Б.Ю. Шапиро, канд. психол. наук, Московская высшая школа социальных и экономических наук
В 1991 г. Россия присоединилась к сообществу стран, в которых существует профессиональная социальная работа.
Если подходить к вопросу формально, не отвлекаясь от терминологической оболочки, то получится, что социальной работы как таковой до 1991 г. в СССР не было, но если учитывать прежде всего содержание понятия, то станет ясно, что такого рода деятельность существовала в рамках социального обеспечения, педагогической работы по месту жительства, медико-реабилитационной работы и пр. Введение социальной работы как профессии явилось свидетельством отказа от идеологической мифологемы, согласно которой в развитом социалистическом обществе принципиально отсутствуют социально-экономические предпосылки для появления социально уязвимых и девиантных групп населения, а проблемы тех клиентов, которые обслуживаются в рамках социального обеспечения, связаны либо с «естественными» медико-биологическими причинами (старостью, болезнями и инвалидностью), либо с несчастными случаями, природными и техногенными катастрофами.
Происшедшие в постсоветской России глубокие социальные перемены, нестабильность политической и экономической ситуации, сопровождающие затянувшийся переходный период, привели к увеличению численности и расширению спектра социально незащищенных и уязвимых контингентов (малоимущие и безработные, учащаяся молодежь, неполные и многодетные семьи, семьи с хроническими больными и инвалидами, мигранты и беженцы и др.), а также социально девиантных контингентов и «групп риска» (алкоголики и наркоманы, несовершеннолетние правонарушители и проститутки, бомжи, профессиональные нищие и др.). Переход к новой системе социально-экономических отношений вызвал кризисные, сопровождающиеся стрессами изменения в условиях жизни людей и в их ценностных ориентациях и в целом привел к ухудшению социального здоровья общества, в частности всех основных параметров, характеризующих так называемое качество населения: образовательный и профессиональный потенциал, здоровье, духовно-нравственный потенциал. Все это явилось следствием характерного для нестабильных переходных периодов состояния аномии, т. е. временного разрушения нормативных структур, при котором люди, привыкшие руководствоваться традиционными нравами и обычаями, уже не могут жить по-старому, но еще не выработали или не освоили новых образцов действий, взаимодействия, поведения. В результате увеличивается численность маргинальных, неадаптированных членов общества, большинство которых не способно к самоорганизации.
В этой связи социальная работа, идеологической сутью которой можно считать рациональный альтруизм, призвана помогать им как в плане их собственного выживания, так и в перспективе упорядочения более широкого социокультурного контекста, причем с упором не только и не столько на улучшение материального благосостояния нуждающихся в рамках государственной или частной благотворительности, но в первую очередь на их активную социализацию и адаптацию к меняющимся жизненным условиям1.
Как отмечает Е.И.Холостова2, главными целями социальной работы является стремление улучшить как само качество социальных отношений, так и достичь большей социальной справедливости. Особую актуальность приобретает регулирующая роль государства в выработке и осуществлении мер, способных противодействовать явлениям стихийности и незащищенности, обеспечить социальную защиту граждан, достойный уровень их существования и жизнедеятельности в обществе. В то же время это является проблемой выработки стратегии социального развития в целях стабилизации социальных отношений и государственности как таковой, что и составляет основную цель социальной политики. Социальная политика, определяя содержание, направленность, нормативно-правовую базу социальной работы, является методологической, теоретической и практической предпосылкой осуществления этой работы в конкретных формах и конкретными методами. Социальная политика — составная часть внутренней политики государства, воплощенная в его социальных программах и практике и регулирующая отношения в обществе в интересах и через интересы основных социальных групп. По происхождению она вторична относительно экономики. Основные задачи социальной политики — гармонизация общественных отношений, создание социально гарантированных условий для жизнедеятельности граждан, обеспечение социальной справедливости в обществе. Социальную работу, в свою очередь, можно представить как организаторскую и исполнительскую деятельность по реализации социальной политики государства3; и на операциональном уровне социальная работа определяется как вид профессиональной деятельности по оказанию помощи отдельным людям, группам или сообществам для усиления или восстановления их способности социального функционирования и по воссозданию социальных условий, способствующих реализации этой цели.
