Гендерные аспекты в изобразительном искусстве Севера и Центра России

ГЕНДЕРНЫЙ АСПЕКТ ОТНОШЕНИЙ "УЧИТЕЛЬ-УЧЕНИК"
В ТРАДИЦИОННОЙ И СОВРЕМЕННОЙ КУЛЬТУРЕ

Ряд наметившихся тенденций в современной культуре (и, в частности, в образовании) парадоксальным образом возвращает нас к соответствующим сценариям традиционного общества. Согласно концепции нового трайбализма Ж. Делеза и Ф. Гваттари¹ в настоящее время на поверхность культуры вышла маргинальность (в ее самых разных видах), вновь стала значимой психология малых групп – новых племен. Ее проявления связаны с попытками заново найти необходимую для каждого человека "групповую солидарность", испытать ощущение, что здесь ты – среди своих, понятных и близких. Но "племенная психология" размывает сложившиеся в новоевропейской культуре социальные, идеологические и эстетические границы. После долгого господства рационализма с его "расколдовыванием мира" (метафора Макса Вебера), в сознании людей ХХI века происходит новое его "заколдовывание", возвращается интерес к религиозным сектантским движениям, эзотеризму, оккультизму, медитации; это происходит еще и потому, что социальная практика давно оформившихся религиозных конфессий, как правило, не может удовлетворить потребность в общинных, психологически комфортных отношениях. Кроме того, благодаря российским средствам массовой информации, формируется образ современной западной культуры как "карнавальной", "маскарадной" - причем политика, экономика, религия, искусство превращаются во "всеобъемлющий шоу-бизнес". А значение СМИ сейчас настолько велико, что позволило знаменитому социологу О. Тоффлеру, например, говорить о формировании новой "информационной цивилизации", в которой процесс глобализации культуры закономерен и неизбежен.

Чем же может привлечь современного потребителя культуры тот способ сохранения и передачи традиции, который сложился еще в архаических сообществах, а окончательно оформился на Древнем Востоке? Авторитетный российский исследователь индийской культуры В. С. Семенцов предлагает свой оригинальный ответ на этот вопрос.² По его мнению, хотя в ведийской Индии, как всегда и везде, обучение состояло в передаче учителем ученику определенной массы информации, фиксированной в текстах, главной его целью было воспроизведение не текста, но личности учителя – и новое духовное рождение от него ученика. Именно этот принцип является главным в процессе трансляции ведийской культуры и любой традиционной культуры вообще. В одном из самых ранних ведийских гимнов "акт рождения" ученика связывается с обрядом инициации, а вся его долгая жизнь в доме учителя уподобляется долгому жертвоприношению, становится священной и неподвластной смерти. В церемониях инициации находят отражение архаические представления о магической передаче некой "силы" от человека к другому человеку, животному или предмету. Описывая церемонию инициации ученика, ведийские тексты постоянно обыгрывают процесс вынашивания младенца в материнской утробе, наделяя его священной и космической символикой. Ведическая доктрина о порождении ученика учителем (которое понималось как нечто вполне реальное, хотя и не воспринимаемое физическим зрением) вводит родовое начало, определяющее отношения людей в традиционном обществе, еще и в духовную сферу. Изначальным типом передачи знания, судя по всему, было обучение сына природным отцом, а брахман, передающий священные знания родному сыну, считался еще и духовным его отцом.

Какими приемами передавались эти знания? Священные тексты веды по памяти произносились учителем вслух, а затем повторялись и заучивались наизусть учеником, который старался как можно точнее воспроизвести не только слова, но и не менее важное – интонацию, мимику и жесты учителя (а "продвинутый", "посвященный в тайну" ученик – еще и мысли учителя, его толкования текста). Таким способом ученик усваивал весь ритуал – сложную иерархизированную систему сакрального поведения. Брахманический ритуал заставлял ученика воспроизводить одновременно речевые, физические и ментальные компоненты поведения учителя и тем самым обеспечивал воспроизводство его личности с удивительной полнотой. Каждому современному любителю поэзии хорошо известно состояние "одержимости" стихами (или даже отдельной строкой) любимого поэта, - и в этом можно увидеть слабый отголосок той постоянной рецитации священных текстов, которой требовала от каждого ученика традиционная культура.

Однако данный вариант трансляции культуры, который казалось бы может обеспечить ее "вечное и неизменное" существование, несет в себе зерно собственной гибели. Ведь каждый последующий гуру, вживаясь в образ своего наставника, частично растворяет его в своей личности и невольно передает ученику уже не совсем то, что воспринял. Как ни удивительно, сами ведийские тексты (например, "Бхагавадгита") свидетельствуют о ясном понимании, что за многие сотни лет, в результате накопления массы таких "незначительных" сдвигов, от первоначального содержания традиции почти ничего не остается, - она "приходит в упадок" (об этом говорится от имени бога Кришны). Время в конце концов ломает любую великую традицию, какой бы консервативной она ни была и какими бы способами ни пыталась отгородиться от всех искажений и нововведений.

