СТАЙТС Р.

Согласно большинству оценок революционного года, женщины в качестве действующих сил истории появляются всего лишь дважды: 23 февраля, в Международный женский день, когда женщины-работницы и жены солдат заполнили улицы Петрограда, и в финальном акте, когда в октябре так называемый Женский батальон принимал участие в защите Зимнего дворца и Временного правительства. Исторический промежуток между двумя этими событиями огромен, поэтому не имеет смысла пытаться преувеличить ту роль, которую играли женщины в это решающее и беспокойное для новой России время. За некоторым исключением, боровшиеся за власть политические силы  в большинстве своем состояли из мужчин и ими же возглавлялись: правительство, партии, советы, армия, крестьянские общины, национальные организации, кооперативы, промышленные предприятия и профсоюзы. Однако это обстоятельство не должно преуменьшать тот факт, что оба  события, в которые были вовлечены женщины, органично связаны друг с другом и с женским освободительным движением в целом. Неудивительно, что данная связь не получила должного освещения в литературе, посвященной революции: в условиях глобального, потрясшего весь мир переворота многие социальные проблемы стали казаться второстепенными. Чисто политические оценки революции, как этого и следовало ожидать, после событий 23 февраля обусловили исчезновение женщин из поля зрения историков, к тому же игнорировалось происхождение и политическое значение женских военных формирований. И сейчас стоит обратиться к этим проблемам, проанализировав их в контексте конфликта между большевиками и феминистками. Этот конфликт носил эпизодический и случайный характер, и вряд ли тогда существовали прямые контакты между феминистками и их врагами-социалистами, как это было в предреволюционные годы. Тем не менее, эти восемь революционных месяцев как никогда ясно показывают фундаментальные различия между ними.

Первый эпизод революции начался с беспорядков в столице 23 февраля, в день, который, начиная с 1913 года, периодически отмечался в России как Международный женский день^*. Вскоре после этого Питирим Сорокин записал в своем дневнике: «Если будущие историки захотят узнать, кто начал русскую революцию, то им не следует создавать запутанной теории. Революцию начали голодные женщины и дети, требовавшие хлеба. Они начали с крушения трамвайных вагонов и погрома  мелких магазинчиков. И только позже, вместе с рабочими и политиками, они стали стремиться к тому, чтобы разрушить мощное здание русского самодержавия»¹. Для опровержения простых истин, содержавшихся в этом утверждении, было написано несколько впечатляющих исследований. И все же, по существу эта идея верна. Нам никогда не удастся измерить глубину желания работниц и масс в целом «разрушить» самодержавие, но все-таки они его разрушили. Показывая своим примером, чаще всего случайно, безнаказанность массовых гражданских беспорядков, они тем самым продемонстрировали безнадежную неспособность правительства обеспечить порядок в самом средоточии своей власти.

Большевистское женское движение не претендовало на революционные лавры по той простой причине, что оно прекратило свое существование. В 1914 году группа сотрудниц журнала «Работница» была арестована, и в последующие два года Женский день отмечался только лишь выпуском прокламаций и проведением случайных митингов. Служащая петроградской табачной фабрики Мелания Савченко вспоминает, как в 1915 году она с группой рабочих и несколькими студентками-медиками распространяли на фабрике прокламацию, посвященную Женскому дню. Однако в 1916 году, накануне очередного празднования, все они оказались в тюрьме и находились там вплоть до 27 февраля 1917 года. Подобная судьба ожидала всех рабочих, занимавшихся в годы войны подпольной деятельностью. К январю 1917 года бесконечные очереди за продуктами вывели из себя петроградских женщин низшего класса (психологический факт, который полностью не соответствует уверениям Г. Каткова о том, что в действительности не было никакого дефицита).  9 января все они находились на улице, отдавая дань событиям «Кровавого воскресенья». Месяц спустя масла в огонь подлила и  забастовка рабочих Путиловского завода. Персонал трамвайного депо Васильевского острова, состоящий преимущественно из женщин, чувствуя за несколько дней до 23 февраля всеобщее беспокойство, направил свою представительницу в расквартированный поблизости 180-й пехотный полк, чтобы выяснить  у солдат, будут ли они  стрелять в них или нет. Ответ был отрицательным, и 23-го рабочие депо присоединились к демонстрации².

