НА ПУТИ К ОБРЕТЕНИЮ СИЛЫ

Хорошо помню наш первый московский разговор с профессором из Питтсбурга Еленой Гощило. Стоял 1989 год, вся интеллектуальная Москва обсуждала новые публикации "Огонька" и "Знамени", кипела гражданская война в литературе между "западниками" и "почвенниками", в воздухе витало желание перемен и обновления. Мы заговорили о новой русской женской прозе — Елена заканчивала работу над книгой о русских писательницах, я только что написала статью о новых интересных авторах-женщинах, и естественно, зашел разговор и о феминизме. Тогда на вопрос о перспективах женского движения в России я ответила, что таковых не вижу, что женщины страдали от несвободы в тоталитарном государстве наравне с мужчинами и все проблемы моих соотечественниц будут разрешены, когда наступит эпоха демократии и свободной рыночной экономики. Я была искренне уверена в своей правоте — точно так же как большинство моих коллег, друзей и сверстников. Мы не просто надеялись, что демократизация принесет всем благоденствие, мы не допускали мысли, что может быть иначе. Новая знакомая заметила, что не стоит переоценивать демократию, когда речь заходит о равноправии.

После этого разговора было много других споров со многими женщинами, и в России, и в Соединенных Штатах, и на международных конференциях по положению женщин в Каире и Пекине, Дели и Торонто, и каждый раз в дискуссиях, обсуждениях и просто бесконечных посиделках в кулуарах форумов и просто в гостях у друзей выяснялись новые грани проблемы, были артикулированы новые подходы, новые знания.

Сегодня, в начале 2000 года, я не могу не согласиться с моей американской подругой — и в демократическом государстве необходимо еще много потрудиться, для того чтобы идея равенства полов стала реальностью. Оказалось, начало демократических преобразований протекает подчас столь причудливо и неожиданно, что неравенство может усилиться, причем заметно. Оказалось, что "женский вопрос" в постсоциалистических государствах вообще и в России в частности — это лакмусовая бумажка, индикатор, позволяющий судить о глубинной сути происходящих реформ.

Результатом десятилетия стал и тот факт, что в России заявило о себе независимое женское движение, включившись как в обсуждение важнейших вопросов государственного строительства, так и в решение практических задач улучшения положения женщин. В 1998 году, по данным Министерства юстиции, в стране было зарегистрировано более 600 женских организаций. Можно говорить и о другой цифре, которая представляется более реалистичной: всего в минувшем году в Российской Федерации насчитывалось более 40 тысяч общественных объединений, и, по оценкам исследователей новорожденного "третьего сектора", как минимум две трети из общего числа неправительственных организациях если и не называли себя чисто женскими, то так или иначе занимались проблемами, связанными с жизнью женщин, и состояли в основном именно из женщин.

На сегодняшний день в каждом крупном городе работают несколько десятков организаций, объединяющих сотни и тысячи женщин разного возраста, статуса и образования. Не будет преувеличением сказать, что практически во всех регионах страны, от Балтийского моря до Владивостока, существует разветвленное и многообразное движение, ставшее своего рода знаком новой эпохи и демократизации общества. Рождение и развитие этого феномена вызывало и вызывает до сих пор неоднозначную реакцию, от восторженных слов сторонниц и соратниц активисток до откровенного скепсиса и заверений в том, что феминизм в любом его проявлении чужд российской национальной почве и новое движение является не чем иным, как искусственной западной прививкой.

На самом деле пристальный взгляд на события российской, советской и постсоветской истории убеждает в том, что женское движение и сам "русский феминизм" как его часть имеют давние традиции, глубоко своеобразны и имеют серьезный потенциал.

ИСТОКИ И СМЫСЛ РУССКОГО ФЕМИНИЗМА

Собственно работ об истории женщин в России не так много. Одной из лучших исследователи называют книгу Ричарда Стайтса о революционерках и нигилистках прошлого века и начала нынешнего "Richard Stites. The Women Liberation Movement in Russia. Feminism, Nihilism and Bolshevism", ценные данные содержатся в исследованиях Ольги Хасбулатовой и Ирины Юкиной, первое российское обобщающее издание на эту тему (книга Светланы Айвазовой "Русские женщины в лабиринте равноправия") увидело свет лишь в 1999 году, монография Марии Котовской о месте женщины в российской истории еще только готовится к выходу. Тем не менее в кругах историков сложилось определенное представление о том, какова же была жизнь российских женщин, прочно не отмеченных вниманием подавляющего большинства ученых советского периода.

Практически все современные авторы указывают на то, что в иные моменты женщины играли весьма заметную роль в жизни государства, о чем свидетельствуют как летописные источники, так и более поздние тексты. Яркий след в жизни Руси оставила княгиня Ольга, которая первая из правителей страны приняла христианство и провела ряд дальновидных реформ, русские княжны и боярыни участвовали в управлении княжествами, политической борьбе периода феодальной раздробленности. Некоторые исследователи отмечают, что в процессе укрепления христианства на Руси женщины постепенно превращались в затворниц, отлученных от общественной активности. Другие указывают, что условия для полного затворничества сложились с установлением татаро-монгольского ига, морально-этический кодекс взаимоотношения супругов "Домострой" закрепил подчиненное положение женщины, отлучение ее от семейной собственности и правомерность наказания за непослушание главе семейства. Фраза "жена да убоится мужа своего" стала знаком нескольких столетий, "Домострой" подробно описывал также способы наказания непослушной супруги. Период "теремного затворничества" (от слова "терем") продлился до реформ Петра I, введшего в числе других новшеств обязательное присутствие дворянских жен и дочерей на светских раутах (ассамблеях), и только уже позднее, в годы правления Екатерины II, было открыто первое училище для благородных девиц (известно как Смольный институт благородных девиц), а также соответственно Мещанское училище для девушек из недворянских семей. В эти же годы появилась и первая женщина — президент Российской академии наук, Екатерина Дашкова, одна из ярчайших представительниц русского просвещения, издательница лучшего журнала того времени "Собеседник любителей российского слова" и прекрасная мемуаристка. Многие знатные дамы той эпохи любили носить мужское платье, любили охоту и другие — таковы были императрицы Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Екатерина Великая. Историк Мария Котовская указывает на то, что XVIII век представил образ женщины, в которой сочетались светский блеск и честолюбивое мужеподобие. Тот же век явил и другой образ — образ женщины профессиональной, гувернантки или актрисы.

