ГЛАВА ПЕРВАЯ
ЭКСПОЗИЦИЯ ПРОБЛЕМЫ
ЛИКИ ПОДАВЛЕНИЯ: ДИСКРИМИНАЦИЯ
ПРЯМАЯ И КОСВЕННАЯ
Начнем с высказывания одной из ведущих исследовательниц женских проблем
французского философа Симоны де Бовуар. Она выразила свое отношение к нашей
теме так: "Женщинами не рождаются, женщинами становятся" - очень
лапидарная, точная формулировка. Мы говорили о том, что общество формирует
разные стили бытия, а в итоге обнаруживается довольно очевидная мужская
целеустремленность и сила, с одной стороны, и те слабости, которые присущи
женщинам "по природе", с другой. Но ведь это предполагает, что
все-таки есть определенные каналы, через которые общество достигает этих
целей, например, конкретно определяет господствующее положение мужчины.
И эти каналы можно в первом приближении назвать.
Они, помимо экономической, включают в себя также и некоторую духовно-политико-социально-психологическую
установку, так что образуется целостный культурный комплекс, который реализуется
весьма разнообразными методами. В том числе он реализуется через создание
для мужчин (при условии их согласия соблюдать маскулинистские нормы) относительно
благоприятных условий участия в системе производства в экономической области,
через практически приоритетное в религиозном отношении положение маскулинизированного
индивида в духовной сфере, создание различных возможностей реализации маскулинистской
власти в политике, а в социально-психологическом смысле через не только
дозволенный, но и культивируемый "мужской нарциссизм" и формирование
сексуально активной роли мужчины, которая тоже представляется естественной.
Конечно, все эти факторы в реальной жизни тесно переплетаются. Обычно
общество тщательно скрывает организованное в его рамках неравенство, но
неумолимые факты подтверждают его безоговорочно. Так, по данным ООН, доля
работы домохозяйки составляет в валовом социальном продукте одну четверть
(только чисто по количеству произведенных материальных ценностей, не
считая всего остального, ведь это в домашнем хозяйстве, как понятно, не
главное), хотя такая работа никак не оплачивается и считается, что эта
женщина "не работает". По подсчетам статистиков ООН 1982 года,
на женскую половину населения падает две трети всего рабочего времени,
затрачиваемого по всему миру, но лишь одна десятая часть мировой заработной
платы, при этом на долю женщины приходится в мире только одна сотая часть
имущественного состояния, то есть собственности.
Иногда говорят: "зато женщина имеет власть в семье". Это тоже
- проблема сложная, но даже если это и так, и там, где это так, все-таки
власть эта означает политическое бессилие, поскольку она принципиально
не вознаграждается общественным признанием в том товарно-стоимостном языке,
на котором "говорит" этот тип культуры. Сама проблема учета домашнего
труда потому так и трудна, что он неоплачиваем по сути дела. Эквивалент
можно получить только искусственно, причем он все равно не работает. Пока
попытки оплаты домашнего труда нигде успехом не увенчались.
В то время как маскулинизированный индивид, вознаграждаемый и оплачиваемый,
существует на некотором уровне культурного бытия в особом удобном для него
режиме. В этом смысле некоторые исследователи (например, Э. Мольтманн-Вендель)
говорят о культурно воссоздаваемом нарциссизме. Нарциссизм этот должен
быть заложен еще с детства в момент отрыва мальчика от матери, точнее,
не только от матери, но и от всей сферы Другого - от сферы женского, которая
становится для него опасной, потому что общество ориентировало его на маскулинистские
ценности, которые не только отличны от женских и противоположны им, но
и просто несовместимы с ними. Получается, что только любя и защищая себя,
мальчик имеет шанс в этой структуре себя сохранить. В результате на протяжении
всей своей жизни он оказывается в двусмысленном положении. Эту двусмысленность
он смутно сознает, но привык вытеснять ее в себе, хотя об этом и не принято
говорить вслух, но, тем не менее, на самом-то деле эта ситуация весьма
серьезна.
Этот нарциссизм в настоящее время представляет собой основательно выстроенный,
конкретный вариант существования и строится так, чтобы в процессе своей
жизни индивид мужского пола был вынужден согласиться с этими условиями
и был вынужден ценить свою власть, которая должна быть укоренена в
нем на уровне уже социально-психологическом. Эта дарованная ему власть
"труженика-кормильца" очень часто употребляется им и в частной,
интимной жизни. Но в итоге его положение оказывается довольно дискомфортным,
поскольку эта навязанная ему, нечестная форма существования делает его
жизнь воистину драматичной. Эта драма мужского "Я" - в глубокой
двусмысленности такого положения. Общество заставляет его строить свою
жизнь как ситуацию постоянного поиска уверенности, независимости и контроля.
Сама "мужественность", таким образом, практически означает до
некоторой степени вид особого порабощения и зависимости, специфической
нехватки.
Мы еще будем говорить об этом потом, а сейчас хочется упомянуть только
один аспект: мужчина должен постоянно бояться позора стать женщиной. Это
условие на самом деле тоже не такое малозначимое, как, может быть, кажется
на первый взгляд, поскольку оно на деле-то входит в качестве важного условия
в поддержание приемлемого для него социально-психологического климата существования.
Отстаивание "истинно мужской" позиции в условиях господства маскулинистских
норм должно быть увязано с утверждением второсортности женского существа.
Не случайно один из самых последовательных представителей традиционной
системы воззрений Фридрих Ницше писал в связи с этим: "Счастье мужчины
зовется "Я хочу!". Оборотная же сторона медали для счастья женщины
должна выглядеть так: "Он хочет", то есть получается, что счастье
женщины должно быть сведено к счастью мужчины.
И этот секрет наша культура постоянно тщательно скрывает, но практически
она диктует именно такую структуру чувствования для обоих полов, что являет
собой картину заведомой насильственности и оставляет ощущение некрасивой
игры. Мужчине предписано оккупировать волю и разум, а на долю женщины остается
"сердце", причем если мы посмотрим, в каком конкретно смысле
это понимается, то окажется, что произносится-то традиционная фраза о "сердце"
и "чувствах", а реально имеется в виду, что они при этом как-то
незаметно для глаз "направлены", в результате чего оказывается,
что они поняты в смысле "услуги, которую в принципе мужчина может
востребовать обратно в любой момент".2)
Как пишет феминистский теолог Э. Мольтманн-Вендель, "г-жа Шмидт или
г-жа пасторша должна только что-то дополнять или на что-то реагировать,
они суть воспринимающая сторона. Некогда их положение было еще хуже - они
играли подчиненную роль, потом - вспомогательную, далее - дополняющую.
Вплоть до сегодняшнего дня, когда они восполняют, но всегда они приспосабливаются".3)
В итоге в этой системе вырабатывается определенный способ мышления и поведения,
где мужчине как бы позволен отказ от заботы, сопереживания и чувства взаимности
и осуществлен перенос этих качеств на "женскую сторону".
Если же мы посмотрим, когда же все это начинается для каждого из нас
как отдельного человека, то увидим, что в наше время начинается практически
еще до рождения. Сейчас созданы такие медицинские препараты, которые изгоняют
из организма матери только плод женского пола на случай, если мать не захочет
иметь девочку. Выходя из родильного дома, мать по традиции платит больничной
няне за мальчика больше, чем за девочку (в 80-е годы это было 5 и 3 рубля
соответственно). Так что дискриминация, которой у нас, конечно, "не
существует", начинается с самых первых дней жизни девочки. А дальше
от девочки совершенно неосознанно взрослые ожидают постоянно большей слабости
и потребности в защите, чем от мальчика. Мы начинаем одевать детей в разную
одежду, объясняем девочке, что она должна интересоваться куклами, покупаем
их ей, а потом проводим с трехлетними детьми психологические исследования
и говорим: мы предложили детям разные игрушки, девочки выбрали кукол, а
мальчики - машины. Так ведь мы их уже в течение трех лет социолизовали!
Как же им не выбрать! Они смышленые, они выбирают "правильно",
знают, как нужно выбирать. А мы от имени науки делаем на этом основании
выводы о том, что девочки склонны к домашнему хозяйству.
Именно взрослые в процессе воспитания, не замечая того, сами охотно
решают за девочек различные задачи, в то время как мальчикам они показывают,
как сделать это самостоятельно. Часто малообразованная мама, воспитывая
сына, поучает: "Ты, что - хуже девчонки? Не ори!". Так, словно
хуже девчонки никого уже и быть не может. А мальчик в это время воспитывается
соответствующим образом, усваивая уроки обращения с "девчонками".
От мамы же образованной часто можно услышать: "Не плачь, мальчики
не должны плакать" - на деле это тот же вариант, но в смягченной форме.
На поведение мальчиков обращают, как правило, больше внимания, их при этом
и чаще наказывают, но такое наказание выглядит как последствие их собственного
поведения, то есть мальчик имеет большую возможность научиться контролировать
наказание и поощрение с помощью собственных действий, а поведение девочек
изначально понимается как более зависимое и вызывает в общем виде меньшую
реакцию со стороны взрослых.