Если и существовал какой-либо план организации этих событий, то, конечно же, большевики не имели к нему никакого отношения. Накануне Женского дня Каюров, член петроградского ЦК партии большевиков, посоветовал группе работниц с Выборгской стороны, обратившихся за советом, как отметить праздник, «воздержаться от самостоятельных действий и следовать инструкциям ЦК». А когда они все-таки решили устроить забастовку, он пришел в ярость. Шляпников докладывал, что организация большевиков не может даже выпустить прокламацию к Женскому дню из-за того, что типографии не работали.  «Межрайонцы», независимая группа меньшевиков, восполнили этот пробел, выпустив антивоенные листовки, адресованные женщинам. Женщины текстильных предприятий Выборгской стороны, при минимальном участии социал-демократов всех направлений, отметили Женский день под лозунгом «Война, дороговизна и положение женщины-работницы». На одном из этих митингов призыв забастовщиц «На Невский!» был поддержан толпой уставших от очередей домохозяек, и вся эта масса хлынула через мосты в центр. Оказавшись в центре города, процессия женщин и детей влилась в общую демонстрацию. По мнению Троцкого, в те дни женщины играли ключевую роль в отношениях между рабочими и солдатами, противостоящими друг другу на бушующих улицах. «Они шли на кордоны солдат смелее, чем мужчины, - писал он, - хватались за винтовки, просили, почти приказывали: «Бросайте ружья и присоединяйтесь к нам»³.

Для историков женского движения самыми интересными  во всем этом являются не вопросы о том, «насколько существенным» был вклад женщин Петрограда в свержение самодержавия, или же до какой степени они были подвержены большевистской пропаганде, а скорее: кто после этих событий признал революционный потенциал работниц и солдатских жен? кто удовлетворил их насущные потребности? кто был способен обеспечить их приверженность делу революции в этом неумолимом ходе революционных событий?

Во время Февральской революции феминистские организации успешно функционировали, особенно по сравнению с прекратившей свое существование большевистской женской группой. Всероссийское женское Взаимноблаготворительное общество, Лига равноправия женщин и Прогрессивная партия продолжали работать с огромным энтузиазмом под руководством их довоенных лидеров Шабановой, Шишкиной-Явейн и Покровской. И «Женское дело», и «Женский вестник» продолжали выходить регулярно. Война вызвала новую волну интереса к феминизму, и женские общества стали расти как грибы. Еще до Февральского восстания, Шабанова, воспользовавшись некомпетентностью Министерства внутренних дел, предприняла попытку объединения этих групп и провозгласила образование Всероссийского женского общества, впоследствии переименованного в Национальный женский совет и присоединившегося к Международному женскому совету. Мечта Философовой сбылась, по крайней мере, на бумаге. В мае Совет был «признан» Временным правительством и в знак признательности провозгласил своим президентом Павла Милюкова! Несмотря на то, что сначала Совет имел 30 отделений, свое первое заседание он провел только в декабре 1917 года – слишком поздно для того, чтобы приобрести какое-либо значение. В мае Шишкина-Явейн реорганизовала Лигу равноправия женщин в Республиканский Союз демократических женских организаций, программа которого включала в себя требования рабочего законодательства, аграрной реформы, демократической республики и войны до победного конца. По духу эта программа была близка взглядам радикальных демократов, которые впоследствии стали преобладать во Временном правительстве. В соответствии с феминистской традицией, новый Союз апеллировал ко всем демократически настроенным женщинам, включая членов профсоюзов и «менее сознательных», но стремящихся к «объединению представительниц различных партий и политических течений». Митинги и собрания организовывались в огромном количестве, однако, феминисткам лучше удавалось привлечение на свою сторону выдающихся представительниц интеллигенции, таких как, Фигнер, Брешковская, Кускова и Любовь Аксельрод, чем  руководство широкими массами женщин⁴.