Многие авторы называют предтечей будущих русских феминисток жен декабристов (участников заговора с целью введения ограниченной монархии в России), последовавших за мужьями на каторгу в Сибирь,— самоотверженность этих женщин вдохновляла не одно поколение литераторов и исследователей. Однако говорить о собственно борьбе за эмансипацию женщин в начале и даже середине XIX века трудно. Общество видело в женщине прежде всего подругу мужчины, мать и воспитательницу детей, вся деятельность женщин вне этих стереотипных рамок встречала общественное осуждение, даже работа литераторов или художников в юбках вызывала недоверие интеллектуалов. Между прочим, любопытно, что сторонником относительной независимости женщин некоторые специалисты (например, Айвазова) называют Александра Пушкина, воспевшего в поэме "Алеко" свободную любовь.

Однако реально вопрос эмансипации возник в повестке дня в России лишь в дискуссиях 1860-х годов. В России назревали новые, первые буржуазные реформы, множество мелких дворянских хозяйств разорялись, девушки из дворянских семей вынуждены были обретать профессию и идти служить, для некоторых женщин работа стала единственным способом прокормить себя и свою семью. Главными идеями времени, волнующими общество, стали идеи женского образования и права на труд. Не будет преувеличением сказать, что практически все литературно-публицистические журналы, равно как и все выдающиеся мастера всех жанров литературы уделяли немало внимания вопросам положения женщины, семьи, взаимоотношения супругов. Точки зрения высказывались самые разные, и в произведениях возникали самые непохожие персонажи — восторженные романтические героини, и примерные матери семейств, и пылкие любовницы, готовые разделить с избранником все тяготы ада, и самостоятельные, активные и независимые женщины.

Примечательно, что первыми защитниками равноправия в России выступали мужчины. В 1860 году "Современник" публикует статью критика Михайлова "Женщины, их воспитание и значение в семье и обществе", где впервые ярко формулируются идеи равноправия. В это же время в печати выступают другие авторы — Дмитрий Писарев, Николай Чернышевский. Фраза Писарева "женщина ни в чем не виновата" стала крылатой, а Чернышевский заявил о праве женщин не только получать образование и работать, но и о праве на свободную любовь и нарисовал картину трудовой женской коммуны как прообраза счастливого будущего.

Дискуссии о равноправии стали знамением времени, идеи образования и профессиональной активности женщин поддерживали видные ученые — Боткин, Пирогов, Сеченов и многие другие.

Специфику и смысл русского феминизма XIX века историк вопроса Светлана Айвазова определяет именно активным участием мужчин. В этом, по ее мнению, коренное отличие русского феминизма от европейского, сформировавшегося в вихре буржуазных революций. "После Великой французской революции женщины оказались лишены тех прав, которые завоевали мужчины, и это дало начало феминизму во Франции. В России до середины XIX века буржуазных свобод не было ни для мужчин, ни для женщин, и мужчины вместе с женщинами отстаивали прежде всего идеи женского образования и обретения профессии как начала гражданской независимости для всех".

Первые женщины-студентки были восторженно встречены демократической общественностью — в периодике появился новый тип курсистки, подчеркнуто скромной в одежде и манерах, серьезной и сосредоточенной. Правда, у идеи были и противники — правила 1861 года на некоторое время преградили доступ женщин в университеты. И все же с 1870 года правительство разрешило открытие высших женских курсов в главных университетских городах. В 1878 году стараниями самоотверженных борцов за женское равноправие Трубниковой, Философовой, Стасовой и Бекетовой были открыты Бестужевские высшие женские курсы, из стен которых вышли первые учительницы и врачи в юбках.

Некоторые женщины — первой среди них была Надежда Суслова, получившая в Цюрихе диплом доктора хирургии и акушерства,— уезжали учиться в Европу. Некоторые, подобно математику Софье Ковалевской, для того, чтобы продолжать образование за границей, заключали фиктивный брак.

Идея эмансипации была созвучна революционным настроениям второй половины века — и многие девушки из разорившихся дворянских семей становились нигилистками, сотрудницами швейных мастерских, "народницами" и просто участницами революционных кружков. Среди участников самой крупной революционной организации "Земля и воля" были 18 женщин, в 70-х годах женщины составляют уже почти 20 процентов от всех революционеров, входили практически во все тайные организации. Софья Перовская стала первой женщиной, казненной в России по политическому обвинению, Вера Фигнер пережила 20-летнее заключение в одиночной камере Шлиссельбургской крепости, Вера Засулич стреляла в петербургского градоначальника Трепова, Мария Спиридонова возглавила позднее партию социал-революционеров...

Революционерки остались в памяти современников как одержимые, бескомпромиссные, бесстрашные женщины. О них, пожалуй, единственных среди активисток борьбы за полноценное участие женщин в обществе, писали в советское время.

Но были и другие, о которых мои сверстники ничего не знали. Это нередко были женщины глубоко религиозные, нередко — довольно знатные дворянки или богатые купчихи. Их объединяло стремление к благотворительности и помощи ближним. Многие женщины стали известны как меценатки и сестры милосердия — общины этих подвижниц к концу века создавались по всей России, они осуществляли уход за престарелыми и одинокими больными, создавали приюты для одиноких матерей, принимали участие в борьбе с эпидемиями.

Новый, XX век, отмеченный буржуазной революцией 1905 года, ознаменовался новым витком развития дискуссии о положении женщин. К этой поре уже тысячи женщин работали в земских школах и больницах, на фабриках и заводах, уже сложились разные направления и настроения дискуссии по "женскому вопросу". На повестку дня встал вопрос о гражданских и политических правах.