В школе эти навыки закрепляются. Учебники подают действия женщин и мужчин
совершенно по-разному. Только наше упорное нежелание признать факт дискриминации
заставляет нас этого не замечать. Начиная с букваря, подача разных полов
идет как бы в строго продуманном виде: мужчины показываются как существа
инициативные, независимые, а женщины - как подчиняющиеся и зависимые, как
друзья, жены или в лучшем случае как помощницы мужчин, способствующие их
успеху. Так, в 554 сюжетах, предлагаемых для чтения американским школьникам,
проанализированных авторами-феминистами в 1972 г., мужчины представлены
гораздо более интеллектуально развитыми, чем женщины.4)
И в процессе школьного обучения отношение к мальчикам и девочкам практически
неодинаковое: например, в США учителя уделяют на уроках, как правило, больше
внимания мальчикам (иногда до 20%), им часто дают больше времени для занятий
с техникой, например в компьютерных классах, от них просто ждут успеха
и настраивают их на успех и на необходимость прилагать усилия, а на девочек
смотрят как на будущих мам.5)
В одной из московских школ в 1993 г. после окончания 10 классов мальчикам
были подарены разные книги с разными надписями, а девочкам - одна и та
же книга с единственной надписью - пожеланием счастья в личной жизни. (Это
к вопросу о том, какой должна быть девочка по мнению современного нам общества,
но в реальности-то дела обстоят как раз иначе: многие девочки, несмотря
ни на что, все-таки ведут себя активно).
В этом отношении интересный факт сообщила одна из американских исследовательниц
- Б. Бендерли. Она в своей книге "Миф о двух сознаниях" указывает
на то, что практикующиеся сейчас по всему миру (и у нас в том числе) тесты
IQ (КИ), которые помогают определить коэффициент интеллектуальности и по
которым иногда набирают студентов, - эти тесты известны нам сейчас не в
первом своем варианте. Дело в том, что первоначально предложенные тесты
показывали, что девочки и девушки зачастую (и даже едва ли не как правило)
имели показатели КИ выше, чем мальчики и юноши. И тогда создателям тестов
пришлось изменить контрольные вопросы, с тем чтобы они "подыгрывали"
мужским ответам. Так что теперь коэффициент интеллектуальности определяется
безопасным для мужчин способом.6).
Еще больше видна эта несправедливость при приеме абитуриентов. При наборе
студентов в один из московских вузов по специальности "переводчик
с английского языка" в 1992 г. было совершенно открыто объявлено,
что для мальчиков конкурсный балл при поступлении в вуз будет 16 (то есть
они могли сдать все экзамены на 4), в то время как для девочек - 20.
На приемных экзаменах на юридический факультет Московского университета
в 1993 г., по словам одной из преподавательниц, члены приемной комиссии
расшифровали фамилии абитуриентов и разложили по разным стопкам сочинения
девушек и юношей (чему есть свидетели среди преподавателей). Это было сделано
с целью получения возможности различно оценивать абитуриентов по половому
признаку, поскольку хорошо известно, что результаты, показываемые на испытаниях
девушками, превышают результаты юношей, но вузы, действуя в рамках новейшей
дискриминационной идеологии и "не посмев противоречить законам природы",
постоянно помогают абитуриентам-мужчинам.
Мы уже не говорим о примитивных и непомерно раздутых ожиданиях от будущего
брака, прививаемых молодежи ("пришел "он" и началось счастье..."),
ожиданиях, которые совсем не всегда имеют реальные основания в действительной
брачной жизни молодых супругов. Это приводит к почти поголовному резкому
стрессу, который постоянно повторяется в каждом новом поколении, и все
это, что называется, "сходит с рук" патриархатному типу нашей
культуры.
И далее, если девушка заканчивает вуз и устраивается работать, все это,
конечно, продолжается. Если она попадает даже в такую относительно благоприятную
и терпимую среду как научный коллектив, то все равно и здесь она сталкивается
с рядом дополнительных трудностей. Это происходит потому, что сама организация
труда в современном научном коллективе - это тоже некая своеобразная модель
рынка труда, на котором действуют жесткие условия конкуренции, и при этом
одни условия участия предлагаются для мужчин - другие для женщин. Распределение
круга обязанностей, сфер влияния, меры вознаграждения, скорости продвижения
и т.п. практически устанавливаются в науке не в зависимости от статей,
утвержденных в рамках трудового законодательства, а традиционным неписаным
путем - в соответствии со сложившимся привычным порядком (а значит, с сохранением
всех классических стереотипов патриархатной иерархии, которые воспроизводятся
в современных условиях в несколько модернизированном виде).
Скрытая позиция социальных наук состоит в том, что, дифференцируя поведение
мужчин и женщин, они связывают его главным образом не с социокультурными,
а с биологическими моментами, которые сами по себе весьма однозначно и
абстрактно проинтерпретированы. Ограниченность традиционной гуманитарной
науки состоит в том, что она постоянно либо не отводит женщине никакой
роли, либо в крайнем случае отводит роль второстепенную, понимая женщину
только как имеющую то или иное отношение к миру, управляемому маскулинистскими
принципами.
Неудивительно, что такая наука оказывается в высочайшей степени идеологизированной.
Это хорошо заметно на многих ее отраслях, но, может быть, наиболее явно
в этологии, где тенденция к преувеличению иерархических преимуществ особей
мужского пола, к подчеркиванию их ценных качеств продемонстрирована чрезвычайно
многосторонне. Дело в том, что биологический анализ жизни животных (и особенно
приматов) решает два основных вопроса: описание воспроизведения рода и
связанных с ним отношений полов. Это описание быстро и незаметным для исследователя
образом превращается в интерпретацию (приведем только один пример (из передачи
осенью 1995 г. по московскому радио). Этолог таким образом описывает игру
волков (цитата приводится дословно): "сначала волчица опрометью бросилась
от волка наутек, потом все поменялось наоборот, теперь уже волк
возглавлял гонку", самое удивительное в том, что этого, как
всегда, никто не заметил).
Здесь явно видна тенденция рассматривать эти проблемы сквозь призму
существования человеческого общества. Это стремление прослеживается неуклонно
и в самых различных формах. Несмотря на пресловутую научную "объективность",
на уровне методологии проводятся бесчисленные аналогии между началом женским
и биологическим началом в человеке, предпринимаются попытки найти "природное"
оправдание таким "мужским" чертам, как стремление к власти, склонность
к полигамии; постоянно проводится безосновательное преувеличение половых
различий как фактора развитости. Понятно, что в приматологии эти попытки
выступают наиболее рельефно. "Приматология - это политика, проводимая
другими средствами... - пишет в связи с этим Д. Харауей. - Описание жизни
обезьян и человекообразных являют собой индустриальную и постиндустриальную
версии прошлого и будущего наших "родичей"-животных и нас самих"...
"споры, ведущиеся в приматологии, дают интригующие образцы политического
мышления, связанного с проблемами самотождественности, человеческой общности
и социальных изменений... Приматология - это жанр политического дискурса
по вопросам человеческого общества".7)
Хотя, разумеется, не только приматология, но и всякая наука вообще исправно
служит укреплению господствующей идеологической схемы, обосновывающей первичную
структуру человеческого опыта как иерархическую. Практически эта посылка
рассматривается как не только не подлежащая анализу, но как основополагающая
для всякого научного поиска. Ее содержание фактически должно везде присутствовать,
доказываться всеми возможными средствами, она выступает как первичное мета-методологическое
основание для любой теоретической работы: кто-то должен быть обязательно
поставлен на низшую ступень, что связано с абстрактностью самого образа
науки, с попыткой перевести качественные характеристики в систему исчисления
по типу "больше-меньше".
Посылка понимания человеческого опыта как организованного с позиций
количественно-иерархических нашла свое выражение и в способе организации
самой науки, она выразилась, в частности, в том, что женщины до сих пор
играют там главным образом подсобные роли: "В действительности дело
обстоит так, что поддержание довольно значительного числа работающих в
науке женщин на нижних уровнях этой профессии оказывается исключительно
важным условием успешной деятельности ученых-мужчин, берущих верх над женской
неприметностью, инертностью, готовностью к самопожертвованию и готовых
выдать достижения подчиненных женщин за свои собственные. Женщины получают
репутацию полезных рядовых в армии науки, способных выполнять необходимую
лабораторную рутину, но лишенных творческой способности, интуиции и аналитической
смелости, без которых невозможна новаторская работа".8)
Известно, например, что опыты по структурному анализу ДНК, поставленные
Розалинд Франклин, были использованы затем Уилкинсом, Уотсоном и Криком,
которые получили за них премии, но считали, что "Рози, конечно же,
не смогла бы правильно проинтерпретировать их". Очень удобная позиция!