В последней редакции (1994 г.) тарифно-квалификационной характеристики должности «специалист по социальной работе» выделяются следующие его функции:
- аналитико-гностическая (выявление и учет на территории обслуживания семей и отдельных граждан, в том числе несовершеннолетних детей, нуждающихся в различных видах и формах социальной поддержки, и осуществление патронажа над ними);
- диагностическая (установление причин возникающих у граждан трудностей);
- системно-моделирующая (определение характера, объема, форм и методов социальной помощи);
- активационная (содействие активизации потенциала собственных возможностей отдельного человека, семьи и социальной группы);
- действенно-практическая (помощь в улучшении взаимоотношений между отдельными людьми и их окружением; консультации по вопросам социальной защиты; помощь в оформлении документов, необходимых для решения социальных вопросов; содействие в помещении нуждающихся в стационарные лечебно-оздоровительные учреждения; организация общественной защиты несовершеннолетних правонарушителей и др.);
- организаторская (координация деятельности различных государственных и негосударственных учреждений, участие в работе по формированию социальной политики, развитию сети учреждений социального обслуживания);
- эвристическая (повышение своей квалификации и профессионального мастерства)4. Фактически предполагается, что социальный работник должен быть способен выступать в качестве социального статистика, администратора и менеджера; обеспечивать разного рода социальное обслуживание; помогать в воспитании детей; осуществлять психологические и правовые консультирование и экспертизу; проводить просветительскую работу по самым разным вопросам, в том числе таким, как здоровый образ жизни, планирование семьи, профилактика правонарушений и др.
Содержание самого понятия социальной работы предполагает взаимодействие между человеком и окружающей средой, поэтому клиента всегда необходимо рассматривать в его социальном окружении, социальной среде его обитания, и, как отмечает Е.И.Холостова, социальный аспект общественных отношений присутствует везде, где осуществляется социальная деятельность, возникают взаимодействия индивидов и групп индивидов. В практике социальной работы выделяются три уровня преобразовательной деятельности: внутри общества как целого (макроуровень); внутри сообществ и социальных институтов (мезоуровень); в рамках семей и индивидуумов (микроуровень). При этом, как указывает Х. Сведнер, важно всегда иметь в виду, что каждая попытка вмешательства в социальную систему ради проблем депривации и деструкции на индивидуальном уровне должна также быть атакой на структурные и текущие проблемы, находящиеся за этими индивидуальными проблемами. В противном случае последние будут возникать вновь и вновь, в то время как социальные перемены достигаются только благодаря преобразовательной работе, проводимой одновременно на макро-, мезо- и микроуровнях6.
Социальная политика и социальная работа в условиях России идеологически во многом согласуются с общемировыми тенденциями, однако, естественно, существует специфика, обусловленная рядом социокультурных и экономических факторов.
Социальная политика является по своей идеологии патерналистской. Патернализм по определению делит участников взаимодействия на покровителей и одариваемых, причем последние обязательно оказываются в униженном положении, независимо от того, какой практикуется вариант патернализма — либеральный (благотворительность, гуманитарная помощь) или строгий (карательный).
Государственный статус социальной работы подразумевает возможность централизованного контроля над определением категорий и количества членов общества, нуждающихся в помощи, а также выделяемыми для ее оказания ресурсами. Социальный работник в качестве государственного служащего является проводником социальной политики, поэтому направленность и содержание его профессиональной деятельности, а также его собственные установки изначально во многом определяются ценностной, аксиологической концепцией отношения общества к определенным категориям объектов социальной работы. В этой связи можно сказать, что социальная политика и социальная работа в России идеологически тяготеют к так называемой медицинской, или административной, модели. Согласно этой модели, если какой-либо человек, по сравнению с другими, чего-то лишен и находится в невыгодном положении, то для него эта ситуация трагическая; ограниченные социальные возможности являются частью человека, принадлежат ему, и это как бы его собственная вина; человек должен приспособиться к обществу, а если он не такой, как все, то он должен подвергнуться процессу социального вмешательства, для того чтобы соответствовать статичным и консервативным социальным представлениям о «норме». Вследствие такого подхода часть людей оказываются отделенными от остального общества, их окружают профессионалами и считают, что из-за имеющихся ограничений по состоянию здоровья, малообеспеченности или по возрасту их способности принимать решения тоже ограничены. Наконец, идеология «административной модели» оказывает определенное влияние на законодательство, социальную политику и организацию социальных служб.