Важным событием эпохи (опять-таки совершенно забытый советской историографией, публикации о котором появились лишь в последние годы) стал состоявшийся в декабре 1908 года в Санкт-Петербурге Первый Всероссийский женский съезд, собравший более 1000 делегаток со всей страны. Подготовка съезда заняла у вдохновительницы форума, председательницы Женского русского взаимоблаготворительного общества Анны Шабановой шесть лет — так нелегко было добиться разрешение властей на необычное мероприятие. Помимо Анны Шабановой (профессионального врача и убежденной феминистки среди главных устроительниц съезда были популярная писательница Ольга Шапир и общественная деятельница, защитница прав женщин Анна Философова. Собравшиеся делегаты представляли весь спектр политической России — здесь была член ЦК буржуазной партии кадетов Ариадна Тыркова, "эсеровская мадонна" Мария Спиридонова, социал-демократка Александра Коллонтай. В зале были потомственные дворянки и простые работницы, объединенные стремлением обсудить как экономическое и гражданское положение женщин, так и непосредственно деятельность женских организаций.

Главная резолюция съезда была посвящена проблеме равного избирательного права для женщин — накал страстей был так велик, что присутствующие полицейские запретили обсуждение. Но единства съезд не продемонстрировал — "рабочая группа" во главе с Коллонтай покинула съезд, заявив о невозможности сотрудничества женского пролетариата и представительниц буржуазии. Съезд имел огромный резонанс, реакция политиков была от восторга до недгодования, однако современники не могли не признать, что "общественное воззрение на женщину изменилось".

В 1910 году в Петербурге был созван еще один женский съезд — Первый Всероссийский съезд по борьбе с торгом женщинами. Первый Всероссийский съезд по образованию женщин состоялся там же в 1912 году. Второй всероссийский женский съезд, намечавшийся на 1913 год, не состоялся.

В 1917 году Шабанова добилась исполнения решения о создании общероссийской женской организации, но времени для работы Всероссийского женского совета уже не было отпущено. Последнее эхо съезда, по замечанию Ирины Юкиной, опубликовавшей первую статью о феминистском съезде в "Независимой газете", а затем в журнале "WE/МЫ", прозвучало 19 марта 1917 года, когда по улицам Петрограда прошла 40-тысячная манифестация петербургских женщин с требованиями равных политических прав. Среди оганизаторов шествия были известные феминистки Шабанова, Тыркова и Покровская, а также яркие представительницы Всеороссийской лиги равноправия Поликсена Шишкова-Явейн, графиня Софья Панина и другие. Результатом всех этих событий явилось объявление Временным правительством всеобщего равного избирательного права без ограничения по признаку пола.

В ТИСКАХ СОВЕТСКОГО МИФА

Советская власть в числе самых первых своих законодательных актов провозгласила равенство мужчин и женщин во всех областях экономичской, политической и культурной жизни. В 20-е годы официально разрешается аборт, тысячи и тысячи женщин уходят из деревень на стройки первых пятилеток, поступают в университеты, становятся активистами и агитаторами за дело построения социалистического общества. Многие женщины из других стран Европы и Северной Америки (в том числе из США) стремятся в страну великого социального эксперимента, вдохновленные идеями равенства. Однако положение женщин с первых же лет советской власти показало и оборотную сторону революционных преобразований. Пожалуй, ничто так не демонстрировало ту гигантскую разницу между декларацией и реальностью, обещаниями и повседневной жизнью,— это основное противоречие опыта социалистического строительства в России, а затем и в СССР.

Действительно, советские законы в отношении равных прав и возможностей женщин были, пожалуй, самыми прогрессивными в 20-х годах. Но механизмов обеспечения равенства не было выработано ни тогда, ни десятилетия позднее. На самом деле советская женщина немедленно стала подвергаться двойной нагрузке, которая преследовала ее многие десятилетия. С одной стороны, она обязана была трудиться в общественном производстве, осваивать мужские профессии и в обязательном порядке принимать участие в общественной жизни, с другой, возвращаясь домой, вынуждена была следовать традиционной роли жены и матери. Недолговечные социальные эксперименты в виде коммунальных кухонь, рабочих общежитских коммун и прочих новшеств 20-х годов довольно быстро отошли в прошлое — вместе с дискуссиями 20-х годов о свободе творчества, свободной любви и свободе вообще.

Государство становилось все более жестким и тоталитарным, ему требовались дешевые рабочие руки, и участие женщин в стройках было вполне в его интересах. С другой стороны, идеи эмансипации были выработаны в России в среде хорошо образорванных людей, будь то либералы или революционеры-интеллектуалы, и автоматическое перенесение их на многомиллионное население в большинстве своем неграмотной крестьянской страны не могло произойти без спланированной и длительной подготовки. Некоторые примеры говорят сами за себя — скажем, в те же 20-е был принят новый закон, согласно которому для оформления развода достаточно было отправить надоевшему супругу почтовую открытку. Тотчас же тысячи мужей решили развестись с женами — никакой соцальной защиты брошенным, детям и беременным не предусматривалось. Естественно, закон просуществовал недолго.

Крестьянский патриархальный быт особенно укоренился в 30-е годы, отмеченные "усреднением" уровня руководства страны, репрессиями и окончательным установлением диктатуры. Именно в 30-е были запрещены (вплоть до самой смерти Сталина) аборты — по причине недостаточно высокого прироста населения. Вскоре и разводы стали все более трудными, и личная жизнь граждан стала подвергаться пристальному контролю государственных и партийных органов.

Между тем именно в сталинской конституции 1937 года было декларировано установление окончательного равенства между мужчиной и женщиной. Все достижения феминисток дореволюционной истории были прочно вычеркнуты из учебников, феминизм как таковой был признан советскими учеными и политиками буржуазным излишеством, а политика партии — единственно верной. В каждом регионе решением руководства страны одно время были организованы женотделы, заменившие все прочие женские инициативы (ни о каких общественных организациях в ту пору и речи быть не могло), которые уже в позднее советское время были восстановлены в виде отделений Союза советских женщин — организации, являющейся (по аналогии с комсомолом и пионерской организацией) приводным ремнем власти и школой женской номенклатуры. При том многие работники отделений на местах (зарплату они, естественно, получали из бюджета государства) на самом деле старались практически помочь женщинам, обращавшимся за помощью. Но в целом женсоветы воспринимались как еще одна "кормушка", формирование разраставшегося до невероятных размеров при Брежневе слоя номенклатуры.

