"Женщина и визуальные знаки"

Однако есть здесь и другая сторона. Власть стремилась воспользоваться цивилизующим потенциалом женских типов деятельности в стране, где огромные массы людей переходили от деревенского образа жизни к городскому. Жена ИТР, как правило, была женщиной "культурной" в отличие от жены рабочего, только что пришедшего из деревни. Женщина использовалась как передатчик импульсов от верхов к низам и наоборот.

Сам факт движения - свидетельство тесной связи власти и "движения жен". По меньшей мере, речь идет о согласии как принятии общих правил игры, в которой участвовали совершенно разные социальные группы, состоящие из мужчин и женщин.

Движение общественниц не имело самостоятельного статуса, ибо его вдохновителями были мужчины, главный из которых - Вождь. У движения нет самостоятельных задач. Женщина вместе с мужчинами работает на выполнение плана, общественницы помогают мужчинам, прежде всего собственным мужьям. В то же время женщина явно выходит за границы роли жены и матери. Она становится "общественно полезной". Демаркация мужского и женского утрачивала резкость.

Чем именно занимались жены ИТР, помимо украшения героической жизни папанинцев? Это была многообразная деятельность. Если попытаться дать предельно краткую характеристику, ее можно описать как род разгребания того мусора, который образовывался в процессе жизнестроительства в новом обществе. Женщины сглаживали и украшали. Их роль в воспроизводстве того, что называют советской цивилизацией, трудно приуменьшить. В то же время их деятельность выходила за рамки целей и задач, определяемых идеологией и предлагаемых верхами. Женщины - жены ИТР содействовали формированию нового городского стиля жизни. Интересна в этом отношении статья "Ребятам - отдельные кроватки", опубликованная в той же "Общественнице". Отдельная кроватка была знаком нового городского стиля жизни, в деревнях отдельных спальных мест у детей не было¹.

Общественницы помогали стахановцам по-новому, по-городскому обустроить свое жилье и одеться, они шли в рабочие бараки, чтобы научить бороться с насекомыми, они оборудовали комнаты матери и ребенка на производстве (женщины вовлекались в промышленное производство, но закон 1936 г. запрещал прибегать к абортам), помогали навести чистоту в столовых. По большому счету, "женская работа" служила сохранению жизни как таковой.

Этот мотив сбережения жизни звучит глухо, он в глубине как basso ostinato. Мы вступаем в область невербализуемого и неназываемого. С одной стороны, здесь нельзя не говорить о теме согласия с властью и в то же время - постоянного выхода за рамки молчаливого "договора о согласии".

Действительно, движение общественниц осуществлялось в рамках соответствующих организационных структур. Общественницы были прикреплены к местам работы мужей. Они должны были взаимодействовать с руководством, с партийной, профсоюзной и комсомольской организациями. Нельзя не признать, что благодаря этому они смогли решать весьма широкий круг вопросов. Общественницы постоянно контактировали с жилищно-коммунальными отделами, участвовали в работе призывных комиссий. Их рассматривали как кандидатов на выдвижение.

Постепенно движение общественниц распространялось. Например, сформировалось движение жен писателей. Чтение "Общественницы" позволило мне понять, что имелось в виду, когда Тамара Иванова, супруга Всеволода Иванова, звонила генералу, начиная свою речь со слов "С вами говорит жена писателя Иванова..." Не связи родства она хотела обозначить. Надо сказать, что именно благодаря движению общественниц сложились организационные формы, которые были использованы как во время Великой Отечественной войны, так и в тяжелые послевоенные годы.

З. Н. Пастернак, жена поэта, во время войны работала в детском доме, а после войны - в комиссии помощи детям погибших при Союзе писателей СССР. Это была деятельность, которая осуществлялась в рамках тех форм, о которых повествует "Общественница". Вот отрывок из воспоминаний Зинаиды Николаевны:

"Однажды на Якиманке я увидела ребенка лет восьми с искалеченной ногой. Он был черен от грязи, сидел на тротуаре и просил милостыню. <...> Я попросила его показать мне, где он живет. Комната была светлая, довольно большая, но вся в клопах <...>. У меня зачесались руки - захотелось убрать и навести порядок в этой комнате и помыть ребенка"².