Лига не теряла времени и продвигала основную задачу феминистского движения – достижение политического равноправия женщин. Вскоре после принятия расплывчатой декларации о созыве Учредительного собрания только что сформированное Временное правительство получило петицию от Лиги с требованием предоставления женщинам права участия в предстоящих выборах. За этим последовал визит депутации Лиги к премьер-министру князю Львову. Львов повел себя уклончиво и отказался опубликовать дополнительное постановление о предоставлении женщинам права голоса. Потеряв терпение, Лига организовала одну из первых массовых демонстраций в революционном Петрограде. Она началась утром 20 марта с выступлений в городской Думе Тырковой, Шишкиной-Явейн и Веры Фигнер, которую феминистки привлекли на свою сторону. Союз между старой террористкой Фигнер и либеральными феминистками был более естествен, чем может показаться на первый взгляд. Фигнер, будучи не в состоянии   воспринять идеи любой из революционных партий, была без сомнения привлечена демократической программой феминисток, с которыми она познакомилась в начале 1906 года. Со своей стороны феминистки были рады украсить свою трибуну этим подлинным реликтом русской революции, чьи радикальные настроения с возрастом ослабли. Около 40 000 женщин – студенток, представительниц интеллигенции, работниц – проследовали от городской Думы к Таврическому дворцу, чтобы предъявить Временному правительству свои требования. Процессия возглавлялась автомобилем, в котором находились Фигнер, Шишкина-Явейн и несколько студенток Бестужевских курсов, и охранялась женской конной милицией. Демонстрантки несли транспаранты с лозунгами: «Место женщины – в Учредительном собрании», «Война до победного конца».

Результаты этого впечатляющего проявления феминистской тактики были разочаровывающими. Подойдя к Таврическому дворцу, демонстрация, заполнившая широкую Шпалерную улицу, была вынуждена ждать, пока подтянутся несколько солдатских полков. После этого Шишкина-Явейн, обращаясь к Чхеидзе как представителю Совета и Родзянко, представлявшему Временное правительство, произнесла пламенную речь, полную ссылок на Фигнер и других героинь революции, которую закончила  категорическим требованием  предоставления женщинам права голоса. Чхеидзе, как осторожный политик, произнес: «Мы будем вместе бороться за ваши справедливо заслуженные права», в ответ на что последовал выкрик из толпы: «Против кого?». Родзянко, как всегда, колебался; тем не менее оба они заслужили аплодисменты собравшихся феминисток и Фигнер, остававшейся в машине, чтобы не быть смятой толпой. Однако два момента внесли диссонанс в общий настрой демонстрации. Некоторые из солдат считали, что женщины должны дождаться конца войны, прежде чем выставлять свои требования. Женщина-большевичка, выскочив из толпы, попыталась отвлечь внимание присутствующих от бесполезных требований феминисток, рисуя перед ними ужасы войны. Феминистки были возмущены и кто-то из толпы, желая услужить, толкнул выступавшую на ступени Таврического дворца.  В данный момент, возможно, большевички и феминистки были ближе всего к тому, чтобы вцепиться друг другу в волосы. По свидетельству Коллонтай, солидарность демонстранток была нарушена, и некоторые участницы проявили свою симпатию по отношению к лишенной слова большевичке. Тем временем руководители Лиги отправились в кабинет Родзянко, где им были даны очередные расплывчатые заверения⁵.