О смысле политики СССР по "женскому вопросу" существует несколько не вполне совпадающих мнений. В среде либерально настроенной интеллигенции брежневского периода бытовало суждение о глубокой ошибочности самой идеи и практике эмансипации и нарушения "естественного предназначения" женщины — об этом я еще скажу. Такая позиция была присуща, к сожалению, и многим реформаторам постсоветского периода в той или иной форме.

Авторы первой принципиальной перестроечной статьи с характерным названием "Как мы решаем женский вопрос?" в журнале "Коммунист" (1989) Наталья Римашевская, Наталья Захарова и Анастасия Посадская указывали на патерналистский характер всех направленных на женское население страны мероприятий, в которых им была уготована пассивная, зависимая по определению роль. По их мнению, женщина была вдвойне унижена социалистической практикой, и освобождение от социализма сопровождалось в СССР "постсоциалистическим патриархатным ренессансом", основанным на заведомо несправедливом распределении гендерных ролей. Эту точку зрения разделяют также некоторые западные коллеги. Другие исследователи, например Елена Здравомыслова, уверены в том, что советская власть, напротив, заключила нечто вроде тайного пакта со всеми женщинами страны — женщина в семейном конфликте, как правило, оказывалась поддержанной обществом, женщинам давались льготы и квоты, тогда как мужчина оказывался в структуре общества заведомо второстепенным лицом, зависящим на работе от начальника и парторга, а дома — от всевластной жены.

Думается, однако, что дело не только в договоре или патернализме. Глобальный эксперимент, предпринятый в СССР в течение длительного срока, предполагал принципиально иной тип взаимоотношений людей друг с другом, граждан и государства, власти и рядового человека. Миллионы мужчин и женщин десятилетиями искренне — и подчас фанатично — верили в справедливость происходящего с ними самими и с людьми вокруг. Это едва ли стало бы возможно без уникального феномена, именуемого великим советским мифом. Философ Мераб Мамардашвили в книге "Как я понимаю философию" описал специфику характера советского человека, тяготеющего к "отеческому" совету, боящегося принятия самостоятельных решений и лишней рефлексии. Этот особый тип ментальности выковывался в репрессиях, жестокости войны, и также постоянно лучшими силами советских художников и писателей, режиссеров и журналистов. Великий советский миф, последний Большой стиль в искусстве, как называют его искусствоведы, породил инобытие, которое заменяло реальность. Эта "фабрика снов" создавалась миллионными тиражами и проникала повсюду — и она становилась реальнее реальной жизни. Об этом свидетельствуют мемуары артистов, снимавшихся в фильме "Кубанские казаки" — об изобилии в голодной послевоенной России. И великий советский миф не стал бы столь мощным и не смог бы поддержать невероятную государственную машину, если бы в сердцевине его не был миф о советской женщине, которая обретает неслыханную доселе гармонию строительством небывалого будущего, которая вольна отказаться от реального мужчины или забыть о нем, как героиня Любови Орловой в фильме "Цирк", американки Мэри быть принятый вместе со своим черным сыном всем советским народом. Фундаментальные образы самых знаменитых произведений советской литературы о женщинах по-новому интерпретировали мифологии "матери героя" (одноименный роман Максима Горького), классицистической героини, предпочитающий долг любви ("Любовь Яровая" Тренева) и романтической подруги умирающего борца за лучшую жизнь ("Как закалялась сталь" Н.Остовского). Анализ этих произведений, а тем более эпигонских подражаний, которым нет числа, показывает, что традиционному для русской классической литературы мотиву взаимоотношений супругов и любовников здесь отдается предпочтению коллизии "дочь-отец", в которой отцом может выступать товарищ Сталин, советская милиция, армия или весь народ. Вместо призрачного и недолговечного союза с мужчиной отец сулит благородное служение величайшей идее строительства рая, он готов усыновить всех детей и вырастить их героями.

Удивительно ли, что тысячи измученных тяжелой жизнью женщин, потерявших или не обретших мужей в годы репрессий и войн, поверили в этот миф, отдавая все свои силы восстановлению разрушенного хозяйства, осваивая новые станки и теряя слух на ткацких фабриках? Миф выполнял мобилизующую функцию для решения государственных задач и на самом деле манипулировал сознанием и жизнью мужчин ничуть не меньше, чем жизнью женщин. Только иначе.

Некоторые склонны считать, что советская история вообще обидела женщин и не дала им ничего хорошего, что все привнесенное революцией было искусственным и не важным. Это, конечно, не так. Если посмотреть непредвзятым взглядом на историю, то советское законодательство действительно было самым продвинутым и последовательным в отношении декларации равных прав и возможностей. Женщины действительно получили заметную квоту — 30 процентов от всех выборных голосов. Женщины действительно занимали руководящие посты, получали бесплатное образование и пользовались услугами разветвленной сети детских дошкольных учреждений, которые, кстати, как и все прочие учреждения социальной сферы, начали складываться еще до революции прежде всего силами русских подвижниц и феминисток. Женщины восточных республик действительно освободились от многих вековых предрассудков и сняли паранджу. Женщины действительно имели гарантированные отпуска и льготы, особенно в последний советский период. Другое дело, что женщина никогда на руководила советским государством и единицы входили в высшие органы управления страной. Правда и то, что 30 процентов депутатов-женщин были таким же послушным большинством, как остальные 70 процентов в условиях тоталитаризма. Верно, что далеко не все средневековые традиции удалось искоренить и наши самые образованные в мире женщины получали нищенскую зарплату. Мудрость руководителей эпохи перестройки могла бы выразиться в серьезном анализе социальной политики государства по отношению к мужчинам и женщинам, к творческой переработке того ценного, что все же было сделано. Но этого не произошло. Руководители страны, так же как и прочие граждане, оказались заложниками того же самого мифа — только вывернутого наизнанку.

