Федеральные власти оправдывают войну в Чечне
необходимостью "защищать демократический и конституционный порядок".
Чеченцы воюют ради идеи "национального самоопределения". Но право
на жизнь выше любой идеи, будь то целостность российского государства или
независимость Чечни. Да в этой войне и нет идеи. Недаром политики так боятся
назвать ее войной и говорят о "кризисе в Чечне" или "ситуации
на юге нашего федеральной государства". Международное сообщество обычно
реагирует на чеченский конфликт двояким образом: одни считают его "внутрироссийской
проблемой", другие усматривают в нем опасность возврата тоталитаризма.
При этом из виду совершенно упускаются гендерные аспекты чеченской
войны и не упоминается о роли женщин, немало добившихся своей миротворческой
деятельностью.
В настоящем обзоре я хочу:
- проанализировать причины чеченского конфликта;
- рассмотреть влияние милитаризации и войны на положение женщин
в Чечне и в России;
- рассказать об усилиях, предпринимаемых женщинами по прекращению
войны в Чечне.
ИСТОКИ ЧЕЧЕНСКОГО КОНФЛИКТА
Северный Кавказ представляет собой комплексный
этнокультурный регион. Его населяют несколько десятков этнических групп,
которые несмотря на территориальное соседство, имеют ярко выраженные языковые,
религиозные и культурные различия. Вплоть до 20-х годов нашего столетия
они не имели собственной государственности в строгом смысле этого слова.
Колонизация Северного Кавказа Российской империей в 19 веке не привела
к формированию внутренних административных структур, но сопровождалась
постоянными вооруженными конфликтами между казаками, владевшими лучшими
землями в долинах, и кавказцами-горцами, а также между различными этническими
группами кавказцев. В основе конфликтов лежала нехватка плодородных земель
и других ресурсов.
Вследствие произвольного административного деления Кавказа при советской
власти, этот конфликт стал еще глубже. Структуры так называемых "национальных
автономных республик", с одной стороны, разрушили гомогенные этнические
поселения, с другой, - вобрали в себя разношерстные этнические группы,
которые пребывали в состоянии затяжной вражды. Так, адыги проживают в трех
"национальных автономиях", а Чечено-Ингушетия включила земли,
принадлежащие чеченам, ингушам и казакам. Таким образом, деление на "автономии"
создало проблему "спорных" территорий и усилило конфликт из-за
ресурсов.
В 1943-44 годах несколько кавказских народностей (чеченцы, ингуши,
карачаевцы и др.) были поголовно депортированы в Казахстан. В 1957 году
чечено-ингушскую автономную республику восстановили вновь, причем к ней
отошло больше земель. Это опять спровоцировало конфликт. Каждая этническая
группа считала, что "злые соседи", зарящиеся на принадлежащие
им земли, доносят на них и требуют их депортации, находясь в тайном сговоре
с Москвой.
В 1970-80-х годах появились новые проблемы, связанные с индустриализацией
и урбанизацией. Директора строящихся индустриальных предприятий приглашали
специалистов из Центральной России, Сибири, с Украины. В то же время коренные
кавказцы были заняты, в основном, в сельском хозяйстве, развитие которого
ограничивалось отсутствием плодородных земель. Политика советского руководства
создала "перенаселенность" в сельской местности (если говорить
о Чечне, то в 1991 году "перенаселенность" достигла 100,000 человек,
что составляет около 20% от всей рабочей силы республики). "Перенаселенность"
повлекла развитие отходничества и массовую безработицу среди чеченцев,
в свою очередь, давшую толчок для развития криминального бизнеса. Разница
в жизненных стандартах и уровне безработицы между городскими и сельскими
жителями привела к росту напряженности и преступности.
Однако этническая напряженность не переродилась в этническую ненависть,
этнические чистки или открытую конфронтацию между чеченцами и русскими.
Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что смешанные браки до сих пор
являются нормой. В частности, небезызвестный генерал Дудаев был женат на
русской женщине и не развелся с ней даже после начала военной интервенции
в Чечне. Смешанный брак национального военного лидера трудно представим
в условиях открытого этнического конфликта. После перестройки стали возникать
различные политические клубы на полиэтнической основе и демократические
национальные клубы. В 1991 году появились радикальные националисты. Захват
власти, проходивший под прикрытием демократической или националистической
риторики, тщательно скрыл глубинные мотивы конфликта в Чечне.