Авторство «социальной модели» (иногда ее обозначают как «интерактивную модель», или «модель взаимодействия») принадлежит главным образом самим клиентам социальных служб, начавшим во многих странах постепенно объединяться в различные ассоциации и движения. В фокусе этой модели находится взаимосвязь между отдельным человеком и окружающей его средой (в том числе обществом), причем ограниченные возможности не рассматриваются как часть человека и как его вина: человек может стараться ослабить последствия, вытекающие из его проблем, но ощущение ограниченности своих возможностей вызвано главным образом позицией и поведением других людей и барьерами, существующими в окружающей среде (архитектурой, социальной организацией и психологическим климатом, в том числе стигматизацией и инвалидизацией).
Одна из конечных целей социальной политики и социальной работы связана с концепцией независимой жизни, которая рассматривает человека и его проблемы в свете его гражданских прав, а не с точки зрения его личностных и социальных трудностей, и ориентируется на устранение физических и психологических барьеров в окружающей среде с помощью специальных служб, методов и средств. Очевидно, что именно в сфере социальной работы, предполагающей, по определению, профессиональную поддержку, защиту и помощь социально уязвимым и неблагополучным категориям населения, должны быть предоставлены условия для их социальной реабилитации, адаптации и интеграции.
С другой стороны, независимая жизнь представляет собой наличие альтернатив и возможность выбора, который человек может сделать при помощи социальных служб, причем критерием независимости является не степень его дееспособности и самостоятельности в условиях отсутствия помощи, а качество жизни в условиях предоставляемой помощи. В свою очередь, понятие помощи включает в себя ее характер, способ оказания, контроль и результат.
Иногда бывает трудно принимать помощь, но и не менее трудно успешно ее оказывать. В связи с вышеизложенным важны не только содержание и технологии социальной работы, но и ее психологическая окрашенность. Одним из самых распространенных и, по-видимому, наиболее адекватных для «помогающих профессий» типа социальной работы и недирективной консультативной психологии является гуманистический подход (К. Роджерс и др.). Согласно этому подходу, для нормального существования человека, что предполагает формирование его высокой самоценности, необходимы активизация внутренних ресурсов позитивного развития личности («личностного роста»), гуманность и возможность выбора. С другой стороны, с позиций экзистенциальной психологии одним из важнейших стремлений личности является обретение смысла своего существования, и для человека важнее не то, что с ним случилось, а свое отношение к случившемуся (В. Франкл).
С этой точки зрения весьма важной задачей социального работника является перевод клиента из позиции объекта социального воздействия (социальная и личностная пассивность, внешний локус контроля, отказ от самостоятельного принятия решений и зависимость, стереотипичность мышления и поведения и пр.) в позицию способного к саморазвитию, активного и креативного субъекта социального воздействия7. В рамках двусторонних отношений «социальный работник — клиент» последний должен быть стимулирован на активный выбор в виде самостоятельного принятия решений. Но в условиях отечественной практики социальному работнику гораздо легче принимать решения самому, опираясь на существующие нормативы и формальные критерии, что приводит к возрастанию неуверенности клиента в своих силах и его зависимости от социального работника. Следует также отметить, что с новейшей историей России связана такая особенность значительной части менталитета населения, как виктимность. Многие люди ощущают себя жертвами «палача»-правительства или конкретных его персонажей, демонстрируют реакции агрессии или обиды и, в соответствии с механизмами системного психотерапевтического подхода, виктимизируют обидчика, вызывая у него чувство вины и становясь, в свою очередь, его «палачом» (яркая иллюстрация — «плачущие» премьер-министры, которым население обычно «мешает работать»).
В связи с этим социальным работникам принадлежит жизненно важная роль в стимулировании людей на достижение их целей и обеспечении равного доступа к качественному и независимому образу жизни в обществе, что, в свою очередь, должно позволить социально уязвимым категориям населения (а также людям, подвергшимся тем или иным видам насилия) не чувствовать себя психологически стигматизированными и инвалидизированными жертвами. Наделение клиентов необходимой для этого силой включает в себя шесть ключевых элементов: контроль и выбор, идентичность, участие и консультирование, технология, информация и ресурсы.
Конкретные усилия, согласно «социальной модели», должны быть направлены не только на помощь людям в борьбе с их проблемами, но и на изменения в обществе. Однако в отечественной практике социальная работа сводится в основном к сбору и первичному анализу данных об индивидуумах и семьях с особыми потребностями и распределению различных видов материальной помощи — денег, лекарств, еды, одежды и т.д. В результате многие психосоциальные потребности клиентов/семей часто удовлетворяются не в полной мере, а их личностные ресурсы не активизируются, что снижает возможности социальной адаптации и реабилитации.