В том или ином виде советский миф просуществовал до самой перестройки, однако в период "оттепели" он заметно подтаял, дал трещины. Появились альтернативные образы мужчин и женщин в литературе, кино, в сознании общества. Молодые писатели (Аксенов, Гладилин, Войнович и другие) предлагали взамен активистки и ударницы, "девушки с характером" женственную и сексапильную подругу мужчины, увлеченную не политикой, а тряпками. Почвенники (Распутин, Белов, Астафьев) предлагали в качество идеала патриархальную крестьянку, живущую, как дерево или корова, "натуральной" жизнью и не интересующуюся жизнью общества как такового. И тот и другой образы, живо обсуждавшиеся в дискуссиях 60–70-х годов, являли собой два полюса альтернативы официальному женскому имиджу, закрепленному советской иконографией. Вплоть до горбачевских времен газета "Правда" придерживалась представления о роли женщины как "трудовой единицы" или "работницы и матери" времен Крупской и Коллонтай. Либеральные издания ("Литературная газета", "Юность" и другие) все чаще писали о том, что "женщина должна быть женщиной", не стремиться к карьере и успехам на трудовом поприще и ждать хорошего мужа. Почвеннические ("Москва", "Наш современник") пропагандировали "носительницу народного нравственного начала" — крестьянку. Ни тот, ни другой образы — я хорошо их помню — не имели ничего общего с реальной жизнью советской женщины последних советских лет.

СТЕРЕОТИПЫ И РЕАЛЬНОСТЬ

В середине 60-х годов в "Новом мире" Александра Твардовского — самом передовом журнале эпохи — в числе других была опубликована небольшая повесть Наталии Баранской "Неделя как неделя". Повесть имела большой успех за рубежом, изучается сегодня как хрестоматийное произведение по русской литературе, но почти не запомнилась современникам — в ней речь идет об обычной жизни трудящейся советской интеллеигентки, которая разрывается между работой, двумя детьми и симпатичным, но бездельником мужем и ничего не успевает. Западная критика увидела в этой повести описание повседневного ада советской жизни, а советская не обратила внимания — ничего особенного, так живут все. Кстати, и сама автор не стремилась дать резких оценок мужу героини или ситуации — она просто описывала ее. И все же повесть сделала свое дело — в журналах все чаще стали появляться публикации, рассказывающие о частной жизни людей, которая представала не менее значительной, чем выполнение планов пятилеток. Официальная критика отчаянно ругала авторов-мужчин за негероичность их характеров женщин — за "мелкотемье", за то что писали про роды и аборты, болеющих детях и пьющих мужьях и многом другом. И все равно завеса мифа, заговор молчания относительно женщин начали разрушаться. И первым прорывом феминизма советского времени стоит считать легендарный альманах "Женщина и Россия", выпущенный 20 лет назад Татьяной Мамоновой, Натальей Малаховской, Татьяной Горичевой и Юлией Вознесенской в самиздате, и самиздатский журнал "Мария". Здесь впервые прозвучал протест женщин против вторжения советских войск в Афганистан, здесь были опубликованы материалы о родильных домах и издевательствах над женщинами-заключенными, и многие другие оригинальные тексты, которые не могли быть опубликованы более нигде. Интересно, что группа не была горячо встречена диссидентской общественностью — в кругу диссидентов бытовало, как и во всем обществе, мнение, что женского вопроса как такового в стране не существует и стоит только поменять систему и власть, чтобы все стало хорошо.

Подвергаясь преследованиям КГБ, все четверо вынуждены были покинуть СССР. Последующий самиздатский журнал "Женское чтение" возник почти через десять лет в том же Ленинграде, уже "по вине" феминистки Ольги Липовской. В нем впервые были переведены тексты некоторых западных авторов и осуществлена попытка определить, что же происходит с мужчинами и женщинами в нашей стране без оглядок на цензуру и идеологию.

Примерно в это же время — в конце 80-х — начале 90-х — и в Москве стали сформировываться группы, прежде всего в академических институтах и лабораториях. Женщины, входившие в них (среди первых московских объединений можно назвать "ЛОТОС", "Сафо" и другие) начинали интересоваться западными текстами феминисток, гендерными исследованиями, делали первые переводы и обсуждали вопросы прежде всего философии и социологии. Это совпало с открытием — пока еще робким — "железного занавеса" и проникновением не только в диссидентскую (в которой выросла Ольга Липовская, так же как и ее предшественницы из Ленинграда), но и во вполне респектабельную среду советской элиты, знакомую с иностранными языками (поначалу это было необходимым условием — по-русски текстов не было) и неплохими местами в академических институтах, что впоследствии позволило сочетать народившийся интерес к проблематике с профессиональными задачами. Интерес к феминистским текстам в те же годы стали проявлять и лесбийские группы ("МОЛЛИ" и другие)

В целом же в дискуссиях перестройки женская тема практически не звучала. Женщины, которые стояли в шеренгах активисток демонстраций за демократизацию и восстановление памяти жертв сталинского террора, собирающие подписи под письмами за освобождение Андрея Сахарова из ссылки и за открытие границ, чем дальше, тем больше отодвигались на второй план, уступая место громкоголосым мужчинам. Диссидентская мысль, на некоторое время завоевавшая умы, не желала воспринимать разговор о женщинах. Сами женщины вслед за демократическими газетами того периода повторяли, что пусть руководят лучше мужчины.