В этих условиях девушкам сложнее добиваться тех же результатов, чем
их сверстникам мужского пола. Сюда добавляется еще одна скрываемая нашей
культурой, но очень существенная трудность. Мы имеем в виду общепринятое
отношение к успеху: оно тоже неодинаково в отношении разных полов. Если
для мужчин успех всегда поощряется, то для женщин он отнюдь не всегда связан
с общественным признанием. К мнению компетентных женщин, например, прислушиваются
меньше, чем к мнению мужчин: их чаще перебивают, как показывают исследования,
они оказывают меньшее влияние на мнение группы. Иногда верное решение,
предложенное женщиной, вообще не воспринимается группой. Так, широко известен
эксперимент, когда американским студентам и студенткам была предложена
одна и та же научная статья, но в первом случае она была подписана Джоном
Смитом, а во втором Джейн Смит. В первом случае статья была расценена как
содержательная, во втором - как не представляющая научного интереса. На
самом деле вопрос об отношении женщины к науке совсем не такой безобидный,
как кажется на первый взгляд: подоплека у него более, чем серьезная. Попытаемся
разобраться в этом.
Мы уже писали о том, что мужчина как бы "естественно" является
для нас выразителем того, что общезначимо*.
Здесь важно, что оно связано с выполнением основной и важнейшей для данной
цивилизации задачи. В условиях западной культуры эта задача сводится в
первую очередь к поддержанию ориентации на познавательный тип отношения
к окружающему миру, на выражение "объективных", "вневременных"
законов, причем, что самое главное, определенным - абстрактным - образом
понятых законов.9)
Результатом этого явилось очень своеобразное явление - современный тип
науки, который выдается за единственно возможный. На деле это весьма формальный
и техницистски ориентированный тип науки, такой ее вариант, который практически
полагает, что объективность - это математизированный мир. Такое положение
дел сложилось постепенно в результате тысячелетнего господства этой культуры
как живое воплощение присущего ей перекоса. В действительности математика
не представляет объективность как таковую, математические законы - это
только один из способов выразить объективное положение дел, а мы
верим этой картине, хотя она - только изображение. Математизированный мир
естествознания - это совсем не мир как таковой. Мы наши средства познания
выдаем за само то, что познается только потому, что найден способ "вживить"
нам под кожу этот тип видения. Повторяю, этот абстрактный вариант науки
нам кажется единственно возможным, но это далеко не так. Более того, именно
такое абстрактное понимание науки и привело нас сейчас к развитию серьезного
мирового кризиса цивилизации. Сама такая "объективность" замешана
на том, что на деле весьма сомнительно и уж во всяком случае недостаточно.
С нашей точки зрения, это далеко не случайно, поскольку одни и те же исторические
условия развития науки в ее абстрактно-маскулинистском варианте вызвали
к жизни, с одной стороны, ряд социальных смещений, которые привели к гипертехницизму,
перенаселению, экологическому кризису, а с другой - практику сексизма,
дискриминацию по признаку пола. Это все - проявления одного и того же абстрактно-техницистского
типа культуры, который под миссией женщины понимает "природное",
а под миссией мужчины - "культурное" и, таким образом, делает
мужчину по сути единственным выразителем познавательной ориентации человечества.
В этом смысле абстрактность сама по себе, абстрактность как таковая уходит
своими корнями в утерю возможностей ресурсов, связанных с целой половиной
рода человеческого. Такое положение дел не имеет оснований претендовать
на объективность - этого по меньшей мере мало для того, чтобы претендовать
на объективность, поскольку не все участники игры тут представлены (не
говоря уже о том, что и мужчина представлен там тоже неадекватно, о чем
мы поговорим потом). Но из этого следует, что идеал познания и идеал дискриминации
находятся ближе, чем нам обычно представляется. Не зря английская феминистка
Вирджиния Вульф сказала: "А наука-то, оказывается, имеет пол!".
Предлагаемая нами здесь другая ориентация - это ориентация не на абстрактный
закон. Она пытается помочь индивиду подключиться к знанию и познанию другим
способом - не через непосредственную сразу данную полную истину, а через
косвенные способы. Классическая, европейская культура догадывалась, конечно,
о существовании этого способа, но она ограничивалась только символическим
его рассмотрением. Это были символические типы деятельности - искусство,
прежде всего. Однако в философии было показано, что логика символа несет
на себе печать все той же познавательной ориентации, поскольку символ -
это хотя и не непосредственная тема, но горизонт все той же познавательной
установки.
А если проводить рассмотрение дальше, то станут видны и другие следствия
из этих положений. Например, неудивительно, что пресловутая "женская
проблема" выглядит в ее обычном представлении весьма непривлекательной
- ничего другого и быть не может, поскольку она, строго говоря, и не может
быть там сформулирована: ведь для классической науки это и есть та самая
обратная сторона Луны, которая в принципе никогда не может быть видна,
поскольку описание "женской проблемы" в ключе традиционной науки
может дать только интерпретацию, ограниченную рамками уже упомянутой познавательной
направленности, в ее абстрактном варианте, а она как раз от "женского"-то
и абстрагируется, выражает маскулинистский тип видения. Так называемая
"женская проблема" является для традиционной науки не одной из
тем, наряду со всеми остальными, как это кажется на первый взгляд, а тем
"бельмом", которое, будучи само не наблюдаемо, меняет возможность
видения всего остального. Поэтому результатом исследования женских проблем
в его обычном понимании будет оценка, принципиально не учитывающая
компонент "немужского" в культурном опыте. Иными словами,
простого теоретического интереса для анализа женской проблематики недостаточно,
поскольку тут речь идет о постановке под вопрос как раз этого теоретического
интереса самого по себе в той его технологизированной форме, которую он
приобрел в нашей культуре. Стало быть, то, что называется "женской
проблематикой", в традиционно ориентированных теориях не просматривается
принципиально, а значит, если и можно теоретически анализировать "позицию"
или "точку зрения" женщины, то только в гуманитарной теории специального
типа, учитывающей особые условия жизни женщины в этой культуре, то есть
учитывающие ситуацию ее постоянного вытеснения из этой культуры. Это весьма
печально, но такова реальность.
Поэтому один из французских психоаналитиков (отнюдь не феминистской
ориентации) Жак Лакан сказал: "Женщина не существует". Она не
существует не в том смысле, что ее физически нет, а в том смысле, что она
принципиально не представлена в культурном опыте человечества, она не существует
в культуре, точнее говоря, существует, но сквозь призму мужского взгляда,
мужской оценки, подобно тому, как Наташа Ростова существует лишь благодаря
творчеству Л. Толстого. Конечно, принято восхищаться его пониманием души
этой девушки, но никогда не переведутся школьницы, которые будут в сочинениях
восставать против этого положения и писать: "я не люблю Наташу".
Они чувствуют фальшь, чувствуют, что это говорит не сама женщина, что здесь
даны только правила того, как она должна думать с точки зрения нормы, а
если вдуматься, то (да простят меня читатели) подтасовок окажется много
даже в таком выдающемся романе, как "Война и мир" Л. Толстого
- и тонких, и не очень.
Выход, как представляется, заключается только в том, чтобы самим говорить
о себе, как бы это ни было трудно. Нужно поверить в то, что это все-таки
возможно. На практике обнаруживается, что, когда проходит первый шок после
разочарования в традиционном типе культуры (если мы дадим себе труд действительно
серьезно осознать глубину наших несогласий, то поймем, что это именно шок),
то обнаруживается, что жизнь на этом не кончается, поскольку, как это ни
странно на первый взгляд, оказывается, что нормы традиционного типа культуры
не исчерпывают нас полностью и остается еще нечто, то есть оказывается,
что это "чудо" в принципе осуществимо: возможно - жить "внутри"
данной культуры, но при этом критически мыслить в ее адрес.
Нужно сказать, что по всему миру сейчас фактически весьма активно идет
такое осознание. Россия, к сожалению, в этом отношении задержалась. Те,
кто первыми поняли эту необходимость и начали разрабатывать разные участки
нового подхода к делу, были именно феминистки. В частности, они начали
рассматривать и вопрос о том, можно ли (учитывая принципиальную невидимость
женских проблем сквозь призму существующего сейчас типа культуры) все-таки
хоть как-то определить специфичность "позиции женщины". И здесь
они прежде всего обращают внимание на тот очевидный факт, что женщины часто
оказываются в ситуации своеобразной дефектности (которую обычно объясняют
факторами биоидного порядка: З. Фрейд, например, говорил в этой связи о
"биологической трагедии" женщины). Эту-то "дефектность"
и анализируют феминистки, но они идут в анализе не по пути понимания этой
дефектности как природной предопределенности.
Они считают, что если говорить о "дефектности" женщины и можно,
то только в смысле наличия такой особой ситуации, когда женщине постоянно
вменяется некая "прошлая дефектность", то есть получается,
что эта дефектность совсем не "природой отпущена", а как раз
наоборот, "культурой сконструирована" и сконструирована за счет
организации возможности постоянного продления некой "прошлой дефектности".
Поэтому раскрывать проблему пола и женских родовых характеристик здесь
означает не обсуждение пола как факта, а ответ на вопрос о том, как
создается специфический субъект-носитель определенных характеристик.