Кроме того, в отличие от многих стран, в отечественной теории и практике социальной работы фактически отсутствует в целостном виде профессиональный этический кодекс, в результате чего не эксплицируются важнейшие профессиональные ценности, в том числе антидискриминационная направленность социальной работы (т. е. борьба с эйджизмом, сексизмом, инвалидизмом и пр.). Недостаточно развиты специализированные практические направления и методы «социальной терапии» для таких, например, ситуаций, как пренебрежение детьми и насилие в семье, утрата и горе, девиантное и делинквентное поведение и пр., что частично обусловлено своего рода социальной мифологичностью и табуированностью данной тематики; практически отсутствуют групповые формы социальной работы, в том числе организация ассоциаций клиентов со сходными проблемами и групп самопомощи.
Эффективность социальной работы (а также ее экономическая рентабельность) снижается и из-за того, что различные ее направления курируются чуть ли не десятком различных министерств и ведомств, имеющих свое собственное финансирование: так, Министерство общего и профессионального образования РФ занимается детьми с учебными трудностями, Министерство внутренних дел РФ — несовершеннолетними правонарушителями, Министерство здравоохранения РФ — больными, инвалидами и наркотически зависимыми людьми, Министерство по чрезвычайным ситуациям РФ — людьми, пострадавшими от природных и техногенных катастроф, Министерство труда и социального развития РФ — социальным обеспечением и поддержкой различных социально уязвимых групп населения. Сферы деятельности и объекты частично перекрываются (например, различными аспектами медико-социально-педагогической реабилитации детей-инвалидов занимаются как минимум три из вышеперечисленных министерств), однако говорить о целостном подходе и межведомственном взаимодействии пока еще рано, хотя в последнее время в этом плане наметились определенные позитивные тенденции и сдвиги.
В заключение необходимо отметить некоторые специфические аспекты практической социальной работы с людьми, которые можно условно обозначить как «производственные вредности»: навязанность общения, монотония и психическое пресыщение из-за рутинности запросов и психологической «типажности» объективно сложных клиентов, невозможность эмоциональной разрядки во время работы и необходимость всё время быть «в форме» (психологическая несвобода), большие объемы работы с вынужденным выходом за пределы служебных полномочий, наконец, постоянное соприкосновение с отчаянием, болью, страданиями и горем других людей, нередко воспринимающих социального работника как персонификацию государства-обидчика. Преодоление этих и других объективных трудностей, а также низкой престижности и малооплачиваемости социальной работы требует от социальных работников высокого уровня профессиональной мотивации, компетентности и психологической устойчивости.
Проблема усугубляется тем, что стремительно развивающаяся как профессия социальная работа испытывает острый недостаток в квалифицированных специалистах. Несмотря на то, что на сегодняшний день подготовка и переподготовка социальных работников осуществляются на базе примерно 80 государственных, а также большого числа негосударственных образовательных структур, из тридцати с лишним тысяч российских социальных работников, как было отмечено министром социальной защиты населения РФ на декабрьской (1995 г.) Всероссийской конференции по вопросам подготовки кадров для социальной сферы, пока еще только 6% получили специальную профессиональную подготовку. Обычно сотрудники социальных служб имеют какое-либо высшее образование (чаще всего гуманитарное) плюс прошли курсы переподготовки, в наиболее распространенном варианте носящие краткосрочный характер и ориентированные главным образом на организацию, финансирование и менеджмент социальных служб. Еще более остро эта проблема стоит в отношении сотрудников негосударственных благотворительных организаций, занимающихся, по сути, социальной работой.
Подготовка специалистов в области социальной работы официально была учреждена в нашей стране вместе с введением специальности и начала осуществляться в 1991—1992 гг. В государственном образовательном стандарте представлены, на первый взгляд, все необходимые для качественной подготовки специалистов дисциплины, как общеобразовательные, так и специальные. Однако в условиях отсутствия целостного подхода в методологии самой социальной работы процесс обучения принимает эклектичный характер и не обеспечивает должного уровня междисциплинарных взаимосвязей.
В образовательных программах для социальных работников и в самом учебном процессе отсутствует такой компонент, как подготовка к работе в многопрофильных бригадах (командах), не предполагается проведение междисциплинарных конференций и семинаров, что отражает межведомственную разобщенность в существующей практике социальной работы и не позволяет реализовать принципы системно-целостного подхода. Наконец, учебные планы, программы и сам процесс обучения носят академизированный характер, и удельный вес тренинговых занятий по отработке психосоциальных технологий работы с различными типами случаев, а также полевой практики чрезвычайно низок.