Она делает это, и не только это, вытаскивая мальчика из беды. Отчего зачесались руки - оттого, что она была распропагандирована? Вряд ли. Здесь явно отсутствует желание выдвижения. Ей предложили вступить в партию еще во время войны Но она этого не сделала. Здесь работали вековые женские техники выживания и продолжения жизни. Здесь трудно провести линию демаркации между стратегиями власти и тактиками жизни. Как в вышивке нити узора тесно сплетались с основой ткани.

Что же касается вышивки как таковой, то многие женщины украшали себя и свой дом еще в 60-е гг., а некоторые делают это и по сей день. У меня хранится мамина нижняя рубашка. Она ничем не напоминает малопривлекательные продукты тогдашней легкой промышленности.

В романе А. Платонова "Счастливая Москва" ось мира и источник движения - вождь. Однако мир не в состоянии вращаться вокруг оси без женщины Москвы, которая одновременно - мировой город. В Москве сосредоточена безмолвная жизнь горя, сердца, воспоминаний, нужды, утешения и привязанности. Москва-женщина носит платье из лучшего шелка республики, которым правительство украшает лучших людей. Она - источник жизни, сама жизнь, спасительница мира, превращающая любые нечистоты в розовую чистоту. Она чувствует себя способной "обеспечивать жизнь":

"круглые сутки стоять у тормозного крана паровоза; везя людей навстречу друг другу, чинить трубу водопровода, вешать лекарства больным на аналитических весах - и потухнуть вовремя лампой над чужим поцелуем, вбирая в себя тепло, которое только что было светом"³.

Одновременно Москва - город, где

"пили чай с семьей или гостями, прелестные девушки играли на роялях, из радиотруб раздавались оперы и танцы спорили юноши по вопросам Арктики и стратосферы, матери купали своих детсй, шептались двое-трое контрреволюционеров, поставив на стуле у двери гореть открытый примус, чтоб их слов не расслышали соседи"⁴.

Москва множественна, подобно жизни, как жизнь, она не может быть кодифицирована и понята "до конца".

Разрыв между вербальным и визуальным рядами может быть разительным. Сейчас я работаю над материалами из личного фонда одной женщины. Она родилась в 1914 г. и еще дочитывает и дописывает книгу жизни. Она пишет, преодолевая боль, несмотря на тяжелую болезнь суставов. Страсть к письму - свидетельство о желании оставить след. Люди пишут для того, чтобы не превратиться в одну из песчинок, которые тучами несет мусорный ветер истории. Дочь русского врача французского происхождения ("трудового интеллигента"), она отнюдь не причисляет себя к творцам истории (см. илл. на с.17). Она вроде бы только попала под колесо истории и претерпевает. В начале 20-х семья голодает. В 30-е гг. умирают родители, она выходит замуж, но вскоре после свадьбы муж был арестован. Ему "повезло", он попал не в лагерь, а в ленинградскую шарашку. Она преданно ждала его, однако семья все равно распалась. A испытания эвакуации и войны, которые пали на женские плечи? История жизни - рассказ об испытаниях и их преодолении. Здесь классический случай рассказывания о себе, проговаривание жизни как поиск ее смысла. Ее рассказ - история того, как она, подобно сказочным героям, мужественно преодолела испытания, которые выпали на ее долю.

Сначала я знакомилась с воспоминаниями и семейной перепиской. Эти документы давали основание для того, чтобы понять эту жизнь как жизнь жертвы общества: выпало жить, времена не выбирают. Одна из фотографий в альбоме - трагическое лицо 37-го года. Таких историй великое множество. Одна канва, одна ткань, хотя узоры разные.