Такая постановка вопроса позволила, по сути дела, перевернуть самую суть
традиционных воззрений. Понятно, что представителям патриархатной точки
зрения было за что возненавидеть феминисток, ведь с этих позиций открывается
возможность совершенно иного подхода к делу. Вопрос теперь ставился в иную
плоскость, он звучал так: каковы условия и стадии возникновения таких субъектов,
которым можно приписывать характеристики феминности (и, конечно, не только
феминности, но и маскулинности тоже).
С этих позиций мы и ведем наше рассмотрение. Здесь становятся объяснимыми
способы формирования "женской дефектности", некоторые из которых
мы уже упомянули. Одним из существенных средств здесь является постоянное
внушение представлений о принципиальной неуспешности женских начинаний,
причем интересно, что сами женщины постоянно побуждаются оценивать свой
успех как случайный (чего нельзя сказать о мужчинах), зато за свои поражения
женщины неукоснительно винят только себя. Нередко женщина, добившаяся успеха,
одновременно наказывается за него обществом, поскольку ее успех, по сути
дела, рассматривается как нечто глубоко двусмысленное. Общественное мнение
склонно, как это было много раз показано в западных исследованиях, предсказывать
дурные последствия успеха, если он достигнут женщиной, а не мужчиной (а
наши СМИ намекали: "американцы послали в космос астронавтку - вот
все и разбились", это один из образцов хваленой маскулинистской "железной
логики"). Женщины поэтому ощущают известный дискомфорт в случае, если
их "застали" в позиции преуспевания - каждая из нас это знает
по себе. Мы стремимся немедленно оправдать свои действия, преуменьшить
свои достижения, объяснить их стечением обстоятельств или какими-либо другими
внешними событиями, чтобы снять с себя лично идентификацию с успешно действующим
социальным агентом. Здесь становится видно, что на деле самостоятельное
женское преуспевание рассматривается общественным мнением как ситуация
весьма нежелательная. Сами слова "женский успех" воспринимаются
нами весьма однозначно (в смысле успеха у мужчин). Существует даже особый
феномен, называемый "боязнь успеха", и это состояние испытывают
отнюдь не только девочки-подростки, оно практически характеризует всю норму
женского поведения в современной культуре. Посредством полового стереотипа
женщине внушают, что от нее активного компетентного поведения не ожидают.
Идет некоторое замалчиваемое, но постоянное "подталкивание к несостоятельности",
которое потом выдается не только за "природное качество", но
почти что за самую суть женского характера.
Очень большую роль в этом необъявленном "обучении беспомощности"
играет язык. Дело в том, что если присмотреться внимательно, то мы увидим,
что, обращаясь к мальчику или девочке (также, как к мужчине или женщине),
мы употребляем даже одни и те же слова, вкладывая в них разные значения.
В сфере языка отношения власти между полами проявляются очень часто и в
различных формах. Это и неудивительно, ведь индивиды выражают себя в речи
в зависимости от их позиции власти: те, кто находятся в господствующей
позиции, воспринимают индивидов из подчиненных страт как иных в сравнении
с собой. Свои оценки они рассматривают как норму, а чужие - как отклонения,
и язык фиксирует и продлевает эти отношения власти. Даже в самом словосочетании
"мужчины и женщины" эти слова (хотя лингвистически равнозначные)
выступают в обыденном понимании в неравной позиции. Если бы они обладали
действительно равноценной значимостью (как это кажется на первый взгляд),
то они не употреблялись бы всегда в одном и том же порядке. Такая языковая
позиция является сама по себе выражением не только второстепенности, на
часто и подчиненности второго члена этой пары (например, "родители
и дети", "учителя и ученики", "врачи и медсестры"
и т.д.). Даже там, где как бы из вежливости называются сначала женщины,
а потом мужчины, все равно практически отношения власти сохраняются. Как
уже было замечено до нас, в словосочетании "дамы и господа" иерархическое
властное отношение приписывается только господам (то есть господствующим),
а дамы остаются в положении нейтральности - не говоря уже о том известном
факте, что слова "мужчина" и "человек" в ряде европейских
языков, как известно, совпадают (man в английском и l'homme
- во французском), а для обозначения женщины придуманы отдельные слова.
Когда речь идет о том и другом поле одновременно, то вместо создания особой
языковой формы принято употреблять обозначение именно мужского рода.
Очень часто, когда речь идет о мужчинах, то обсуждается их значительность
в самых разных отношениях (они постоянно организуют себе поддержку в такой
форме) - обсуждаются их профессиональные, умственные и многие другие качества,
когда же речь заходит о женщинах, то они обсуждаются только в этом своем
качестве - "женщины", причем зачастую с отрицательными коннотациями.
Возможности языка велики, и часто он используется для закрепления этой
иерархии. В результате господства маскулинистских представлений мужчины
считают себя наделенными большим числом позитивных качеств, чем женщины.
Такие благородные черты, как ум, способность к самоутверждению, профессиональная
компетентность, способность к риску, инициативность, эффективность, приписываются
ими главным образом самим себе. Поскольку в языке работает система бинарных
оппозиций, то, тем самым, женщины оказываются как бы автоматически лишенными
этих качеств. Эту подмену мы наблюдали много раз на наших телеэкранах,
когда, начиная с приписывания всех этих качеств сильному полу, кончают
тем, что говорят: "мужчина должен отвечать за перестройку" (по
такому типу была, например, построена одна из передач "Двенадцатый
этаж", которая была показана в 1987 г. по Центральному телевидению;
эти примеры можно легко умножить), и опять женщинам предписывается быть
наивными и не понимать, в чем дело.
Само слово "мужественный" имеет корень "муж-" (
то есть связано с понятием "мужчина"). Реально же оно обозначает
не столько принадлежность к мужскому роду, сколько специфическое проявление
благородства. При этом получается как бы языковая путаница, т.к. язык,
словно "предполагая" (в соответствии с упомянутым порядком бинарных
оппозиций), что женщина не может обладать "мужскими" качествами,
лишает ее возможности обладать и тем качеством специфической отваги, которое
здесь имеется в виду, несмотря на то, что жизнь весьма часто именно женщин
ставит в такие положения, которые требуют проявления этой черты характера.
И женщины обнаруживают ее, несмотря на своеобразную "языковую яму",
которая затрудняет культурную фиксацию такого поступка со стороны женщины,
то есть обрекает его на культурное небытие. Итак, мы очень бегло коснулись
тех проблем, которые встают в образовании, а также проблем, связанных с
языком.
Теперь поговорим еще о других областях и прежде всего о том своеобразном
положении, в котором оказалась женщина в религиозной сфере. Ситуация, в
которую женщина поставлена в Христианстве, еще ждет своего систематического
анализа. Здесь мы попытаемся только упомянуть некоторые из наиболее важных
проблем. Как известно, умаление роли женщины в религиозном отношении продолжалось
в течение всего исторического периода существования Христианства. Хотя
из Священного Писания следует, что женщины постоянно окружали Иисуса во
все время его пребывания на Земле и без них дело его жизни было бы, вообще
говоря, немыслимо, но об этом практически как-то не упоминается. Не рассматривается,
как правило, вопрос о том, что именно женщины возвестили народу о Воскресении
Христа, именно им явился Ангел при Гробе Господнем. Если бы они не имели
совершенно никакого значения для событий той поры, то, наверное, не через
них было бы послано такое важнейшее сообщение, как весть о Воскресении.
Далее известно, что в раннехристианских общинах были женские служения,
а мы теперь, следуя навязанному нам пониманию, так привыкли к тому, что
священником может быть только мужчина, что сама мысль о священниках-женщинах
иногда рассматривается как прямое святотатство, а ведь в отношении реальной
веры пол верующего не имеет никакого значения. Когда же началось это искажение
религиозности?
Как указывает уже упоминавшаяся нами Э. Мольтманн-Вендель,10)
в Христианстве религиозное вытеснение женщин было начато сразу же после
Вознесения Христа, вероятно, с начала создания Священных Книг. Первые такие
попытки видны уже у апостола Павла. Все мы знаем, что до сих пор при заключении
брака священники, как правило, охотно произносят его слова из главы 5 Послания
к Ефесянам: "Да убоится жена мужа" (мы имеем в виду, конечно,
современное понимание слова "убояться"), это, если вдуматься,
и есть слова о том, что мужчина - глава, вершина иерархической пирамиды,
что любит он, а жене, находящейся на нижних ступенях общественной лестницы,
не даровано даже право любить - она должна мужа бояться, а ведь
это по сути дела - отказ в возможности осуществлять основное право христианской
добродетели. Просто непонятно, как можно вообще приписывать какому бы то
ни было человеку такую норму, как бояться другого человека. Это странно
звучит вообще, и тем более странно это слышать от имени религии, смысл
которой в освобождении человека, поскольку лишь свободный человек открыт
для деяний любви, составляющих основной смысл жизни во Христе. Что это
за странная норма, которая состоит в том, что нужно "бояться другого
человека"?