<…> Зинаида Гиппиус, наблюдавшая за женской демонстрацией из своей «башни» возле Таврического дворца, оставила по этому поводу несколько ядовитых замечаний в своем дневнике. По ее мнению, женщины «весьма дурно проявили свое «человеколюбие», добиваясь права освобождения, не заслужив его и не понимая всей ответственности, которая из этого вытекает. Демонстрируя недостаток логики, так же, как и неосведомленность о том, как много усилий приложили русские женщины, добиваясь своих прав, Гиппиус раздраженно советовала им бороться за освобождение всего общества,  не зацикливаясь на феминизме, который противопоставляет женщин мужчинам. Как и предсказывали феминистки, многие уже успели забыть  жертвы и свершения женщин во время войны. Был прецедент, когда редактору «Женского дела» позвонил «народник», по его заявлению не бывший ранее  противником женского избирательного права, чтобы выразить свою озабоченность тем, что предоставление женщинам возможности участвовать в выборах в Учредительное собрание может привести к восстановлению монархии. Большинство представителей интеллигенции, включая членов Совета, разделяли эту точку зрения и предлагали, чтобы Собрание само решило этот вопрос⁶.

Однако партии, находящиеся у власти, были слишком долго привержены идее женского равноправия, чтобы отказаться от него. Все социалистические и «демократические» группы включили этот пункт в свои программы. Брошюры, посвященные данному вопросу, наводнили страну, как и в  1905 году. К концу лета в состав центральных комитетов всех ведущих политических партий входили женщины: Коллонтай у большевиков, Бройдо и Плисецкая у объединенных меньшевиков, Брешковская (в качестве почетного члена) у эсеров и Спиридонова у левых эсеров. К Тырковой, давнему члену ЦК кадетской партии, присоединилась падчерица Петрункевича, графиня Софья Панина, широко известная в России филантропка. Благодаря избирательному праву, предоставленному женщинам Временным правительством весной 1917 года, некоторые из них были избраны в городские думы обеих столиц. Вопрос о женских политических правах был пересмотрен на специальной конференции по разработке закона о выборах в Учредительное собрание. По свидетельству кадетов, он не встретил «серьезного противодействия», и 20 июля правительство ратифицировало решение о предоставлении всем женщинам, достигшим 21 года, избирательных прав. Таким образом, Россия стала первой из воюющих стран (и первой крупной державой в мире), принявшей закон о всеобщем избирательном праве⁷.

Тыркова с некоторой иронией повествует о том, как вести о давно ожидавшейся победе феминисток были восприняты женщинами на улице. После того, как князь Львов объявил о решении правительства⁸, одна из феминисток в порыве энтузиазма подошла к толпе женщин, стоявших в очереди в булочную. «Я поздравляю вас, гражданки, –  провозгласила она. – Мы, русские женщины, собираемся воспользоваться нашими правами». Женщины, уставшие от стояния в очереди, смотрели на даму с безразличием и непониманием. Затем стоявший рядом солдат ухмыльнулся и спросил: «Что, я теперь и бабу свою не могу ударить?». После этого очередь оживилась. «О нет, дорогой, – закричали они. – Ничего подобного. Только попробуй. Ничего не выйдет. Позволить себя бить? Никогда в жизни. Никто теперь не имеет права»⁹.

Временное правительство в промежутках между военными и политическими кризисами в верхах продолжало принимать законы, которые способствовали дальнейшему уравнению в правах русских женщин. В июне женщины-юристы получили право заниматься адвокатской практикой, тогда же женщины были включены в состав суда присяжных. В августе женщинам были гарантированы равная оплата труда и равное с мужчинами право занимать государственные должности; это было большим благом для школьных учительниц, представлявших самый большой процент женщин среди государственных служащих, которые впервые почувствовали себя равными с мужчинами. Министерство просвещения, в котором заместителем министра была княгиня Панина, разработало проект преобразования высших женских курсов в настоящие женские университеты, во всех отношениях равные мужским¹⁰. Не вызывает сомнений, что, если бы Временное правительство имело возможность дольше остаться у власти, то оно, при постоянном контроле со стороны феминисток, заложило бы фундамент для дальнейшей эмансипации женщин. Однако Временное правительство было уничтожено большевиками, имевшими свою собственную программу освобождения женщин, а также войной,  снова привлекшей к себе внимание русских феминисток, после того как они достигли своей основной политической цели.           

