Женщина на высоких каблуках

Юлия Качалова

      В смутные дни, когда рушатся планы, обессмысливается все задуманное и сделанное, когда мы теряем направление и не знаем, как дальше жить, душа укрепляется примером людей, сумевших подняться над обстоятельствами. Не мифических героев, не голливудских сверхчеловеков, а тех, кто живет рядом, по соседству, и отличается разве что большей страстью к жизни, требовательностью к себе и мужеством.
      Софья Сергеевна Селицкая родилась в 1922 году. Ее отец, профессор Сергей Аполлинарьевич Селицкий, был одним из крупнейших специалистов в области гинекологии. Он был человеком решительным и открытым, в делах щекотливых никогда не шел на компромиссы. Медицинская слава служила ему до поры до времени охранной грамотой, однако по мере того, как страна погружалась в пучину репрессий, становилось ясно, что подобное поведение неизбежно навлечет на профессора и его семью большие неприятности. Так и случилось. В 1935 году Сергей Аполлинарьевич вместе с женой и двумя дочерьми был выслан из Москвы в Поволжье, и, по всей вероятности, только своевременный отъезд помог ему избежать худшего. Селицкие вновь возвратились в столицу перед самой войной.
      Мать Софьи Сергеевны, Вера Николаевна, всю жизнь проработала врачом-педиатром. Она была женщиной на редкость мягкой и кроткой, глубоко религиозной, тепло относилась ко всем людям, очень любила детей. Немало семейных альбомов заполнено фотографиями ее маленьких пациентов со словами благодарности.
      В характере Софьи Сергеевны родительские качества переплелись причудливым образом, придавая ему неповторимый колорит. С ранних лет в ней начали проявляться задатки лидера: она верховодила дворовой компанией, была вратарем женской хоккейной команды, отличалась веселым нравом и чрезвычайным остроумием. "Бабушка была "специалистом по матерщине широкого профиля", - смеется внук Софьи Сергеевны. - Иногда так хочется ввернуть какое-нибудь из ее словечек, что еле сдерживаешься. Она умела ругнуться так интеллигентно, что никто не воспринимал ее слова как ругательство. Просто добавляла в конце "детка"... У нее были излюбленные выражения: "Сейчас, детка, я тебе все объясню" или "Сейчас, детка, я тебе все расскажу", и я ловлю себя на том, что сам их то и дело вставляю. Она была примером, которому подражаешь волей-неволей. Только "детка" не приживается - это исключительно ее".
      После окончания медицинского института Софью Селицкую направили в заброшенную глухую деревеньку в Карелии. Места там были чудесные, люди славные, и много добрых воспоминаний увезла она с собой, когда по прошествии четырех лет уже опытным врачом вернулась в столицу. В Москве ее профессиональная карьера быстро пошла в гору благодаря уникальному таланту хирурга, природной общительности и редкой целеустремленности. А цель была непростой - не опустить отцовскую планку, стать не менее уважаемым специалистом в своей области, чем Сергей Аполлинарьевич.
      В 1963 году, после смерти профессора Александрова, Софье Сергеевне предложили возглавить отделение гинекологии в Институте Склифосовского. Позднее она делилась со своими коллегами страхами и сомнениями, одолевавшими ее в тот период: справится ли? Удастся ли вписаться в новый коллектив? При профессоре Александрове Институт Склифосовского прославился на всю Москву своим гинекологическим отделением, лучшим по лечебным показателям. Сумеет ли она поддержать работу на том же уровне? Сомнения были не беспочвенны: между плановой и экстренной хирургией - огромная разница. В первом случае достаточно времени, чтобы тщательно изучить и подготовить больного к операции. А вот когда требуется экстренная помощь - дорога каждая секунда. Здесь нужно уметь моментально реагировать и мобилизоваться, быстро принимать решения и нести за них ответственность. Раздумывать и советоваться некогда.
      Старая профессорская гвардия института встретила ее настороженно, если не сказать в штыки. Одна из коллег Селицкой, вспоминая далекие шестидесятые, заметила: "Когда Софья Сергеевна пришла в институт, между ней и признанными институтскими авторитетами началось настоящее противостояние. Знаете, наш институт принимает не каждого, а лишь тех, кто его действительно любит и отдает ему все силы".