Как мы уже говорили, пол верующего для христианской религии не должен
иметь никакого значения, и это было возвещено Христом, и не один раз, однако,
несмотря на свидетельства самого Христа, искажения этого положения мы можем
встретить сплошь и рядом, поскольку и на сами структуры нашего бытия, и
на теологию наложило свой отпечаток то, что они в течение двух тысяч лет
пребывали "в руках" и "головах" патриархатно настроенных
мужчин. В результате и они стали отражать их опыт дуалистического категориального
мышления.
Этот дуализм пронизывал весь строй жизни. К сожалению, и теологи приложили
к этому свои усилия, причем с самого начала возникновения теологии. Так,
уже для Августина эмоции относятся к сфере плоти, рациональность - духа,
а поскольку для него очевидно, что женщина - олицетворение плоти, а мужчина
- духа, то он делает заключение: "Где правит плоть и служит дух, там
в доме царят извращенные порядки. Что может быть хуже дома, где жена господствует
над мужем. Прав тот дом, где муж повелевает, а жена повинуется. Прав человек,
в котором властвует дух, а служит плоть". 11)
Особенно в этом отношении отличался самый основательный теолог-систематик
Фома Аквинский: мышление он считал подлинно мужским актом - мышление и
особенно проявление воли. "Человек есть субъект познания и воли",
- пишет он, но что касается женщины, то практически не только Фома, а и
многие другие теологи участвовали в укреплении стереотипа, соединяющего
женщину не с мышлением и разумом, а с плотью (возможно, на том основании,
что мужчина испытывал по отношению к ней эмоции сексуального плана). На
самом деле в женщине "плоти" столько же, сколько и в мужчине,
ведь разве у мужчин нет тел? Однако вспомним ходячую фразу, которая существовала
издревле: "женщина сосуд греха". Объяснение этого странного мнения
нужно, вероятно, искать в том, что совсем не женщина, а, наоборот, мужчина
испытывал при виде женщины побуждения, которые он расценивал как греховные,
но по какой же безупречной логике оказывалось, что именно женщина от этого
становилась грешной? Потому просто, что так хотелось? Или потому, что культура
взяла на себя задачу вменения имеющимися у нее средствами того, чего не
было в действительности, с тем чтобы оно существовало хотя бы в каком-нибудь
виде? Своеобразный способ принуждения женщины к греху!
Свое продолжение эта логика нашла в Средние Века, когда мужчина без
обиняков был провозглашен высшей формой проявления человеческой жизни (несмотря
на то, что он лишен целой человеческой функции, которой обладает женщина
- возможности производить себе подобных). Действительно так: он был объявлен
высшим проявлением человеческого бытия и это не было простой метафорой.
В соответствии с этим пониманием, за женщиной, пусть и крещеной (ее же
нельзя было потерять совсем - вообще причины вовлечения в религиозную жизнь
мужчин и женщин были всегда разные), в то время не признавали Imago
Dei, то есть ей в явочном порядке было отказано в проявлении Образа
Божия. Это очень серьезный шаг. Практически этим она была выброшена из
сферы религиозной жизни.
В этом смысле нет ничего удивительного в том, что через некоторое время
начали складываться предпосылки "охоты на ведьм". Результатом
господства рациональности подобного типа явилось взвинчивание мужского
невротизма, желание человека-мужчины отбросить свои темные стороны, воплотив
в себе только проявления столь ценимого разума. При этом он испытывал страх
перед сколько-нибудь серьезным осознанием реальной ситуации и тех причин
и оснований, на которых зиждется его господство. В таком случае мужчина
мог рассчитывать на выживание, только преследуя "свою тень",
то есть тень своего постоянно возобновляющегося двусмысленного положения,
в виде этой тени, неминуемо напоминающей о ложности и нечистоте причин
мужского превосходства, и выступала женщина. Живое свидетельство мужской
несостоятельности, она стала для него воплощением не только греха, но и
"темных" сил, не только "шлюхой", но и "ведьмой",
то есть предметом не только мужских вожделений, но и мужских страхов.
Пиком подобной логики оказывается понимание самого Бога как Царя, Судьи.
На протяжении всей истории теологии Бога наделяли множеством мужских имен,
титулов и качеств. Так он и вошел в христианское благочестие. Он настаивает
на послушании, он требует жертвы. В церкви "для малообразованных"
прихожан утверждается образ Бога как строгого отца семейства. Мужское начало
в семье, таким образом, нашло свое авторитарное закрепление в таком мощном
религиозном институте, как церковь. Одновременно с этим внутри этой структуры
были четко зафиксированы женская роль и ее место. По нашему мнению, вместо
того чтобы поддерживать такое положение и делать вид, что не замечаешь
его насильственности, лучше в конце концов решиться начать снимать эту
коросту наслоений, искажающих самую суть религиозного миропонимания, но
это дело будущего, а пока наша жизнь продолжает быть пространством такой
косвенной дискриминации, и примеры ее можно продолжить.
Может быть, одна из наиболее интересных областей здесь - медицина. Она
тоже дает богатейший материал для анализа существующей дискриминации, который
еще ждет своего часа. Мы и здесь в наших целях экспозиции проблемы ограничимся
только беглым и далеко неполным абрисом некоторого круга вопросов. Как
показывают исследования, проведенные феминистскими социологами, специалисты-медики
по-разному относятся к медицинским жалобам мужчин и женщин. Женские жалобы
чаще расцениваются как "психосоматические". Здесь возможны различные
интерпретации. Иногда такие жалобы могут действительно быть расценены как
соматические, но, возможно, скорее не как "психосоматические",
а как "социосоматические", поскольку их реальной причиной является
социальный порядок. "Социальная и экономическая структура современного
индустриального общества постоянно вынуждает женщин ощущать дискомфорт
от неудовлетворенности образованием, трудом и др." 12).
Анализ жалоб такого характера выявил ряд повторяющихся характеристик,
которые можно считать факторами, действующими стабильно: во-первых, современные
женщины часто оказываются в стесненных обстоятельствах, связанных со специфическими
трудностями, с которыми они встречаются в процессе получения образования
и построения карьеры, сюда же можно отнести и конфликт, вызванный тем,
что от женщины требуется видеть свою семейную роль как приоритетную, а
интерес к профессии считать поведением отклоняющимся и социально двусмысленным.
Это часто выражается во фразе, которую каждая из нас слышала, а может быть,
и сама произносила: "Я семье недодала". Такое положение способствует
возникновению подспудных, часто неосознаваемых , но глубоких психических
травм, которые действительно способствуют возникновению разного рода соматического
дискомфорта. Не последнюю роль играет и желание женщины ощутить на себе
внимание медицинского персонала. Известно, что безвозмездная поддержка
со стороны самой женщины - это положение весьма привычное для всех
окружающих ее домочадцев. Неудивительно, что редкая возможность оказаться
в центре внимания тоже может служить неосознанным стремлением, стоящим
за так называемыми "психосоматическими жалобами". Далее замечено,
что больницы чаще всего посещают женщины, не имеющие работы вне дома. Поэтому
отнюдь не очевидно, что сама по себе современная семья составляет для женщины
наиболее благоприятное жизненное пространство. Наконец, интересен и характер
помощи, которую женщина получает в медицинских учреждениях в настоящее
время. Эта помощь идеологизирована много более того, чем об этом
принято думать. То есть практически не только отдельные врачи, но и само
по себе медицинское учреждение как таковое впрямую и косвенно нацелено
не только на лечение, но и на то, чтобы помогать женщине адаптироваться
к существующим несправедливым условиям.
Это, конечно, особенно относится к психоанализу. Его основная цель на
деле - это встраивание в психику женщины некоего приспособительного механизма.
Этот механизм должен заставлять ее "овнутрять" свою традиционную
социально лимитированную роль и при этом сознательно отказаться от ее осмысления,
поскольку осмысление-то как раз и нежелательно для изжившей себя сексистской
идеологии. Психоаналитик же говорит: "Остановите сознание. Вы не знаете,
чего вы хотите. У вас проблема на уровне подсознания, а чего хочет ваше
подсознание, это знаю только я. Я вам объясню". А объяснение всегда
дается сексистское. Если женщина поймет, чем вызваны претерпеваемые ею
жизненные коллизии, она неминуемо рано или поздно будет делать выводы,
влияющие на ее жизненный выбор и модели поведения в обществе. В этом смысле
психоанализ - это не столько помощь, сколько техника адаптации женщины
к существующей в обществе дискриминации, но, собственно говоря, зачем нужно
к ней адаптироваться? Тем более, что от "адаптирования" сами
проблемы-то не исчезают автоматически. Пожалуй, разумнее добиваться изменения
положения дел.
