Наталья Козлова

К сожалению, мы знаем о советском обществе непростительно мало. Сказанное касается и женских практик, в особенности значения таковых для воспроизводства общества в целом... Лично я занимаюсь чтением человеческих документов, относящихся к советской эпохе, и тем, что они могут сообщить об обществе. Такое чтение помогает воссоздать картину общества, отличную от общепринятой. Особый интерес представляет анализ соотношения идеологического конструкта женщины как социально одобряемого канона и повседневных женских практик.
Женщина - часть образа советской эпохи. Как показано нашими исследовательницами (С.Г. Айвазова, О.А. Воронина, Н.И. Ажгихина и др.), идеологический канон составляли прежде всего ипостаси труженицы и матери. Следует сразу же отметить, что даже на уровне идеологического канона дело обстояло не совсем просто и цельно. По нашему мнению, советская идеология конструировала единый образ женщины. На самом деле социокультурная конструкция женщины была дифференцирована и социально распределена.
Один канон предназначался для рядовой труженицы, чаще всего бывшей крестьянки, начавшей новую жизнь в городе и служащей топливом в горниле советской модернизации.
Другой - для привилегированной женщины, для элиты, для советского среднего класса. Жены ответственных работников, во многих случаях домохозяйки, были вовлечены в практики "культурности"¹. Они выполняли эти функции не только в своих семьях. С одной стороны, они реализовали свою "женскую сущность", обеспечивая бытовой тыл мужьям. Одновременно эти женщины были мобилизованы для внедрения практик "культурности" в рабочей среде: помогали стахановцам выбирать одежду и обустраивать по-новому свой дом.
Их дочери оказались в социальных пространствах приватности, где женщина конституировалась как сексуальный объект, а мужчины изживали садомазохистский комплекс. Последнее приходится реконструировать, ибо в самом каноне он отсутствовал. Важно учесть: канон и практики никогда не совпадают. Чтобы канон существовал в обществе, необходима риторическая работа с этим каноном. Любое социальное правило никогда не соблюдается буквально и за идеологическими моделями стоит историческое (и гендерное) многообразие.
То, что происходит в нашем обществе сейчас, нельзя понять, не проследив исторический генезис современной ситуации.
Для исследователя женских практик важно обратить внимание на следующее: мы имеем дело с разной картиной распада традиционной социальности у мужчин и женщин. Женщина пытается в браке следовать традиционной морали. У мужчины эта мораль разрушена. Женщины воспроизводят традиционные ценности, обеспечивая функции сохранения жизни сообщества. Например, мужчины пропивают жалованье, но за счет огорода, кур, домашних запасов жизнь семьи продолжается.
Исследование тех практик, которые обозначаются как женские, позволяет найти новый язык говорения о социальном. Этот язык позволяет ощутить, что не только политическими решениями, институциональными взаимодействиями и замечательными реформаторскими планами держится мир, но и тем, как человек "упирается", спасает детей от всяческих напастей, "оттягивается" за бутылкой и беседой. Эти практики долгое время рассматривались наукой как "непроизводственные".
Сегодня имеет место новый взгляд на эти процессы. По словам исследователя практик повседневной жизни М. де Серто, громогласному и бросающемуся в глаза производству соответствует другое производство, называемое "потреблением". "Тихое, почти невидимое, оно не демонстрирует себя в собственных продуктах, но проявляется через способы употребления продуктов, предлагаемых господствующим порядком. Это производство, скрытое в потреблении, присвоение чужого пространства и чужой собственности"². Играя по правилам господствующих властных структур и не меняя этих правил, люди влияют на результат социальной игры. Потребление в этом смысле равно выживанию, или (вос)производству, продолжению жизни.
Нельзя сказать, что новый взгляд одержал победу. Непроизводственная деятельность - та, что не оплачивается, не учитывается. Гендерно-ориентированные экономисты (З.А. Хоткина и др.) показали огромную экономическую значимость женского труда. Что касается социальной значимости всех видов "женской деятельности", то из них государством признается главным образом одна - деторождение. Недаром именно здесь - точка наибольшего приложения власти и ее заботы.
Смена понятийного аппарата заставляет думать по-новому, выходя за пределы привычных оппозиций: прогресс/регресс, индивид/общество, субъект/объект, рационализм/иррационализм, абсолютизация/релятивизм и, естественно, мужское/женское. Я довольно давно интересуюсь вышеописанными практиками и удивлялась, отчего разговор о них часто не получает отклика в ученой аудитории. Сейчас я прекрасно понимаю: причина только в том, что они маркируются как женские.
Сегодня мужчины подталкиваются жизнью к тому, чтобы культивировать женские практики. Речь идет о работе - огромной! - которая требует множественных мелких изменений.
Сейчас все серьезные социальные движения - женские: движение солдатских матерей, движение учителей за свои права. Выработка новых форм жизни невозможна без участия женщин. К этому надо добавить: и женщины, и мужчины будут действовать (им придется действовать) по новым правилам, которые они изобретут вместе.

¹ См. Волков В.В. Культурная политика 1935-1938 годов: советская цивилизация и повседневность сталинского времени // Социологический журнал. М., 1986 № 1/2.
² De Certeau M. The Practice of Everyday Life. Berkeley - Los Angeles - London, 1988. P. XI, XII.

Вернуться