      Удерживаются в институте далеко не все, ведь работать здесь приходится, как на фронте. Некоторые уходят месяца через три, когда становится ясно, что сил и времени работа отнимает чрезвычайно много, а заработок невелик. Те же, кто задерживается на больший срок, остаются, как правило, на всю жизнь. К их числу относится и Софья Сергеевна Селицкая, вошедшая в плеяду самых блестящих хирургов Института Склифосовского.
      Однако признание пришло не сразу. На первых порах немногие верили, что преемница Александрова способна справиться с возложенной на нее задачей. "Женщина - хороший хирург - дело редкое", - признаются сами врачи. Вступление Софьи Селицкой в новый коллектив осложнялось еще и тем, что с первых дней своего пребывания в институте она повела себя с вызывающей независимостью. Легко парировала любые попытки поставить ее "на место", всегда, и временами довольно резко, отстаивала собственное мнение... Даже ее внешность, и та была неординарна.
      "Она имела царственную осанку. Одевалась всегда очень красиво: платья, отороченные норкой, черное буклированное пальто с лисой, маленькие шапочки в виде чалмы. При этом в ней не было ничего кичливого, чувствовался стиль и умение носить вещи. Ее платья, костюмы, пальто, шубы - все было пошито в талию, - так описывает облик Селицкой одна из ее коллег. - Помню, как однажды, когда мы вместе ехали в поезде, мимо нас прошла проводница-украинка. Окинула Софью Сергеевну взглядом и воскликнула: "Ой, какая фигура! Прямо гитара!". Умение одеваться и носить вещи было одним из проявлений ее личности. До последних дней Софья Сергеевна носила туфли на высоком каблуке. Она была единственной женщиной в институте, которая всегда оперировала на каблуках".
      Первыми, кто убедился, что Софья Селицкая обладает и другими достоинствами, помимо красивой внешности и хорошего вкуса в одежде, были ее коллеги по отделению. "Чтобы быть хорошим хирургом недостаточно одного профессионализма, - замечает одна из них. - Нужен врожденный талант. Вскоре после того, как Софья Сергеевна возглавила наше отделение, мы убедились, что руки у нее золотые. Причем она не просто прекрасно оперировала, но и умело расправлялась с осложнениями".
      "Она приходила на работу ни свет ни заря, - вспоминают медицинские сестры. - Случалось, мы опаздывали. Прибегаем - она уже около больных. Мы пытались прошмыгнуть мимо как можно незаметнее, только и решались, что пробормотать: "Софья Сергеевна, ну извините", а она в ответ: "Здравствуйте, девочки!" Софье Сергеевне удалось создать в отделении теплую, почти домашнюю атмосферу. Михаил Сергеевич Александров, ее предшественник, был человеком очень жестким - никаких вольностей и чаепитий он не допускал. Софья Сергеевна, напротив, считала, что после тяжелой операции беседа за чашкой чая не только не повредит, но поможет снять внутреннее напряжение. В то же время при всей сердечности отношений в отделении поддерживалась строгая дисциплина. В операционной, куда Софья Сергеевна заходила последней из хирургов, всегда стояла мертвая тишина. "Она никогда не говорила, какой ей нужно инструмент подать или что надо сделать, но требовала, чтобы все внимательно следили за ходом операции, - вспоминает ассистентка Софьи Сергеевны. - Стоило кому-нибудь отвлечься, как она мгновенно замечала: "Детка, за работой ты не следишь!"
      Под руководством Селицкой гинекологическое отделение Института Склифосовского, куда поступали самые тяжелые больные, держало очень высокие клинические показатели. Многие хирурги, работавшие рядом с Софьей Сергеевной, учились у нее не только профессиональному мастерству, но и отношению к людям. "Бывало, привезут к нам тяжелую больную. Наутро встревоженные родственники обрывают телефон: "Жива ли?! Не умерла?" А Софья Сергеевна в ответ: "Да что Вы, детка, такое говорите? Все в порядке, жива, не волнуйтесь".