А в итоге получается, что женщина страдает депрессиями, и они действительно
существуют, но было бы очень полезно хорошо осознавать, что депрессии распространены
среди женщин не в силу женских биологических особенностей, а потому, что
сами стереотипы ролевого поведения построены так, чтобы женщина могла быть
более восприимчива к депрессии и истерии. Причем интересно, что среди женщин
одного и того же статуса замужние страдают от депрессии чаще, чем незамужние
(которые в силу самого их образа жизни в общем виде менее подвластны действию
ролевых стереотипов, поскольку они в них не так часто включены). Далее,
изучение самих диагностических критериев истерии показало, что они
уже предполагают признаки, присущие только или в основном женщинам (такие,
как нарушение месячного цикла и др.), причем чем меньше признаков такого
характера включается в диагностический набор, тем больше обнаруживается
мужчин, больных истерией.
Нормативные ожидания тесно связаны и с моральными императивами общества,
призванными контролировать поведение его членов. Так, врачи склонны приписывать
женщинам скорее психогенные заболевания и объяснять симптомы болезней через
психогенные факторы, а для мужчин объяснения подыскиваются скорее органического
характера, женщинам обычно прописывают больше лекарств без особой необходимости,
при лечении женщин возникает больше сложных ситуаций и т.д.
Женщине всем ходом современного развития навязываются качества робости,
зависимости, стремление избегать принятия решений, отказ от ответственности
за свои поступки. В результате это приводит к подавленной озлобленности,
которая проявляется через болезнь. Болезни ведь тоже служат скрытым выражением
сопротивления женщины. Представление о ней как о "небесном существе",
лишенном таких качеств, как стремление к сопротивлению, - это один из мужских
фантазмов. В действительности женщина часто весьма остро, хотя и неосознанно
страдает именно от того, что не может отвечать стандарту "ангелоподобия",
хотя понятно, что отвечать ему в настоящее время попросту невозможно.
Иначе говоря, в обществе, в котором идеал мужчины понимается как, прежде
всего, воинственная независимость, идеал женщины начинает пониматься как
беспомощность и желание опереться на его "сильное плечо", а это
приводит в итоге только к тому, что способствует накоплению в душе женщины
скрываемой агрессивности, которая потом проявляется неосознанно в виде
забывчивости, непонимания, склонности опаздывать, беспомощности, депрессиях.
Хотя на уровне сознания женщина должна быть склонна видеть вокруг себя
только "приятное" и "прекрасное", то есть видеть мир
"в розовых тонах", чтобы ее отношение к миру приобрело такие
с виду желательные для мужчины качества, как инфантильность и (коль скоро
вокруг не все - только "приятное" или "прекрасное")
отсутствие способностей к принятию оперативных решений, а значит стремление
быть руководимой. Но в женщине (поскольку она в этом случае нуждается в
постоянном контроле) зреет смутно осознаваемая неприязнь к мужу (как к
постоянно контролирующей инстанции), которая нередко перерастает в подсознательную
ненависть, а отсюда - ощущение подавленности и чувство недовольства собой.
С течением же времени сильная зависимость женщины воздвигает барьер между
нею и мужем, делая их отношения все более неравными и неискренними (хотя
это зачастую не осознается). Следствием этого отчуждения и желанного для
мужчины на первых порах увеличения разрыва между ним и женой становится
совсем не ожидаемый им вначале результат: жена обесценивается, перестает
в его же глазах представлять интерес для общения, и это приводит только
к возрастанию взаимной изоляции между супругами.
К тому же еще совсем недавно в медицинской науке считалось, что источником
эмоциональной и психической нестабильности у женщины является, конечно
же, неполноценность гинекологического характера. Мужчины-психологи в 1873
г. писали о "глубинной связи, которая существует между маточной и
церебральной системой". И, конечно, интерпретировали эту связь в пользу
доказательства женской второсортности. Психические заболевания женщин упорно
связывались (а иногда и до сих пор связываются) с болезнями половой системы.
Женская психика, согласно этим воззрениям, неустойчива просто в силу половой
принадлежности женщины. В этом отношении патриархатный тип культуры видел
и замечал только то, что его устраивает. Прошу простить за длинную выдержку
из статьи Глории Стайнем, но, как Вы сами убедитесь, она весьма выразительна.
В начале своей статьи о культурной роли особенностей женской анатомии
автор показывает, что в мире, где существует микро-власть, для организации
подавления подходят любые обстоятельства без исключения: "Любая примета
доминирующей группы, - полагает она, - будет использована в оправдание
ее превосходства, а любая примета нижестоящей группы - в оправдание ее
печального положения. Так, черным мужчинам давали низкооплачиваемую работу
потому, что они якобы "сильнее" белых мужчин; а всех женщин направляли
на низкооплачиваемую работу потому, что они... "слабее", но притеснение
не интересуется логикой", - замечает Стайнем. "Что же случилось
бы, - спрашивает она далее, - если бы мужчины вдруг магически смогли менструировать,
а женщины - нет? Ясно, что менструация стала бы завидным мужественным событием,
заслуживающим гордости... Статистические опросы доказали бы, что во время
менструации повышаются спортивные способности мужчин... Генералы, реакционные
политики и религиозные фундаменталисты приводили бы менструацию в доказательство
того, что только мужчины способны служить отечеству на войне ("Надо
жертвовать кровью, чтобы проливать кровь"); занимать высшие государственные
должности ("Разве может женщина быть строгой без месячного, регулированного
Марсом, цикла?")
Однако либералы и радикальные мужчины утверждали бы, что женщины равны,
хотя они и другие, и приглашали бы в свои ряды любую женщину, готовую признать
первенство менструальных прав... медицинские училища ограничивали бы количество
принятых женщин ("Они ведь могут упасть в обморок при виде крови").
Разумеется, интеллигенция выдвигала бы самые логичные и высоконравственные
доводы. При отсутствии биологической способности измерять лунные и планетарные
циклы может ли женщина достичь успехов в любой дисциплине, требующей чувства
времени, расстояния, математики, или требующей способности измерять хоть
что-либо? Что касается философии и религии, чем может женщина компенсировать
отсутствие месячной символической смерти и воскресения? Менопаузу (климакс)
почитали бы за положительное событие: символ того, что мужчина вдоволь
накопил циклической мудрости. Либералы из любой отрасли старались бы быть
добросердечными. Объясняли бы, что у женщин нет дара измерять жизнь - и
это уже само по себе должно служить достаточным наказанием.
А как бы женщин обучали относиться к этому? Вероятно, правые женщины
соглашались бы со всеми доводами, проявляя при этом верный, улыбающийся
мазохизм ("Эра заставит домохозяек ежемесячно наносить себе раны!"
- Филисс Шлафли). "Кровь вашего мужа свята как кровь Иисуса Христа;
притом эротическая!" - Марабел Морган). Феминистки бесконечно объясняли
бы, что мужчины нуждаются в освобождении от ошибочного понятия марсианской
агрессивности... Социал-феминистки уверяли бы, что стоит свергнуть капитализм
и империализм и женщины тоже станут менструировать. Короче говоря, мы бы
обнаружили то, о чем должны были уже догадаться - если бы мужчины могли
менструировать, оправдания власти продолжались бы <и через это>.
Если бы мы это допустили (курсив наш. - Т.К.)".13)
Таким образом, мы видим, что предлагаемые в нашем обществе культурные и
социально-психологические стратегии устроены совсем не аккуратно, тут не
нужно входить в какие-либо тонкости, чтобы пытаться проникнуть в нюансы.
Эти техники работают плохо - плохо в том смысле, что от них реальной
пользы нет ни одной, ни другой стороне - ни мужчинам, ни женщинам, и это
довольно очевидно. Сейчас они дают очень заметные сбои, мы все фактически
являем собой картину результатов этих несоответствий, мы - их живое и непосредственное
выражение, и наша цель здесь - пытаться прежде всего осознать это. Конечно,
понятна некоторая как бы логическая необязательность предлагаемых здесь
рассуждений, однако в этой работе предпринимается попытка выразить отнюдь
не связи логического порядка, а те моменты, которые в значениях были сближены
на основании связей политического характера, насильственно навязанных,
то есть вводимых на основании "логики насилия", поэтому такая
работа достаточно ситуативна, может быть полностью понятна только современникам,
она апеллирует к их интуиции и (более или менее осознанному) совместно
пережитому опыту сопротивления. Исходя из него, мы и попытались дать первый
абрис ситуации.
Как представляется, в нашем рассмотрении мы не можем не упомянуть еще
об одной проблеме - о том, что среди средств формирования женственности
особая роль отводится семье. Она выполняет функцию одного из основных культурных
механизмов, поэтому об этом стоит поговорить особо. Семья - это сфера,
с которой так или иначе сталкивался каждый, поэтому о современном положении
дел в ней мы знаем не понаслышке. Можно без преувеличения сказать, что
в настоящее время семья - это сплошная проблема, одно из наиболее ярких
проявлений кризиса современного нам культурного порядка. Семья переживает
сейчас отнюдь не лучшие свои дни, и это, конечно, далеко не случайно: все
трудности и противоречия нашей эпохи - трудности этического, политического,
юридического и т.д. характера отразились в ней как в капле воды.