Названные проблемы учитывались при разработке учебного курса «Социальная работа и защита от насилия в семье». Комплексный характер подготовки социальных работников в этой области обусловлен сложностью самого феномена насилия в семье.
Т.А. Сидоренкова, НИИ проблем укрепления законности и правопорядка при Генеральной прокуратуре РФ
Р.Р. Максудов, М.Г. Флямер, Межрегиональный общественный центр «Судебно-правовая реформа»
Человек может столкнуться с насильственными действиями в любое время и в любой ситуации: на работе, на отдыхе, в общественном месте. Исключением не является и семья. Неотъемлемая часть безопасности — это безопасность в семье. «Мой дом — моя крепость», — гласит известная поговорка, т. е. в ней подчеркивается, что дом — символ безопасности. Однако многие члены семьи оказались узниками в этой крепости.
«Я одна из тех женщин, которые годами терпят издевательства и молчат, скрывают, потому что некуда идти. Молчишь и прощаешь, терпишь унижение человеческого достоинства — и все на глазах своих детей, которые впитывают в себя, как губка, все плохое, жестокое, теряя год за годом веру в доброту, в хорошее. Жертвы две — женщины и дети.
Я терпела шесть лет, два года мне пришлось доказывать, что я терплю издевательства и насилие со стороны мужа. Я часто задумываюсь, почему есть такие мужчины, для которых ничего не стоит ударить женщину ногой в живот, наговорить ей похабщины. Хочу понять, откуда эта жестокость берет свое начало. Сейчас мой муж сидит в тюрьме. Ему дали 1,5 года общего режима по статье «Истязание». Вы можете себе представить, он брал включенный утюг и жег мне руку, при этом приговаривая: «Ты ничем не докажешь, у тебя свидетели одни стены»».
(Из письма жительницы г. Волжский Волгоградской области в Государственную Думу) В России насилие в семье в различных его формах приобрело значительные масштабы, а борьба с ним ведется неудовлетворительно. «30—40% всех тяжких насильственных преступлений совершается в семье. Лица, погибшие и получившие телесные повреждения на почве семейно-бытовых конфликтов, прочно занимают первое место среди различных категорий потерпевших от насильственных преступлений и значительно опережают по количеству жертв от новых видов насильственных преступлений. Женщины и дети составляют 70% всех жертв тяжких насильственных посягательств, совершенных в семье. Дети, престарелые, инвалиды, женщины, не способные защищать себя вследствие зависимого положения в семье, составляют ежегодно более трети (38%) всех убитых на почве нездоровых семейно-бытовых отношений. Выросли до масштабов социально значимого явления убийства с целью избавления от больных и немощных членов семей, а также с целью овладения их правами на имущество»1.
Таким образом, происходит процесс криминализации российской семьи, и тенденции к его сокращению не отмечается.
Насилие в семье разрушает нравственность, приводит к ослаблению семейного воспитания, препятствует обучению подрастающего поколения, порождает безнадзорность и т. д. Складывается определенный образ жизни, для которого насилие, алкоголизм, наркомания становятся нормой поведения, передающейся от одного поколения другому. Насилие в семье не только подрывает основы жизнедеятельности самой семьи, но разрушает фундамент безопасности общества.
Проблема насилия в семье не является локальной, т. е. характерной исключительно для российского общества. В лондонской полиции в начале века считались с таким правилом: «Муж сварливой жены имеет право побить ее дома при условии, что палка, которую он использует, не будет толще большого пальца его руки». В США в 1924 г. в некоторых штатах закон официально освободил мужей от ответственности при умеренном физическом наказании жены в случаях «крайней необходимости». Государство на определенном этапе своего развития, отказываясь в любых ситуациях вмешиваться в семейные дела, снимало с себя груз ответственности за происходящее, при этом наделяя мужчину довольно широкими властными полномочиями по отношению к другим членам семьи.
Сегодня законы изменились. Однако пережитки домостроя живы, а отношение общества к насилию в семье либо не изменилось, либо только сейчас начинает претерпевать изменения. Причем в различных государствах понимание всей серьезности и глубины данной проблемы происходит в разное время и в разных условиях и связано с отношением к женщине, взятом в целом.