Разговор о власти постепенно становился все более мужским. В этом процессе интересна роль Михаила Горбачева. Во многих своих речах он артикулировал популярную среди интеллигенции мысль о том, что "женщину надо освободить и дать ей возможность побольше времени побыть дома". Уверена, он имел в виду прежде всего право выбора — сидеть дома или делать карьеру. Но не привыкшие к плюрализму демократические издания начали последовательно пропагандировать образ хорошенькой домохозяйки, подруги мужчины, не обремененной профессией и работой. Стоит ли говорить, что таких женщин в СССР почти не было — как в силу принудительного трудоустройства, так и в силу низкой зарплаты мужчин. Так гендерный стереотип постепенно заменил идеологический — опять реальные женщины оказались за пределами обсуждения. К слову, и обсуждления как такового не было. За все годы перестройки в лучшем журнале эпохи, "Огоньке", была опубликована единственная статья о женщинах — не о проститутках, наркоманках и убийцах (о таких как раз писали много), а об обычных современницах. Это было в канун 8 марта 1988 года, и идея автора (кстати, женщины) состояла в том, что единственная проблема советских женщин — низкая зарплата их мужей.

Увы, многие женщины сами разделяли такое утверждение, верив скорее не в истинность "естественного предназначения женщины", но в то, что все, что не разрешалось и не приветствовалось при надоевшей советской тусклой реальности, должно быть хорошо.

Политические газеты и журналы не обсуждали проблем женщин, постепенно в моду стала входить ироническая интонация в отношении женской самостоятельности, на телеэкране появились фильмы о богатых бездельницах и их мужьях. Многие мужчины, страдающие в советское время от комплекса неполноценности в силу низкой зарплаты и отсутствия возможности реализовать свои способности, стали находить самый легкий вид компенсации — унизить женщин только потому, что они не мужчины. Некоторые политики стали позволять себе высказывания типа "мы не для женщин и детей составляем законы", известный режиссер заявлял на всю страну, что "по натуре азиат и считает женщину существом низшим", и никого не возмущали (по крайней мере, публично) проявления этого нового сексизма.

Рынок — точнее, его первые шаги — принес в Россию представление о женской внешности как товаре (картинки с изображениями полуодетых девушек появились не только в бульварных, но и в, казалось бы, довольно уважаемых изданиях), и новые образы героев и героинь. Герой России должен был быть "супермен, с деньгами, бабами, оружием и машинами" (определение известного автора Александра Кабакова, большого демократа), а также то, что лучшие женщины — жены бизнесменов и фотомодели. Трудящиеся женщины были показаны скучными неудачницами, а первые предпринимательницы — как отчаявшиеся устроить личную жизнь. Так советский миф снова мстил, предлагая, новые еще более далекие от жизни стереотипы, заменившие плакатный имидж образцового советского человека.

Печально, что политическая и социальная реальность мало способствовала нормализации ситуации. Популярная либеральная точка зрения, присущая многим молодым реформаторам (в том числе Гайдару), вообще не предусматривала установления каких-либо социальных гарантий для населения при переходе к рынку, не желая "выполнять социал-демократическую повестку дня". Результатом стало то трагическое положение, которое отличает современную Россию: обнищание населения, резкое сокращение сроков жизни, эпидемии, социальное сиротство, голодная старость и беспризорность на уровне гражданской войны.

Начался этот процесс с резкого ухудшения положения женщин. Первая же официальная перепись безработных обнаружила, что более 74 процентов от общего числа составляют женщины, преимущественно квалифицированные, и что им намного труднее, чем мужчинам, найти новую работу или начать бизнес — начинает работать уже сложившийся стереотип дикого российского рынка, согласно которому женщина негласно считалась человеком второго сорта. По экспертным оценкам женская зарплата, в советское время составлявшая около 70 процентов от мужской, в среднем по России теперь не более 45 процентов. Лишь 12 процентов женщин теперь в состоянии регулярно следить за своим здоровьем — разрушена система доступного медицинского обслуживания. Детские сады и ясли также перестали быть доступными и чересчур малочисленны — многие женщины, имеющие детей, просто не в состоянии оплачивать дорогие услуги и вынуждены сидеть дома. Детские пособия (достаточные на покупку килограмма сыра в месяц) не выплачивают годами, в стране 42 процента детей живет за чертой бедности. Страшную статистику можно продолжать.

Растет жестокость в семьях — более 14 тысяч женщин ежегодно погибают в результате домашнего насилия, а соответственный закон до сих пор не принят. После некоторого спада вновь растет число абортов, не снижается проблема сексуальных домогательств, прежде всего в частном секторе экономики.

Страшные факты и цифры можно продолжать довольно долго, упомянув, что во власти по-прежнему недостаточно женщин, что возможности женщин не востребованы обществом.

Именно все это и побудило к жизни то женское движение, которое проснулось на Севере и Юге, Западе и Востоке, в университетских городах и шахтерских поселках. Это была прежде всего реакция на происходящие в стране перемены и желание противостоять тем негативным последствиям реформ, которые очень быстро дали себя знать.

Процессы, аналогичные происходящему в России после распада СССР, происходили практически во всех бывших советских республиках. Повсюду женщины выталкивались из властных структур, с рынка труда, муссировалась идея "естественного предназначения женщины", идея "настоящей латышки", "настоящей армянки", "настоящей узбечки" и так далее. Всюду разрушалась система социальной поддержки, женщины пополняли ряды беднейших слоев населения, под лозунгами возрождения национальных культур во многих новых независимых государствах набирал силу религиозный фундаментализм. В некоторых странах девушкам было предписано носить паранджу, затруднен доступ к образованию, обсуждалась возможность введения многоженства. Все эти события, начавшиеся в 1991-м и продолжающиеся посейчас, позволяют сделать вывод о том, что во всех постсоветских государствах продолжала работать старая советская традиция, согласно которой трудности очередного переходного периода — теперь перехода к рыночной экономике и национальной независимости — во многом преодолевались за счет женского населения. Так было в годы строек первых пятилеток, так было в годы восстановления народного хозяйства СССР после Великой отечественной войны. Так происходит и при переходе к демократии — и это обстоятельство заставляет серьезно усомниться в последовательности демократического развития.

Факт также заключается в том, что во всех вновь образовавшихся странах в начале 90-х годов появились первые независимые женские организации, которые за протекшие годы составили сети, движения, центры и пытаются не только помочь нуждающимся, но и воздействовать на ситуацию в государствах в целом. Эти движения и организации не представляют пока некоего оформленного единства, во многом самодостаточны и непохожи друг на друга, однако в то же время тяготеют к обмену информацией, контактам и испытывают интерес как к работе женщин в соседних государствах, так и к международному женскому движению в целом.

