. Поселился в медицинском Центре здоровья. Сказал мне: "Я буду искать себе работу". И что вы думаете? Нашел. В свинарне какой-то устроился. Русский частный предприниматель занимался разведением свиней. Петя стал за этими свиньями убирать, и жил вместе с ними. Тяжелая работа. А хозяин его только кормил, денег не давал. Потом предприниматель уехал в конце концов, зарезал всех своих свиней - видно, это невыгодно было. И Петя опять остался на улице. Он жил в этой свинарне, а по ночам стал по дачам ходить - воровать. Приезжие у нас строят теплицы, чтобы летом в вечной мерзлоте на земле поработать. Кто там свиней держит, кто кроликов. Зимой все закрыто, но некоторые оставляют продукты и животных - днем приходят их покормить. И вот ночью Петя сходит, сломает дверь, возьмет себе что-нибудь поесть. И он попался. Дали ему срок. А ведь у этого мальчика все могло бы быть по-другому. Он был бы хорошим оленеводом, бегал бы за оленями, его тянуло бы в тундру. А ему навязали иное. Его тянет комфортная жизнь, жизнь, которой он не нужен. А туда, где его настоящие исторические корни, он сам возвращаться не хочет.

В советское время у нас не было безработицы. Все в оленеводческую бригаду шли, работали там пастухами, им платили деньги. Но перестройка только оголила все те проблемы, которые уже существовали.

Корр. Как известно, в период перестройки пострадали многие люди. В частности, и российская глубинка.

Л. А. Но в российской глубинке совсем иная ситуация. Пусть люди без света сидят, но у них есть земля. Если не будут лениться, то посадят картошку, овощи, урожай соберут. А на Севере - только копни - вечная мерзлота, ничего не посадишь. В Канаде индейцы находятся на полном государственном обеспечении, им выплачивают пособия - только сиди на своей земле. Но они и земли свои в аренду сдают - работать на них не хотят. Я не хочу, чтобы мой народ, чукчи, превратились в таких же иждивенцев. Я хочу, чтобы они сами зарабатывали свои деньги и сами воспитывали своих детей.

У народов Севера сегодня нет желания жить. Интернаты и по сей день существуют. Все знают, что дети из детских домов выходят особенные, с особой психологией. Но если в России таких детей только 1 процент, то у нас - 100 процентов. Целый народ взяли, оторвали от родителей и превратили в манкуртов. И это государственная проблема, а не проблема только народов Севера. Можно создать малокомплектные школы в стойбищах, по 3-4 класса. Если ребенок одаренный, его стоит вывезти потом в интернат, в спецшколу. Но если ребенок не способен освоить высшую математику, зачем его вывозить из дома? Пусть он бегает за оленями, охотится. В тундре он будет нормальным полноценным человеком.

Другая альтернатива - создание семейных интернатов, как например делается в маленьких поселках на Аляске. Там, если белые родители вынуждены работать, они отдают ребенка в другую семью, чтобы он имел возможность ходить в школу, и оплачивают его проживание. А социальные службы еще и доплачивают опекунам. Можно предложить и другие модели, но главное, чтобы ребенок воспитывался в семье.

Мы еще можем поправить ситуацию. Можно создать условия труда для развития оленеводства, народных промыслов. Но государство бросило людей, как щенят в воду: "Выплывешь - ладно, не выплывешь - судьба такая - умирать". Это неправильно. Самое страшное, что физически мы не исчезнем. Все равно будем размножаться - и в поселках или городах сидеть на пособиях. Никакое государство не выдержит такое. Так лучше вернуть людей на их настоящую родину.

В связи с этим, остро встает вопрос сохранения природной среды обитания народов Севера. Повсеместное промышленное разрушение и загрязнение выводят из строя пастбища, водные и лесные угодья. Например, в Ямало-Ненецком автономном округе загрязнения из-за утечки нефти и газа, а также разрушение поверхности земли транспортными средствами вывели из строя 6,8 миллиона гектаров оленьих пастбищ. В Долгано-Ненецком автономном округе круглогодичная навигация по реке Енисей и сооружение трубопровода Мессоеха-Норильск также сделали недоступными обширные пастбища. Природная среда Севера более чувствительна к результатам деятельности человека. В то же время, жизнь народов Севера очень тесно связана с природными ресурсами, которые составляют основу экономики, общественных отношений и культуры аборигенов. Хитросплетения частного предпринимательства оказываются за гранью понимания коренного населения Севера. Его традиции, мировоззрение, понятие о собственности слишком расходятся с теми, которыми оперирует нынешняя рыночная экономика. Нередко, оказавшись акционерами-собственниками, аборигены после получения пая, не найдя решения многих проблем и запутавшись в ведении дел, вынуждены обменять его на продукты или отдать в оплату долгов. Иногда они просто пропивают свой пай и, бросив угодья, пастбища, оленьи стада, перебираются в населенные пункты, где предпочитают судьбу безработных.

Возможно, что в СССР передача детей народов Севера приезжему персоналу детских учреждений была задумана не с целью уничтожения этнической группы, а напротив - с целью ее подъема на более высокую ступень развития. Но добрые намерения не означают отсутствие элементов геноцида, а лишь говорят о его непреднамеренности, неосознанности или о некомпетентности организаторов этой акции. Массовый и принудительный характер этого мероприятия, быстрота его проведения оказали наиболее разрушительное воздействие на народы Севера. По своей сути - это была репрессия, насильственная депортация, примененная к детской части населения. Очень образно охарактеризовал это явление нивхский писатель Владимир Санги: более эффективный и быстрый способ одомашнивания диких птиц - не приручение взрослых птиц, а изъятие яиц из гнезда и дальнейшее воспитание вылупившихся птенцов. Именно на детей была сделана основная ставка в разрушении уклада жизни и мировоззрения аборигенов. Искренние гуманные намерения организаторов и исполнителей этой акции не умаляют, а лишь маскируют ее разрушительность, которая фактически и является одной из главных причин кризиса народов Севера.

Контактный телефон Ассоциации коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока РФ: (095) 930-44-68, электронная почта: abryt@mars.raqs.ru