В Америке и Европе насилие в семье становится социальной проблемой в 70-годы XX в., когда в обществе нарастает тенденция к реальному равноправию полов в браке и на работе. Именно в этом контексте высвечивается проблема супружеского насилия, которая постепенно «открывалась» для общества благодаря усилиям неправительственных женских организаций, специалистов в области гендерных исследований, криминологов, исследователей, занимающихся проблемами виктимологии, и социальных работников.
В Советском Союзе насилие в семье было «закрытым» вопросом. Им занимались только криминологи и другие специалисты при изучении преступлений, совершенных в семейно-бытовой сфере. Обсуждение этой проблемы на государственном уровне было невозможно по ряду причин. Насилие в семье не могло стать социальной проблемой в стране, где в уголовно-правовой доктрине приоритетными объектами защиты являлись государственные интересы и государственная собственность. Кроме того, причины насилия в семье связывались (и до сих пор, как правило, связываются) лишь с алкоголизмом, наркоманией, определенным образом жизни, плохими жилищными условиями и т.п.
Публично о насилии в семье заговорили совсем недавно. В 1993 г. по инициативе женских общественных организаций появились первые публикации, посвященные этой проблеме. Во многом благодаря общественному движению в России, так же как и в других странах, создаются первые телефоны доверия, кризисные центры, убежища и приюты для пострадавших от насилия.
Современный подход к проблеме насилия в семье учитывает, с одной стороны, укорененность этой проблемы в общественном сознании как межличностной, а с другой — исходит из обязанностей государства гарантировать права человека во всех сферах жизни, в том числе и семье. Представление о насилии лишь как о проявлении семейных скандалов вследствие алкоголизма и плохих жилищных условий в корне неверно. Факты свидетельствуют о том, что насилие в семье наблюдается во всех слоях общества независимо от социального положения и уровня жизни.
Современная теория рассматривает насилие как комплексную проблему, в которой есть и политические, и культурные, и психологические, и экономические аспекты. Считается, что ее решение требует изменений и в законодательстве, и в структурах, реализующих законодательство, и в общественном сознании. «Социальная работа с жертвами семейного насилия должна основываться на том постулате, что насилие в семье — это социальное явление, характеризующееся взаимосвязанностью и взаимопроникновением различных его форм (таких как физическое, сексуальное, экономическое насилие, жестокое обращение с детьми, психическое насилие, принуждение к потреблению алкоголя, наркотических средств в немедицинских целях, к занятию проституцией и другие преступные деяния)», — подчеркивает О.В. Самарина2.
Выделение насилия в семье в самостоятельную и значимую социальную проблему — только первый шаг, направленный на ее разрешение. На этом пути возникает ряд препятствий: отсутствие четких определений и теоретической базы; недостаток информации о степени распространения и причинах применения силы в семье; позиция правоохранительных органов, которые в силу разных причин практически устранились от работы в семье и не принимают меры, направленные на разрешение кризисных ситуаций в семье. На государственном уровне это прослеживается на примере законопроекта «Об основах социально-правовой защиты от насилия в семье», в котором всю ответственность в деле разрешения тяжелой ситуации в семье предполагается возложить на плечи социального работника, без должной конкретизации его прав и полномочий, без указаний на то, какова может быть его частная роль в более широкой системе действий, что социальный работник может делать в условиях строительства правового государства и что он делать не может.
И мировой, и отечественный опыт подсказывают, что ориентация на карательную функцию закона не обеспечивает безопасности в семье, необходим комплекс мероприятий — программы экстренной и долговременной помощи жертвам насилия и их семьям, специальные программы просвещения, консультирования и психологической коррекции для виновника насилия, жертвы и других членов семьи, включая детей. Соответственно требуется соединение усилий правоохранительных органов, судов, социальных служб, кризисных центров, психоневрологических диспансеров, общественных правозащитных организаций, образовательных учреждений. Речь идет не просто о некой сумме мероприятий, а об очень сложной технологии, объединяющей деятельность представителей разных структур, далеких друг от друга организаций, зачастую включенных в разные ведомства.
В российских условиях социальный работник становится ключевой фигурой в этой цепочке. Он не только непосредственно работает с семьей, но и несет ответственность за координацию усилий разных структур. Подготовка к роли координатора требует дополнительных знаний, знакомства с современными социально-правовыми технологиями, понимания трудностей практической работы кризисных центров, создавших за последние три года уникальные методики работы с жертвами насилия и членами их семей, и других общественных организаций.