Продолжая начатый нами разговор, необходимо прежде всего предупредить,
что мы не претендуем здесь на исчерпывающий анализ проблем семьи. Она рассматривается
нами практически только в одном аспекте - как сфера проявления связей микрополитического
характера. В этом, как мы надеемся, поможет разобраться применяемый нами
гендерный метод. Конечно, нам известно, что в отечественной литературе
выделяются вполне определенные функции семьи: экономическая, репродуктивная,
воспитательная, коммуникативная, регулятивная, рекреативная. Безусловно,
все эти функции в семье присутствуют, но мы здесь хотим обратить внимание
не на них, а на то, что сам этот перечень затемняет вопрос о том, что семья
выполняет еще одну весьма существенную функцию - она выступает также и
как место помещения власти, причем власти особого рода. Поначалу эта власть
может быть и не очень заметна, но если присмотреться, то окажется, что
она весьма ощутима.
Вспомним, например, времена не столь отдаленные - первые десятилетия
нашего века, столь любезные сердцу некоторых наших современников. Если
мы обратимся к предреволюционному российскому законодательству, то в статье
107 Гражданского Уложения царской России прочитаем: "Жена должна повиноваться
мужу своему как главе семейства, пребывать к нему в любви, почтении и неограниченном
послушании, оказывать ему всяческое угождение и привязанность
как хозяйка дома" (Курсив наш. - Т.К.). Сказано более чем откровенно.
В силу каких же причин власть "главы семьи" остается нормой,
завораживающей умы и сердца многих и по сей день, а самое главное - в чем
ее особенности? Почему люди, считающие себя борцами за права человека,
позволяют себе не видеть столь откровенное нарушение прав, если оно происходит
в семье? Для объяснения этой ситуации предпримем для начала экскурс во
времена, далеко отстоящие от наших.
Как известно, структуры патриархатного типа культуры закладывались в
Древней Греции. Одним из тех, кто дал первые осмысления складывающихся
в те времена семейных практик, был Аристотель. Именно на его долю выпала
работа по закладке теоретических основ патриархатной трактовки внутрисемейных
отношений. Он при этом исходил из того, что для общества приоритетными
могут быть те отношения, которые можно осмыслить рационально, поскольку
их можно, осознав, контролировать или даже конструировать, изменять. Рациональные
отношения у него - это прежде всего отношения саморефлектирующие. Семья
же, по его мнению, принадлежит к отношениям, которые делаются "для
другого", а всякая активность, которая осуществляется "для другого",
вообще не может быть рационально осмысленной.
Семья выступает у Аристотеля как одно из проявлений того, что он рассматривал
как "неравная дружба". Настоящая, истинная дружба, как он полагал,
возможна лишь среди равных, но семья к такого рода человеческим проявлениям
не относится. Там есть сильнейший и слабейший, и слабейший должен оказывать
сильнейшему персональную помощь в виде любви, в ответ на которую больший
и сильнейший делится своим социальным статусом. 14)
Сами акты персональных услуг, по его мнению, в принципе не могут иметь
никакого внутреннего значения и цели потому, что в них, как в актах
любви, заведомо нельзя ожидать получить чего-либо "взамен"
любви - персональные услуги тут понимаются как не имеющие основания ни
в чем, кроме себя самих. Таким образом, получается, что персональные услуги
с деятельностью сильнейшего партнера (как и со всякой другой деятельностью)
попросту несопоставимы. А раз слабейший не вправе в ответ на любовь рассчитывать
на какие-либо ответные действия со стороны сильнейшего, то отсюда выходит,
что сильнейший, помогая слабейшему, совершает чистой воды благодеяние.
Такое понимание позволяет Аристотелю рассматривать акты персональных
услуг как встроенные в систему иерархии взаимоотношений неравных партнеров
неотъемлемо и принципиально.
Это очень сильная посылка. Если продолжать логично ее придерживаться,
то получится, что с точки зрения социальной социального статуса - сильнейший
тут как бы творит самое бытие слабейшего. Последний оказывается его простым
произведением, может существовать в общественном плане вообще только в
том смысле, какой в него заложен его творцом. При таком понимании творчество,
обладание и произвол в семье становятся по сути дела синонимами.
П. Манн в своей книге "Микрополитика" показала, что отношение
к женщине в Древней Греции имеет много общего с отношением к рабу, хотя
они и не тождественны. Она пишет о том, что у женщины, как и у раба, не
было ни своего пространства в мужском доме, ни своего времени, ее услуги,
конечно, никогда не оплачивались, у нее не было никакого собственного публичного
существования, отличного от существования ее мужа. Различия в положении
женщины и раба в то время были связаны с характером оказываемых ими услуг:
так, если раб выступал как "простой инструмент действия", совсем
не имеющий свободных возможностей (трактовка того же Аристотеля), то женщина
- как "постоянно неравный субъект", имеющий определенные возможности
"без автономии". При этом интересно, что Аристотель рассматривал
процесс закабаления раба как социальный процесс. Он считал, что рабство
- это "социальная смерть" для мужчины, но в отношении женщины
ему даже такая характеристика не пришла в голову, потому что женщину он
понимал как существо дефектное просто в естественном смысле. Он полагал,
что быть обладаемой мужем - это ее природная роль, и все. Ее подчинение
не было социальной смертью именно из-за того, что вообще, строго говоря,
"социально" и не было того, кого убивали, то есть не было понятия
о каких бы то ни было целях женской персоны. Напомним, что эта вопиюще
антигуманная позиция рассматривалась на протяжении всей "истории человечества"
как точка зрения греческой демократии.
Таким образом, женщина здесь предстала как единственный носитель всех
семейных нужд, за которыми никакого социального значения не видели. По
этой же логике социально обесценивались и личностные проявления женщины.
Единственной целью ее существования объявлялся брак и рождение детей. Однако
очень важно помнить, что даже и это признавалось за ней в качестве особой
цели - "природной", "естественной", а не рациональной.
Мужчина же получал права на "законную автономию" от семейных
дел вместе с "законным правом" ничем не прикрытой власти над
женщиной.
Удивительно, что, увлеченный выявлением логики патриархатного порядка,
Аристотель не заметил, что опосредованно, через мужчину и детей, женщина
все же как-то принимала участие в жизни общества. Ограничивая понимание
женской судьбы только персональными услугами мужу, детям, другим родственникам,
Аристотель попадал в трудную в теоретическом плане коллизию. При такой
жесткой постановке проблемы оказывалось непонятным, откуда вообще могли
возникнуть какие-то личностные проявления со стороны женщины. Был, так
сказать, оформлен заказ на эти проявления (поскольку без них были бы невозможны
сами персональные услуги), но не было предусмотрено того "места",
на котором этот заказ мог бы развертываться. Этому воззрению соответствовали
и биологические представления Аристотеля. Он, как широко известно, полагал,
что функция женщины в рождении ребенка заключается только в вынашивании
того, что дано в мужском семени. (Понятно, что этот маскулинистский экстремизм
вступает в противоречие не только с данными науки, но и с представлениями
здравого смысла). Видимо, общество того времени жило в странной ситуации
непризнания за женщиной личной активности, хотя эта активность явно имела
место в реальности.
Что позволяло не замечать женской личностной активности? Отметим, что
во все времена культурному оперированию подлежало только то, для чего были
найдены способы фиксации. В культуре патриархатного типа могло быть зафиксировано
только то, что было повторено через рефлективную процедуру, воспроизведено
в ней (этот важнейший факт был осознан и выражен в философской методологии).
Отношения личностной активности были культурно зафиксированы только в форме,
которая отражала их воспроизводство в виде воспризнания. Таким образом,
запечатлевалось только отношение личностного усиления, а оно было
организовано как отношение именно социального признания, то есть
"место" личностного усиления было построено так, что оно располагалось
только в русле публичной сферы, а сфера семейная, оставаясь приватной,
оказалась нежелательной. (Это во многом имеет место и по сей день, именно
в этом смысле одна из феминисток сказала: институт семьи устроен с той
целью, чтобы мужчина чувствовал себя в два раза сильнее, а женщина в два
раза слабее.) Семейная сфера как таковая энергетически явно невыгодна.
Люди, проводящие свои жизни в рамках семьи, и сейчас не имеют доступа к
трудно выразимому, но очень важному источнику - источнику энергетического
усиления, связываемому только с условиями социального признания, то есть
домашний долг определяется так, что он не обеспечивается соответствующим
социальным вознаграждением. Лишенный общественного воздаяния, он оказывается
непривлекательным, энергетически нежеланным. Поэтому ясно, что его рационально
не выберет мужчина, а для женщин он объявляется как бы "природным",
оправданным их "естественной" идентичностью. Таким образом, символ
социально признанного патриарха, "благодетельствующего" свою
семью извне, оказался тут выражением самой мужской родовой идентичности.
Нужно заметить, что такое понимание мужской роли в семье сохранилось надолго.
Даже более, чем через полтора тысячелетия, эта посылка практически остается
еще сильной. Если мы обратимся к таким теоретикам семьи, как Гоббс и Локк,
то увидим, что и у них мужчина все еще должен видеть семью как продолжение
себя самого. Хотя Локк уже пытался ограничить власть отца в семье. Он выступил
с резкой критикой представлений, согласно которым власть отца в семье незыблема.