Другим мотивом стал доступ к распределению государственных фондов и
доходов от торговли оружием и нефтью. С 1991 года службы социального обеспечения,
здравоохранения и образования в Чечне были разрушены. Старики перестали
получать свои пенсии, потому что социальные фонды, выделяемые для Чечни
федеральным правительством, разворовывались и шли на поддержку террористов
и вооружение. Федеральное правительство, все эти годы поддерживавшее милитаризацию
Чечни, фактически, вскормило режим генерала Дудаева, за два года переродившийся
в формальную диктатуру. Все конфликтные вопросы, в особенности касавшиеся
распределением фондов, решались простым устранением его оппонентов. Границы
открылись для импорта наркотиков и оружия из других стран. Чечня стала
прибежищем как для отечественных, так и для зарубежных криминальных элементов.
Множество людей проживали в бедности.
Таковы были реальные проблемы, и к 1994 году федеральное правительство
осознало, что они требуют разрешения. Было ли введение войск единственным
выходом из сложившейся ситуации? Разумеется, нет! Более того, это было
наихудшим решением, которое резко повысило популярность Дудаева и практически
уничтожило существовавшую до этого оппозицию. Из всего вышесказанного можно
сделать простой вывод: причины чеченской войны гораздо ближе к захвату
власти, некомпетентной политике ("Отношение российского руководства
к ситуации в Чечне в 1991 г. не сопровождалось хорошо продуманной каждодневной
работой. Это были импульсы, импровизации, которые базировались на вопиющей
дезинформации специалистов насчет реального положения". Из выступления
Г.Бурбулиса на парламентских слушаниях 20 марта 1995.) и коррупции, чем
к этническим проблемам и необходимости "добиваться национального самоопределения"
или "защищать демократический и конституционный порядок". (Прим.
Более подробно о развитии конфликта см. Александр Искандарян. "Чеченский
кризис: провал российской политики на Кавказе". Московский Центр Карнеги.
Москва, 1995.)
ВОЙНА И СТАТУС ЖЕНЩИН В ЧЕЧНЕ
По различным политическим и культурным
причинам чеченское общество к концу XX столетия сохранило архаическую социальную
и гендерную структуру, основанную на клановом делении. Статус чеченских
женщин как членов архаического общества был ниже, чем статус женщин в советском
обществе в целом. Но все же советские нормы равного образования для девочек
и мальчиков, равного доступа к службам здравоохранения и социального обеспечения
позитивным образом влияли на их жизнь. Однако, свойственные чеченской культуре
предубеждения против того, что женщина может играть общественную роль,
сохранялись. Например, среди глав администраций чеченских городов и деревень
- всего одна женщина. Милитаризация чеченского общества и экономики повлекла
резкое падение статуса женщин. Как я уже упоминала, во время дудаевской
диктатуры в Чечне социальные инфраструктуры, службы социального обеспечения
и здравоохранения были практически разрушены. Чеченские девочки почти потеряли
возможность ходить в школу. Ресурсы оказались сосредоточенными в руках
военных группировок, а ответственность за выживание семей целиком легла
на плечи женщин. С началом военной интервенции, положение женщин в Чечне
сделалось поистине ужасным. Мирное население, в первую очередь, женщины
и дети стали главными жертвами войны независимо от их национальности. Для
чеченских женщин страшные обстоятельства войны еще более усугубились архаическими
традициями. Например, мы не располагаем сколь-нибудь определенными данными
о числе изнасилованных женщин, поскольку, согласно "традициям",
жертва насилия должна прибегнуть к самоубийству или быть умерщвлена кем-то
из родственников.
ТЕМ ВРЕМЕНЕМ В РОССИИ
В последнее десятилетие гендерные стереотипы стали служить эффективными
и гибкими инструментами для построения образа власти. В годы перестройки,
например, женский образ как проститутки широко использовался для обозначения
морального банкротства советского режима. С началом чеченской войны женщины,
особенно в про-националистических средствах массовой информации, превращаются
в объект защиты. "Мы должны постоять за наших жен и детей, за наши
дома!" - заявляет один из федералов в передаче Александра Невзорова.
Террористические акции с использованием женщин-заложниц также имеют символическое
значение. В Буденовске террористы сознательно выбрали для захвата родильный
дом, чтобы показать свою власть над "русскими врагами". Как и
в бывшей Югославии, тело женщины здесь вновь становится "полем сражения".
В общественном сознании россиян война воспринимается как исключительно
мужское дело. В частности, Екатерина Лахова, возглавлявшая фракцию "Женщины
России" в Государственной Думе прошлого созыва, свидетельствует, что
женщины не были допущены к участию в парламентской миротворческой делегации.
Это обосновывалось тем, что "включение их в делегацию совершенно
бесполезно. Чеченцы никогда не слушают женщин".