      Больные отвечали ей такой же любовью и благодарностью. Внук Селицкой, Антон, рассказывает, что "одна бывшая пациентка, которую оперировали лет десять назад, каждый год в день операции приносила яблочный пирог. Другой случай. Приехала как-то из глухой деревни женщина с маленьким ребенком. "Я живу одна, - говорит, - а у меня рак. Помогите мне, Христа ради, я его должна воспитать". Бабушка сделала ей операцию. Лет через двадцать приезжает эта женщина с ребенком, который вымахал в здоровенного детину. Специально приехала, чтобы показать сыну доктора, спасшего ей жизнь, а Софье Сергеевне сказать, что слово свое она сдержала... Если мне случалось приходить к бабушке в праздники, то от телефона просто не было спасу. Бабушка ставила палочки, означавшие количество звонков. Поставит палочку, отвернется и говорит что-то вроде "обалдели совсем", а самой-то нравилось, конечно, что люди ее помнят. Особенно значимы для нее эти звонки стали в последние годы, когда ей начало казаться, что о ней вспоминают все реже. Что поделаешь, поколения-то меняются. Но и тогда по 80-90 звонков за день набегало".
      Разноплановая, не всегда предсказуемая, Софья Селицкая никогда не фальшивила, не хитрила, не шла на компромиссы. За годы социализма в Институте Склифосовского было только два беспартийных профессора, одним из которых была Софья Сергеевна. Как и ее отец, она всегда говорила то, что думает, не боясь испортить отношений ни с близкими, ни с начальством. Многие находили ее характер сложным, но не уважать ее не мог никто.
      "Ее часто просили осмотреть кого-нибудь из знакомых, и она никогда не отказывала. Однако, если с подобной просьбой обращался человек ей неприятный, то она ему запросто могла сказать: "Приводи свою больную, детка, но сам ты - приличное дерьмо, и с тобой я говорить не хочу", - рассказывает внук Софьи Сергеевны. - Она могла сказать подобную вещь кому угодно, вплоть до директора института. За эту прямоту и честность ее уважали. Она была единственным человеком, которому было позволено курить на заседаниях Ученого совета. Больше этого делать никто не смел, а она сидела и затягивалась тайком, стряхивая пепел в специальную, оснащенную крышечкой, пепельницу, и все закрывали на это глаза. Разумеется, ее уважали, в первую очередь, за профессионализм - она была крупнейшим специалистом в области оперативной гинекологии. Но я говорю о другом: о характере!"
      Ей постоянно что-то дарили, а она тут же раздавала подарки коллегам, их детям, знакомым, малознакомым... Многие попадали в неловкое положение. Стоило неосторожно сказать "Ах, какая интересная вещь", как Софья Сергеевна мгновенно реагировала: "Тебе нравится, детка? Забирай!"
      Все, что не успевала раздарить, выставляла на стол. Она любила принимать людей, и по выходным у нее обычно собиралось множество гостей. "Софья Сергеевна прекрасно готовила - излюбленными блюдами были осетрина по-монастырски и индейка с яблоками - и не скупилась на угощения. Ей обязательно требовалось, чтобы все гости были накормлены до отвала и довольны едой, - рассказывает Антон. - "Еда - это основное, - внушала она мне. - Кушай детка, кушать надо много". В последние два года мы с ней постоянно спорили из-за еды. Дело в том, что я перестал есть мясо, что было, по ее мнению, страшным криминалом. Она даже подсолнечное масло не признавала - только сливочное. И когда я приходил, то меня обычно поджидала полная сковородка телятины и банка брусничного варенья, потому, что ей казалось, что без брусничного варенья телятину есть невкусно".
      Она относилась к людям с трогательным вниманием, которое наиболее ярко проявлялось в мелочах. "У нее была поразительная память, - рассказывает медсестра, работавшая у Селицкой. - За то время, что Софья Сергеевна руководила отделением гинекологии, она помнила нас всех. Знала, сколько детей у каждой, интересовалась тем, хорошо ли, плохо ли мы живем... Помню, как-то приходит к нам в дежурку и спрашивает: "Девочки, кто что собирает?" Я собирала дефицитное по тем временам импортное мыло. Надо сказать, что я тогда только устроилась в институт, и никто меня вообще не знал. Каково же было мое удивление, когда на следующий день Софья Сергеевна подходит ко мне и вручает два куска импортного мыла: "Детка, это тебе".