Ведическая традиция предлагает и другое решение проблемы сохранения ее чистоты – парадоксальное с современной точки зрения. Речь идет о возможности обращаться к первоучителю Кришне (который прямо призывает учеников "прийти к Нему", "достичь Его") и получать духовное рождение прямо от него через головы всех земных учителей. Для этого адепту традиции нужно отождествиться с образом идеального первоученика Кришны – Арджуны и, постоянно пребывая памятью в священном тексте Бхагавадгиты, отнестись к словам Кришны с тем благоговейным вниманием, с той любовью-соучастием (бхакти), которым он ранее научился в доме земного учителя. Согласно тексту поэмы Арджуна умеет отождествляться с Кришной, даже выступающим в качестве космического Абсолюта, и изумленно созерцать весь мир изнутри своего учителя. К этому же Бхагавадгита призывает каждого ученика (из тех, кого традиция допускает к эзотерическому смыслу поэмы), достойного того, чтобы "родиться" от первоучителя.

Идея духовного уподобления ученика своему учителю, с точки зрения В.В. Малявина (специалиста по китайской традиционной культуре), получила своеобразный поворот в даосизме.³ Здесь учитель и ученик уподоблялись матери и младенцу, которые способны понимать друг друга без слов и даже без самого "понимания" (в новоевропейском смысле). По даосским представлениям, каждый великий Учитель потому и велик, что он не хочет, чтобы ученик был похож на него; наоборот, он предоставляет ученику возможность "прорастать" из семени его собственной личности, чтобы стать самим собою ("тем, что он есть"). Парадоксальность такой традиции специально подчеркивается - ведь все приемы, ритуалы и сама фигура учителя здесь подлежат "забытью", чтобы ученик мог сохранить в себе изначальную "мудрость младенца в материнской утробе".

И, несмотря на неизбежный упадок любой традиции, постепенно скатывающейся к неподвижности и "застою", можно предполагать существование такого ядра традиционной культуры, с которым ни один человек не может окончательно разорвать (если он остается человеком).

С приходом постмодернистской эпохи, после зловещих событий истории ХХ века (Освенцим, Хиросима), оказались под вопросом и все составляющие христианской теологии. Вместо образа "универсального" Бога, вполне соответствующего тенденциям глобализации культуры, в гетто и трущобах послевоенного мира возникло представление о Боге, который всегда принимает сторону обездоленных, а не властвующих. Возник всплеск пристрастных и почти политеистических воззрений: фрагментарный религиозный опыт видит в Боге негра, нищего или даже женщину. Религия возвращается в мир в упрощенных, фантастических формах массовой культуры. Культовая практика маргинальных христианских общин как будто пришла из глубокой архаики – посетителя поражает напор жизненной энергии, экстатические восклицания, ритмичные танцы и песнопения. В этих "низовых" общинах люди вновь обретают те связи, которые делали первых христиан "членами одного тела". По словам американского теолога Харви Кокса, "сегодня побеги постсовременного христианства прорастают на обочинах и в расщелинах" культуры, но эти побеги могут стать религиозной основой новой мировой цивилизации.⁴ И в фундаменте такой цивилизации могли бы оказаться общины "других" христиан, "других" мусульман, "других" форм сложившихся мировоззрений, а также различных вариантов раннего религиозного опыта человечества.

Современная информационно-технологическая революция, как это ни парадоксально, не противодействует этим тенденциям, а скорее способствует им. Ведь именно она сделала условными все государственные и географические границы, привела к резкому взлету мобильности не только капиталов, товаров, людей, но и к мобильности идей. Обмен знаниями и опытом через компьютерные сети впервые дает возможность в реальном режиме времени устанавливать связи между Учителем (или претендентом на эту роль) и его учениками из любых стран и континентов. Это позволяет формировать самые различные объединения (женские, правозащитные, природоохранные организации), в том числе и объединения антиглобалистов, и религиозные общины "других". Ведь сама постмодернистская культура подчеркивает и эстетизирует различия, множественность, Другое ("otherness"). Фрагментарность, сужающая поле зрения, но подчеркивающая особенное, позволяет радоваться многообразию мира и находить в "информационном поле" своих – тех, с кем психологически удобно и комфортно.

Новые технические средства обучения впервые дают возможность заново формировать в едином мировом информационном пространстве сети "невидимых колледжей", объединяющих в начале Нового времени тех, кто создавал европейскую науку. Уже затухающий, как казалось, процесс формирования научных и художественных школ вокруг современных Учителей (выдающихся творческих личностей) получает теперь новый импульс со стороны философии персонализма и "диалога культур", которые вновь становятся предельно актуальными. М.Бубер писал, что подлинно человеческая жизнь начинается с событий-отношений "Я-Ты", когда каждое единичное "Ты" является прозрением в нем Бога (каким бы именем его не называли).⁵ А современный философ В. В. Бибихин, например, полагает, что философия как "понимающее принятие" возвращает человека к началам бытия и к себе самому вопреки всем жестоким и многообразным расколам между людьми, особенно между людьми единого мировоззрения, их связывает прочная связь узнавания другого в себе, себя – в другом , и именно такое узнавание обеспечивает любому сообществу возможность и призвание быть не муравейником, а миром⁶ (на языке православия – собором ).

Таким образом, обнаруживаемые многими исследователями черты сходства между архаической (традиционной) и постмодернистской культурой могут оказаться вовсе не случайными, а служить свидетельством начала чего-то другого, принципиально нового, в том числе и в методах обучения, трансляции культуры. И нам еще предстоит научиться "понимать и принимать" эту рождающуюся Другую культуру.