С его точки зрения, неверно уподоблять место отца в семье положению короля
в государстве (как это неоднократно делалось предшествующими ему теоретиками).
Отец не король семьи, правящий именем своей воли. Семейная иерархия существует,
считает Локк, но работает не так, как работает власть короля, базирующаяся
на его политическом авторитете, и, стало быть, семья и политика понимаются
им как две разные формы связи. Авторитет семейный, по Локку, базируется
скорее не на воле, а на конвенциональном согласии членов семейной группы
признавать его.
Таким образом, Локк вводил в сферу семьи весьма интересный принцип -
договорной. Как известно, либеральная теория социального договора (как
механизма, который регулирует социальный порядок) была краеугольным камнем,
на котором основывалось западное миропонимание, и весьма показательным
был тот факт, что Локк сделал одну из первых попыток ввести это понимание
в сферу семьи. Дело в том, что выполнение этого договора предполагало превращение
человеческого существа в "индивида", то есть в субъект, живущий
в соответствии со специфическим законом гражданской жизни.
Согласно с либеральными установками, только полагая себя индивидом,
можно было рассматривать себя как носителя прав (свобод) и как гражданина,
поскольку только в гражданской ассоциации индивиды понимались как связанные
воедино, только так их действия могли регулироваться общими и универсальными
правилами и законами, которые считались применимыми к ним ко всем. Именно
в силу этого предполагалось, что законы, защищая права и собственность
индивидов, должны требовать, чтобы последние принимали участие в их поддержке
все как один (что, в свою очередь, и должно быть утверждением справедливости).
Как показали феминистские авторы (прежде всего К. Пейтман), патриархатный
культурный порядок предполагает, что мужчины и женщины подключаются к этому
контракту различными способами. Действительно, под именем индивидов, заключающих
этот контракт, конечно, имелись в виду не абстрактные личности в универсальном
смысле этого слова, а конкретные люди, а они были распределены традиционным
патриархатным порядком на категории, связанные с их включением в публичную
или семейную иерархии. Если же рассмотреть вопрос о том, что представляют
собой непосредственные субъекты контракта с гендерных позиций, то станет
понятно, что здесь имелись в виду уже не только одни отцы семейств (как
это было перед возникновением либеральных концепций семьи), но и не любые
человеческие существа, а скорее всего "братья". Считалось, что
такой социальный контракт заключается скорее всего как братство и понимается
как выражение коммунальности, как определенный вид заботы о социальной
кооперации, как отношение группы равных между собой лиц. Тут важен прежде
всего этос социальной практики, воли к совместной работе для решения важных
для всех задач. Понятно, что роль такого типа договора было трудно переоценить,
ведь под именем "братства" здесь имелся в виду особый путь "говорения"
о самих границах, отделяющих одно сообщество от другого. Кроме того, при
таком понимании по границе "братства" незаметно пролегает и межа,
отделяющая общественный, публичный, цивилизованный мир от частной, приватной,
семейной сферы, где семью оказывается возможным вновь вписать в "естественный"
порядок, противополагая ее "естественный договор" конвенциональным
связям социальной жизни. Так появилась возможность переформулировать
патриархатные представления для жизни в новых условиях.
Из этого проистекает и ряд других важных последствий, и прежде всего
то, что основным качеством "общественного" становятся представления
о справедливости. Но тогда как же быть с отношением к справедливости
в сфере приватного? Действительно, такое толкование справедливости делает
положение семьи (а вместе с ней и женщины) весьма странным. Мы уже говорили
о том, что существовала многовековая традиция понимания семьи как воплощения
"принципа любви", воплощения взаимных привязанностей. Но тогда
придется признать, что семья не базируется на принципах справедливости,
ведь она если и социальна, то в весьма специфическом "естественном"
смысле. Справедливый, свободный, приверженный социальному договору индивид
либерализма участвует в ней как персональность, то есть он представлен
там лишь через свои чувства, а не как в гражданской жизни, где он живет
за пределами своих особых черт. Но тогда получается, что, являясь специфическим
делом женщины, семья накладывает на нее печать того места, которое она
занимает в структуре социального порядка. Как указывает Пэйтман, здесь
становится понятно, почему Ж.-Ж. Руссо писал о том, что "беспорядок
проистекает не от вина, а от женщин", - он просто полагал, что женщины
(разумеется, "от природы") лишены чувства справедливости. И по
сей день существует неписаное убеждение в том, что женщинам не хватает
умения развить представление о справедливости. На самом деле внутри границ
патриархатного порядка они от нее просто отлучены. Другое дело - вопрос
о том, насколько действенным можно считать представление о справедливости,
которое по сути дела не выполняет именно требования самой справедливости,
поскольку распределяется принципиально неравно (точнее говоря, идет по
пути простого игнорирования той несправедливости, с которой не умеет справиться).
Как бы то ни было, здесь делается явной попытка сделать женщину в принципе
нерелевантной в социально-политическом смысле, построить представления
о правовом пространстве так, чтобы женщина даже не входила туда, причем
заранее, заведомо - по самому своему статусу в отношении к представлению
о праве как таковом. Более того, если для общественного порядка смысл справедливости
важен как закладывающий самые основы, как конститутивный (а он закладывается
как братский договор индивидов, выступающих в общественной сфере, противополагаемой
приватной жизни), то само наличие таких индивидов, как женщины, ставит
смысл справедливости под угрозу. Так, сама формулировка принципа равенства:
"Все люди - братья" оказывается совсем не такой уж самоочевидной.
Ведь если бы она была действительно всеобщей и равноотносящейся ко всем
человеческим существам (как она претендует), то можно было бы заменить
и сказать: "Все люди - сестры", что очевидно резко меняет контекст.
Таким образом, основное для либерализма противопоставление общественного
и частного (публичного и приватного) - это больше, чем противопоставление
различных форм человеческой активности, поскольку оно участвует в создании
структурной дихотомии, затемняющей подчинение женщин внутри порядка,
который, на первый взгляд, представляется универсальным.
Женщины были вынуждены соглашаться выполнять работу по дому потому,
что они были поставлены в такое положение, когда у них не было иных способов
быть социально видимыми, кроме положения жены своего мужа (то есть происходило
укрепление тех косвенных связей, которые не захотел заметить Аристотель),
но даже и это положение было, как понятно, "не очень социально",
поскольку предполагалось, что роль жены - это "естественное предназначение",
а не социальная функция женщины. Одним словом, противоречие как было, так
и оставалось.
Таким образом, получилось, что понятие права стало связываться с соблюдением
требований справедливости и законности, но то, что женщины оказались за
пределами сферы, где эти требования реально работали, оказало влияние на
понимание отношения женщин к праву и складывающемуся новому политическому
порядку как таковому. Получилось, что права и сами представления о претензиях
на права (представления о справедливости) были сформулированы так, что
практически только мужчины имели к ним отношение, то есть мужчины получили
не просто права, но нечто вроде абсолютного права на самую возможность
формулирования правового пространства как такового.
Примечания
* Далее последуют полторы страницы специализированного
текста, которые можно пропустить при ознакомительном чтении, однако они,
по нашему мнению, важны для понимания общей концепции работы..
Литература
- 2) Э. Мольтманн-Вендель. "И сотворил Бог мужчину
и женщину", с. 94.
- 3) Ibid.
- 4) В процессе написания этой части мы пользовались
некоторыми из материалов, содержащихся в реферативных сборниках ИНИОН для
внутреннего пользования: "Феминизм: перспективы социального развития",
"Современное женское движение в странах развитого капитала".
- 5) 25: Graebner. D. A decade of sexism in regards.
Reading Teacher. 1972, p. 52-58.
- 6) Benderly B.The myth of two mindes: What gender
means a.doesn't mean. N.Y.: Doubleday, 1987. - 324 P., p. 35.
- 7) Haraway D. Primatology is politics by other means.
In: Feminist approaches to science. Ed. by Bleier R. N.-Y. etc.: Pergamon
press, 1986. р. 82, там же с. 87.
- 8) Benderly B.The myth of two mindes: What gender
means a.doesn't mean. N.Y.: Doubleday, 1987. - 324 P., p. 29.
- 9) См. мою статью "Философские проблемы неофеминизма
70-х годов". Журнал "Вопросы философии", N5, 1988.
- 10) Э. Мольтманн-Вендель. "И сотворил Бог мужчину
и женщину", с. 96.
- 11) Corpus christianorum, series latina, V.36, p.
18.
- 12) A. Fishler.The double standard: A feminist critique
of feminist social science. - L., 1980. - 151 P., p.9.
- 13) Глория Стайнем. "Если бы мужчины могли менструировать"
(Перевод Елены Леоновой). Журнал "Женщина и Земля", с. 46-47.
- 14) Аристотель. "Никомахова этика", 1162б,
1163б, с.52.
Содержание
|