      Деятельную любовь к людям, выражавшуюся не словом, а делом, она сохранила до конца, несмотря на удары судьбы, омрачившие последнее десятилетие ее жизни. Одного за другим она теряла самых дорогих ей людей: мать, любимую племянницу, единственного сына, старшего внука... К концу жизни она остается одна, и ее семьей - не второй, как обычно говорят, а единственной - становится трудовой коллектив.
      Собственно, семьи в классическом понимании у нее и не было. Первый брак распался очень рано, фактически сразу же после рождения сына. Вторая попытка создать семью, предпринятая уже в зрелом возрасте, также окончилась неудачей: прожив вместе со своим вторым мужем около десяти лет, Софья Сергеевна расстается и с ним.
      После смерти матери она живет одна, однако сын и два внука - частые гости в доме. К тому же сын Сергей, унаследовавший от Софьи Сергеевны остроумие и жизнерадостность, в профессии пошел по материнским стопам, став ее ближайшим соратником. Несчастье обрушилось неожиданно. В сорокалетнем возрасте Сергей ушел из жизни. Но даже в этот скорбный час Софья Сергеевна не возроптала на судьбу, не отгородилась от мира в своем горе. На панихиду, проходившую у нее дома, собралось огромное количество людей: близкие, родственники, знакомые, все отделение Софьи Сергеевны, где работал и Сергей... Одна из присутствовавших при этом медсестер вспоминает, что неожиданно Софья Сергеевна встала и попросила у нее извинение. "За что? Я уже и не помню. Мало ли что бывает в операционной - когда инструмент бросят, когда голос повысят... Но в такой момент вспомнить об этом - уму непостижимо!" Внук Антон добавляет: "Она улыбалась всегда, даже при самых печальных обстоятельствах. Например, когда умер отец. Сначала была серьезной, потом, смотрю, смеется. А что еще оставалось делать? Практически сразу после поминок вышла на работу. Без этого, думаю, ей было бы намного тяжелее. Она, возможно, не смогла бы это вынести..."
      Но горе было не последним. Не прошло и четырех лет после смерти сына, как в результате нелепого несчастного случая погибает старший внук Софьи Сергеевны. Сама она к этому времени уже тяжело больна, но по-прежнему продолжает каждый день ходить на работу, хотя передвигается с большим трудом. "У нее много болезней было, - рассказывает Антон. - Но она никогда о них не говорила. По квартире ходила очень тяжело. Все отшучивалась, что во время операций много стоять пришлось, от того и ноги болят. Она жила в нескольких сотнях метров от института, и каждый день за ней приезжала машина".
      Когда Софья Сергеевна вынужденно оставалась дома - из-за болезни или во время отпуска - ее навещали коллеги. "На людях она держалась стойко и никогда никому не жаловалась, - рассказывает подруга Софьи Сергеевны. - Но мне однажды призналась: "Когда я дома одна, то все время плачу". Поэтому мы старались приходить к ней как можно чаще".
      Софья Сергеевна перестала работать фактически за неделю до кончины. Последние дни она провела в том же Институте Склифосовского, которому отдала 35 лет жизни. Только уже не возле операционного стола, а на больничной койке. Она по-прежнему улыбалась, подбадривая друзей и коллег и упрямо твердя, что все нормально, и она вскоре сможет работать. Никому, даже ближайшей подруге, не признавалась в том, что у нее были такие боли, которые уже невозможно терпеть.
      Софьи Сергеевны Селицкой не стало 9 сентября 1998 года. Для Института Склифосовского с уходом Софьи Сергеевны завершилась целая эпоха, пронизанная духом того поколения, его традициями и былой славой. Нам же остается хранить память. Эта память не позволит в трудную минуту допустить малодушной жалости к себе, и внутренний голос шепнет знакомо и ласково: "Да что ты, детка, такое придумываешь! Сейчас я тебе все объясню".