Единственная роль, извиняющая женское вмешательство в мужские дела,
- это роль матери. Только антивоенная деятельность Солдатских матерей принимается
российским обществом, в то время как другие женские инициативы не вызывают
понимания ни на официальном уровне, ни в обычном сознании. Ничего не было
сказано о Чечне, о женщинах в Чечне и беженцах в официальных документах
и дебатах по положению женщин в РФ. Об этом не упоминалось ни в Докладе
к IV Всемирной конференции в Пекине (1995), ни в Концепции по улучшению
положения женщин в РФ (пост-пекинской Национальной платформе действий по
продвижению женщин) (1995). Интересно, что на официальном уровне, если
речь заходит о войне в Чечне, то женщины как социальная категория оказываются
вне этой проблемы. А когда дискутируются вопросы о статусе женщин, война
в Чечне выводится за рамки этих дискуссий.
ЖЕНСКИЕ АНТИВОЕННЫЕ ИНИЦИАТИВЫ
В Российской Федерации женщины слабо влияют
на политику, особенно в вопросах национальной безопасности. Это объясняется
их низким представительством в политике и полным отсутствием в таких силовых
структурах как, например, Совет безопасности. С начала чеченской войны
много надежд возлагалось на парламентскую фракцию "Женщины России"
("Женщин России" ассоциировали с собирательным образом "матери")
в том, что она сумеет возглавить антивоенную коалицию в Госдуме или хотя
бы потребовать обеспечения безопасности гражданского населения в Чечне.
Однако, этого не произошло. Другие женщины-политики в Госдуме выражали
свое отношение к войне в соответствии с основной политической линией своих
партий или блоков. Ни одна из женщин-парламентариев не стала антивоенным
лидером. Напротив, ведущая роль в гражданском антивоенном движении принадлежит
именно женщинам. Наиболее известно своей миротворческой деятельностью (о
которой подробно рассказывалось в третьем выпуске "Женщины Плюс.."
за 1995 год) движение Солдатских матерей, включающее Комитет солдатских
матерей и Фонд "Право матери".
Феминистская антивоенная кампания в России началась фактически с первого
дня введения федеральных войск в Чечню. 11 декабря 1994 года на акции "Искусство
против насилия" первые тридцать женщин подписали телеграмму - обращение
к Президенту и Правительству: "Мы выражаем свой протест против
ввода российских войск в Чечню. Мы настаиваем на не военном, ненасильственном
решении проблемы. Мы не хотим смертей ни чеченского населения, ни российских
солдат - наших детей. Мы требуем защитить женщин, детей, гражданское население
и предотвратить нарушение прав человека, в том числе прав женщин. Насилие
и ложь не могут быть средством сохранения государственности".
Антивоенная позиция феминисток прозвучавшая на первом Всероссийском
женском конгрессе, впоследствии нашла свое выражение в движении "Женщины
в черном", во множестве акций, направленных против насилия, в различных
публикациях, а также в работе в Кризисных центрах и конкретной помощи беженцам,
бывшим солдатам и членам их семей.
Мы не молчим, потому что видим социальные и нравственные последствия
войны. Финансовые потери на войну уже превышают расходы на культуру, науку
и социальную сферу. Моральные же последствия войны трудно даже исчислить.
Война означает пренебрежение жизнью - а ведь право на жизнь и человеческое
достоинство неизмеримо выше тех амбиций и корыстных интересов, которые
стоят за конфликтом в Чечне. Вдумайтесь: из-за военных действий пострадало
больше женщин, детей, мирных жителей, чем вооруженных солдат и боевиков
с обеих сторон.
Война развязывает худшие инстинкты, провоцирует насилие в обществе
в целом, рост жестокости на улице и в семье, жажду мести и новой крови,
страх терроризма и взрывов в метро на долгие годы.
Война - это пособничество воровству, казнокрадству, бесхозяйственности
и коррупции. Это обогащение узкого круга лиц, которые делают деньги на
крови, оружии и разрухе.
Война провоцирует равнодушие, неверие каждого человека в собственные
силы, немоту общества. Этому способствует феномен умолчания - неназывание
войны войной. Политики говорят о "кризисе в Чечне", "конфликте"
или "ситуации на юге нашего федеральной государства".
Но как мы будем называть мальчиков, которые вернутся - если вернутся
- из Чечни? "Ветераны кризиса на юге федерального государства"?.
В словах "ветераны Великой Отечественной", "ветераны Второй
Мировой" есть гордость и честь. Что есть в словах "ветераны кризиса
в Чечне"? Это не просто проблемы языка, точнее - безъязыкости.
"Дьявол играет нами, когда мы не мыслим точно", -
предупреждал нас в начале перестройки великий философ Мераб Мамардашвили.
Анализируя советскую историю, он подчеркивал, что "многие нравственные
или политические явления - суть явления языкового происхождения... Нельзя
безнаказанно замещать реальность противоестественными дубовыми парафразами.