Этот процесс активно начался в самом начале 1990-х годов и претерпел несколько стадий. Исследователи российского и постсоветского женского движения Светлана Айвазова, Наталья Абубикирова, Марина Регентова и Елена Кочкина отмечают период 1991–1993 годов, 1993–1995 и с 1995 по настоящее время. Это разделение представляется справедливым и отвечающим не только развитию женского движения, но и становлению в Российской Федерации существующего ныне общественно-политического устройства. Каждый период имеет свои характерные черты и особенности, свои противоречия и скрытые пружины, а также особые формы диалога как между женскими объединениями и властью, так и между женскими группами между собой и русскими феминистками и западными активистками.

Первый период (1990–1993) был отмечен распадом СССР, началом рыночных реформ, дефицитом товаров и услуг, первой безработицей и другими острыми социальными последствиями экономического переустройства общества. Взаимоотношение женщин и власти было крайне незначительным (как уже говорилось, в высшие органы власти в 1991 году прошло лишь 5 процентов женщин). Господствовала идея "естественного предназначения женщины", началась экспансия западной и российской порнографии на журнальный рынок и в кинопрокат.

В стране действовали три группы женских организаций. Первая состояла из активистов региональных отделений Союза женщин России (бывший Комитет советских женщин), стремившихся найти место в меняющейся структуре общества и бюрократии, в их риторике были сильны советские нотки, с западными феминистскими текстами знакомства они не обнаруживали, хотя, по традиции, сохраняли старые, еще с советских времен, связи с представительницами международного женского движения (ибо только члены комитета имели возможность когда-либо участвовать в международных конференциях до 90-х годов).

Другая группа состояла из сторонниц Женской лиги и примыкающих к ним организаций — женщин, начавших свой бизнес или работающих в бизнесе или администрации, достаточно благополучных представительниц общества, стремящихся найти новую нишу. Они стремились завязать контакты с западными коллегами, прежде всего деловые, феминизм их интересовал, но не превращался в способ жизни.

Третья — наиболее интересная группа — состояла из множества организаций, сплотившихся вокруг Первого и Второго независимых женских форумов, состоявшихся в 1991 и 1992 годах в подмосковном городе Дубне. На первом присутствовало более 200, на втором — около 1000 женщин, приехавших из многих регионов России, стран СНГ, Европы и Америки. Заметную роль в руководстве Оргкомитета форумов играли представительницы нового Московского центра гендерных исследований (лаборатория Института социально-экономических проблем народонаселения Российской академии наук), лидеры просветительской организации "Фальта", женщины-кинематографистки. Состав участниц был пестрый по возрасту, образованию, интересам — были строгие работницы предприятий оборонной промышленности и раскованные молодые художницы, кандидаты философских наук и милиционеры, бывшие комсомольские активистки и диссидентки. Всех объединяло желание понять, что же происходит с женщинами в меняющемся мире. Эта была первая большая встреча российских женщин с западными феминистками. Слово "феминизм" в России был не в моде, смысл его не всем был понятен, и диалог шел довольно трудно. Но он состоялся! Результатом стало начало создания женской сети, появление новых групп, новые подруги за рубежом, новые идеи и планы. Лозунг форумов "Демократия без женщин не демократия" стал знаменем всех последующих лет работы и борьбы российских женщин.

Период 1990–1993 стал периодом и начала личных контактов специалистов разных стран, открытия иностранной литературы и первых переводных статей о феминизме в России. Российские исследовательницы начали принимать участие в международных конференциях, планировать совместные проекты с западными коллегами, осваивать новую методологию. Особенно важно это было в области общественных наук, и в частности, гендерных исследований, о которых раньше в России мало что знали. В это время были проведены первые гендерные исследования, посвященные месту женщины на рынке труда, гендерным отношениям и власти, были выпущены первые сборники на эту тему. К сожалению, они оставались известными лишь узкому кругу заинтересованных специалистов в России и не имели общественного резонанса.

Журналисты еще только начинали проявлять интерес к гендерным проблемам, "женская тема" волновала лишь узкий круг столичных литераторов, которые собирались на семинары и обсуждения в помещении Внешнеполитической ассоциации или журнала "Огонек",— эта группа положила начало будущей Ассоциации журналисток. Собирались женщины-кинематографистки, художницы. Приглашали в гости западных коллег, много спорили — пока в узкой аудитории. Шло накопление опыта.

Нельзя не сказать и о том, что в начале 90-х западные фонды начали проявлять интерес к гендерной проблематике в России. Фонд Сороса спонсировал встречу русских и американских писательниц в Нью-Йорке, фонд Макартуров дал первый грант на работу Московского центра гендерных исследований, а вскоре включил женскую тему в число приоритетных направлений работы в России и бывшем СССР.

Следующий этап — 1993–1995 — был отмечен углублением рыночных реформ, вестернизацией образа жизни многих людей, новыми выборами, в ходе которых впервые заявила о себе предвыборная группа "Женщины России", сформированная Союзом женщин России, Союзом женщин Военно-Морского Флота и Союзом женщин-предпринимателей. Группа носила центристский характер, в те годы не признанный еще актуальным, как сейчас, экономическая и политическая позиции ее были не вполне ясны, зато артикулированы требования социальной защиты и улучшения положения женщин. Группа преодолела необходимый 5-процентный барьер и составила фракцию в Государственной Думе. Фракция смогла провести через парламент новый Семейный кодекс и ряд законов о семье, но не успела закончить работу по проведению законов о планировании семьи и домашнем насилии. Во время начала военных действий в Чечне фракция проявила медлительность, не нашла контакта с движением, выступавшим против войны, "Солдатские матери России" и начала терять популярность, игнорировала инициативы многих независимых общественных женских организаций. Начались и раздоры внутри фракции, что привело к ее поражению на следующих выборах.