Казалось бы, все ясно. Однако была в этой истории одна подробность, которая останавливала. Одним из ключевых моментов рассказа о себе служит история профессионального становления. Наша героиня стала художницей по фарфору. Художницей была и ее сестра. В архивном фонде были и фотографии. на которых фигурировали произведения их рук - чашки, блюда, вазы. Но что это? В 1948 г., когда муж еще сидит в шарашке, она лепила барельеф с портретом Сталина (см илл. на с. 18). Ее сестра сделала до войны блюдо с портретом Ворошилова в орнаменте, а после войны - декоративное панно с портретом Зои Космодемьянской. На фотографиях то, о чем умалчивается в тексте записок, то, о чем не говорят, что вытеснено из сознания. Речь идет о молчаливом согласии, о попытках искупить и в конечном итоге продолжить жизнь.

Записки индивидуальны, в них слышен голос пишущей. Героиня пишет своим языком. Это правильный литературный язык. В тексте, кстати, отсутствуют идеологические клише. При сопоставлении с фотографиями картина утрачивает определенность. Автор записок ни в коем случае не сочтет себя соучастником, пособником тоталитарной власти. Она никогда не была "за". Однако изображенное на фотографиях легко интерпретируется в рамках концепции всепроникающей тоталитарной власти, которую не замечают, но которая присутствует везде. В записках, кстати, факт создания барельефа с портретом Сталина рассматривается просто как профессиональное достижение:

"В 1948 г. сделала лепное панно с барельефным портретом Сталина, которое было подарено ему в юбилейный год. <...> Вот и доказала свою самостоятельность в творчестве. Работа была оценена удачной, была на художественной выставке, посвященной юбилею Сталина"⁵.

Противоречие, которое остановило мое внимание, со всей очевидностью дает понять: невозможно рассматривать советское общество и культуру только как эманацию власти, как отношение, где есть только один субъект и центр круга жизни - власть, а все остальные люди - только объект властного воздействия, Осуществление власти невозможно без согласия, без соучастия тех, над кем властвуют. В Выход в контексты повседневной жизни и повествование о себе нарушает легкость и гладкость теоретической речи. И всегда есть зазор, в котором оказывается то, что не понятно сразу, но что надо попытаться понять и даже концептуализировать. Конституирования сексуально-ролевого и социального аспектов идентичности идут рядом, В гендерных проявлениях одновременно объединяются социальная необходимость, как она была инкорпорирована с раннего детства, социальные условия существования "здесь и теперь", воспроизводятся социальное пространство и время, Равно как и "биологическое принуждение". Задача интерпретации прочитанного и увиденного неизмеримо усложняется.

В нашей культуре женщина воспринимается как материя, хаос, которому придает порядок именно мужчина. Картина встающая из записок, свидетельств и прочих человеческих документов, оставленных женщинами, имеет обратный смысл. Есть яркий документ, принадлежащий перу Е. Г. Киселевой, женщины, получившей образование 5 классов украинской школы и живописующей свою жизнь и мир, в котором она живет⁶. Там мужчина - разрушитель и носитель хаоса. Женщина - генератор порядка, носитель цивилизационных умиротворяющих начал. Мужчинам как будто наплевать на выживание. У них разрушен механизм выживания, который у женщин сохранен. Женщина все должна сделать: надо заработать деньги и трудовой стаж, надо не только вести хозяйство, готовить еду ("картошечку с мясом" и тормозки для мужей и сыновей-шахтеров), надо делать "консервацию", т.е. запасы на зиму, поднимать детей, надо приторговывать. Приторговывают не только зеленью с огорода, но и продуктами рукоделия, в данном случае вязаными ковриками. Е. Г. Киселевой удавалось сочетать все эти виды деятельности. Но выполнение женской работы требовало порою сверхчеловеческих усилий.

возврат