Есть закон названности собственным именем, закон именования. Он - условие
исторической силы, элемент ее формы." До тех пор, пока мы вместо
того, чтобы слышать свою душу, слышим шум сознания, льющийся из репродуктора,
невозможно никакое гражданское действие.
Другой механизм немоты - деление на "наших и не наших",
"хороших и плохих". Никакой серьезный анализ невозможен в одномерном,
черно-белом пространстве. Средства массовой информации ежедневно демонстрируют
ужасы войны. Они становятся привычкой, порождая эмоциональную глухоту к
страданию. В то же время возникает подсознательный страх чужаков, оборачивающийся
подозрительностью к любому встретившемуся в метро "лицу кавказской
национальности". Заметили ли вы, что в России пробудился самый настоящий
расизм - деление людей на "хороших и плохих" в зависимости от
цвета кожи?.
Люди, воюющие в Чечне, получают глубочайшие психологические травмы.
Есть множество свидетельств о жестокости с той и другой стороны. Вот только
несколько из них: "В Россию возвращается средневековье. В то, что
я видел собственными глазами, не могу поверить. Это не может быть концом
двадцатого века. Цивилизация из-за этого перестает быть таковой. Это моральный
кризис всего общества". (Тэрасава, буддийский монах). "Больше
всего меня поразила крайняя молодость российских солдат и степень их решимости,
которую я назову самоубийственной... но страшнее всего - неугасимая ненависть
к чеченцам, жестокость, когда им нужно добиться, чтобы пленный заговорил
или просто, когда они решили отомстить за погибших товарищей. Они достают
трофеи, то есть грабят; они плюют на трупы врагов, но кладут цветы или
стреляют в воздух на тех местах, где пал кто-то из своих" (фоторепортер,
"Экспресс", Париж. Оба свидетельства цитируются по бюллетеню
"Общероссийские дни антивоенных действий", М., 1996).
Это вполне объяснимый феномен. В условиях, когда у войны нет идеи,
нет смысла защиты Родины, какой был, например, в Великую Отечественную,
солдатская честь, верность товариществу остается единственным стержнем
сохранения человеческого достоинства. Но еще немецкий философ Карл Ясперс,
писавший о фашизме, предупреждал, что проявление солдатской чести нельзя
отождествлять с делом, за которое сражались. Тот, кто был безупречен как
солдат, мог стать жертвой фальсифицированной совести. Именно благодаря
покорности приказу на военный манер, равнодушно утверждающей неизбежность
зла и глупости, оказалось возможным творить и терпеть из-за национальных
убеждений явные преступления. Вот почему так важно говорить о правах человека
в ходе войны, в том числе о правах военнослужащих, об ответственности военнослужащих
в отношениях с гражданским населением. У нас эта тема практически не поднимается.
Вряд ли кто-нибудь из наших мальчиков знает об уставе Международного Военного
Трибунала, который выделяет три вида преступлений, связанных с войной:
- Преступления против мира: планирование, подготовка, развязывание
или ведение агрессивной войны или войны, нарушающей международные договоры.
- Военные преступления: нарушения правил войны, как то: убийства, жестокости,
депортации на принудительные работы применительно к представителям гражданского
населения, убийство или жестокое обращение с военнопленными, разграбление
общественной или частной собственности, умышленное разрушение городов и
деревень или любое, неоправданное военной необходимостью опустошение.
- Преступления против человечности: убийство, истребление, порабощение,
депортация гражданского населения, преследование по политическим, расовым
или религиозным причинам при совершении преступления, подсудного Трибуналу.
Карл Ясперс призывал всех немцев, в том числе и антифашистов, к осознанию
моральной и политической ответственности за преступления Второй Мировой
войны. Он писал о "малодушии духовности", которое не позволяет
пройти по пути очищения души, а значит достичь политической свободы. Лишь
из осознания виновности возникает сознание солидарности и собственной ответственности,
без которого невозможна свобода. Она начинается с того, что в большинстве
народа отдельный человек чувствует и себя ответственным за политику своего
общества.
Как граждане, мы отвечаем за то, как нами правят. Дело не только в
том, кто станет Президентом России. Нельзя выбрать хорошего политика раз
и навсегда. Любой избранный будет хуже в роли Президента, чем в роли кандидата,
если только мы не создадим в стране систему гражданского контроля за властью.
Эта гражданская ответственность и политическая свобода не возникнут без
осознания нашей виновности в отношении войны в Чечне. Она постоянно "вытесняется"
из сознания; задуматься над этими вопросами всерьез - страшно. Но это вопрос
совести каждого человека и вопрос исторического выбора нации. Сейчас мы
стоим перед альтернативой, о которой писал в свое время Ясперс, - либо
признание вины, духовная работа анализа и покаяния, либо "заурядность
безразличного существования".