Значение работы фракции все же не стоит недооценивать — впервые женщины выступали в политике как отдельная группа со своими интересами (и были представлены в целом, включая другие блоки, 13 процентами депутатов), о положении женщин начали говорить в обществе. Во всяком случае журналисты подняли проблему домашнего насилия достаточно остро и смогли переломить общественное мнение, убедив население в том, что это постыдное зло, требующее государственного вмешательства, а не частное дело каждого. В то же время женское движение обнаруживает несколько весьма разных составных. Отчетливо прослеживается разница между элитарными московскими и петербургскими группами, объединяющими высокообразованных женщин, в основном исследовательниц, знающих языки, получающих гранты и путешествующих по миру, и женскими группами в регионах России, создавшимися прежде всего как группы самопомощи. Таких объединений (бывших безработных, одиноких или многодетных матерей, солдатских матерей, женщин-инвалидов и других) создалось великое множество по всей России. Заявляют о себе крупные региональные организации, объединяющие тысячи человек,— Союз женщин Дона, Конгресс женщин Кольского полуострова, Конфедерация деловых женщин Урала и другие. Эти организации не пользовались в ту пору в основном поддержкой из-за рубежа, испытывали недостаток литературы и знаний в области гендерных исследований, прав женщин и прав человека. Контакт между двумя этими группами не всегда проходил гладко, возникало взаимное непонимание. Началось соперничество элитарных групп друг с другом. Попытка создания единой зонтичной независимой организации (в своем роде альтернативы фракции в Государственной Думе) успеха не имела. Диалог женщин не был един, он представлял собой бурлящие очаги, редко соединяющиеся. Не могло не сказаться и то, что в новом независимом женском движении участвовали в большинстве своем люди, не обладающие опытом публичной или организаторской работы, и культура дискуссии в обществе еще не была наработана в принципе — за несколько лет демократии люди еще не научились спорить, не оскорбляя друг друга. Местом встречи дискутантов, той площадкой, на которой могли бы встретиться оппоненты и, быть может, найти некоторые точки конструктивного сотрудничества, по мнению Ассоциации журналисток, должна была стать площадь газет и журналов. Многочисленные дискуссии, круглые столы, открытые обсуждения на самые разные темы, связанные с жизнью женщин, региональные, международные и национальные обсуждения — вот характерная примета этого периода. Напряженные споры, выяснение истины, обретение путей сотрудничества — в этих обсуждениях участвовали журналистки, не только в Москве, но и в Сергиевом Посаде, Набережных Челнах, Иркутске, Мурманске и других городах.

В период с 1995 года по настоящее время ситуация снова стала иной. В парламенте нет больше женской фракции, женщины-парламентарии разобщены и поддерживают прежде всего партийные интересы, резко конкурируют, и их число (8 процентов) не влияет на решения по улучшению положения женщин. Лидеры бывшего блока разошлись и создали две конкурирующие организации, одна из которых вошла в новый предвыборный блок "Отечество" в 1999 году, а другая создала самостоятельное объединение в сентябре 1999 года — слишком поздно, чтобы рассчитывать на серьезный успех.

Претерпело изменение и женское движение. На сегодняшний день в России нет единой организации, аккумулирующей интеллектуальный, творческий и политический потенциал женщин, способной оказывать влияние на власть. Нет и харизматического лидера, способного повести за собой, хотя во всех регионах набрали опыт и силу яркие личности, воспитанные общественным женским движением. Движение представляет ряд коалиций, так или иначе взаимодействующих в решении конкретных задач. Увы, не политических. Голос женщин звучит громче, в том числе по ТВ и в прессе, к женщинам начинают прислушиваться, и это отрадно.

Тем не менее по результатам анализа, проведенного Ассоциацией журналисток, в 1998 году лишь 1,5 процента от всех газетных площадей был посвящен разговору о женщинах и их проблемах (для сравнения: в 1995 году это был лишь 1 процент). Однако среди женских образов прессы, радио и ТВ появились новые, реалистичные образы. Образы женщин, которые трудятся, творят и хотят и умеют изменить жизнь России. Об этом говорят передачи радио "Надежда", об этом рассказывают материалы полосы "Женщины" в "Независимой газете", которая регулярно выходит уже три года.

Запад сегодня уже не кажется русским феминисткам единственно верной моделью, а западные женщины — миссионерами. Напротив, российское женское движение ищет свои пути, свои решения, творчески перерабатывая международный опыт. Важным этапом на этом пути была всероссийская конференция, посвященная 90-летию женского движения в России в 1998 году, и ряд других обсуждений.

Изменился характер взаимодействия с Западом. На сегодняшний день многие региональные организации получают поддержку от западных фондов — Института "Открытое общество", "Евразия", Фонда Макартуров, Фонда Форда, Фонда Генриха Белля и других, многие региональные лидеры вошли в координационные советы международных женских организаций. После Пекинской конференции ООН по положению женщин в 1995 году (участвовало более 200 россиянок) в международных форумах принимали участие тысячи российских женщин, артикулировав проблемы России и донесших решения форумов до активисток движения. Возросло в несколько раз число правозащитных организаций, кризисных центров и других форм защиты интересов женщин, Центры гендерных исследований существуют в Петербурге, Набережных Челнах, Архангельске, Иванове, Петрозаводске и других городах, гендерные курсы начинают входить в университетские программы, состоялись несколько летних школ по гендерным исследованиям в России и на Украине.

Ширится независимая женская пресса. Журнал "ВЫ и МЫ" преобразовался из российско-американского диалога в диалог женщин всех стран. Помимо него, выходят журналы "Девочки просят внимания" (Набережные Челны), "Посиделки" (Санкт-Петербург), "Новый Север" (Мурманск), "Женщина+", "Аксинья" (Ростов-на-дону), "Вера, надежда, любовь" (Новгород), "Псковитянка" (Псков) и другие. Существуют женские электронные сети, ширится круг феминистской периодики в странах СНГ, доступной российскому читателю.

Женщины набрались опыта, женщины ищут новых путей реализации своих сил и способностей. И не теряют веры в то, что этот потенциал будет востребован в демократической России.