Первая мировая война, расколовшая в 1914 году русскую интеллигенцию на части, продолжала оказывать то же воздействие и в течение революционных месяцев 1917 года. Представители «патриотического» крыла, включая и многих мнимых социалистов, были напуганы братанием, дезертирством и разговорами о сепаратном мире, хотя большинство из них выражали свою озабоченность лишь на словах. Однако более смелые поспешили вступить во Всероссийскую добровольческую революционную армию, формировавшуюся для защиты отечества от немецкой агрессии. Для укрепления тыла этой армии группами лиц, награжденных крестом Святого Георгия, бежавшими военнопленными и ранеными были созданы специальные объединения. Для сопротивления пораженческой пропаганде большевиков на фронт было направлено множество комиссаров-социалистов. Среди них были и такие почтенные революционеры, как Лев Дейч и Вера Засулич, чья Лига личного примера являлась отделом пропаганды зарождавшейся революционной армии. Некоторые из созданных боевых подразделений называли себя «Ударными батальонами» или «Батальонами смерти», дабы подчеркнуть их готовность умереть, если это необходимо, за свою страну. Именно в этой обстановке, в мае 1917 года возник Женский батальон – одно из первых добровольческих объединений.

Идея его создания исходила от Бочкарёвой («Яшки»). Однажды, приехав в столицу, она встретилась с Родзянко, который поинтересовался у нее, как можно поддержать моральный дух солдат. В ответ она предложила создать под ее командованием «Женский батальон смерти», который служил бы примером доблести для колеблющихся солдат. Предложение было одобрено Керенским и Брусиловым, и Бочкарёвой предложили рассказать о своих намерениях на массовом патриотическом митинге, который должен был состояться 21 мая в Мариинском театре. Волнуясь, эта простая женщина-солдат взошла на трибуну и произнесла следующие слова: «Мужчины и гражданки! Наша мать гибнет. Наша мать – это Россия. Я хочу помочь спасти ее. Мне нужны женщины, чьи сердца кристально чисты, у кого чистые души, и чьи побуждения возвышенны. С такими женщинами, подающими пример самопожертвования, вы, мужчины, поймете свой долг в этот великий час». Эмоции захлестнули ее, и она не смогла больше ничего сказать. Однако в возвышенной атмосфере этого собрания было более чем достаточно нескольких слов и жестов. В эту же ночь в Женский батальон записались 1500 женщин. Под штаб приспособили находившийся поблизости женский институт; и на следующий день пришли еще 500 добровольцев¹¹.

Подобная реакция была вполне удовлетворительной, даже если количество добровольцев намного превосходило их качество. Записавшиеся в батальон женщины прошли медицинское обследование, их коротко подстригли, выдали форму и разбили на роты и взводы. Инструкторы-мужчины были приглашены из Волынского полка, а женщины – из числа более образованных добровольцев. Яшка, отзывавшаяся и на звание «господин начальник», железной рукой руководила своими двумя батальонами (в каждом из которых было по 1000 женщин). Когда один из офицеров выразил опасение, что женские батальоны не смогут дать много солдат для русской армии, «Яшка» четко заявила, что у них будет господствовать строжайшая нравственная дисциплина. В первые же два дня она уволила 80 женщин; наказывая провинившихся, в особенности тех, кто пытался заигрывать с инструкторами, она прибегала к пощечинам и заставляла стоять по стойке «смирно». По ее мнению, секс на время войны должен быть объявлен вне закона. Автократические методы Бочкарёвой привели к мятежу. Среди рядового состава батальонов добровольцы-«демократки» и агитаторы большевиков сеяли зерна смуты, требуя создать солдатские комитеты или распустить батальоны. Бочкарёва уволила всех пробольшевистски настроенных женщин и повела напряженную борьбу против организации солдатских комитетов, однако агитация большевиков и драконовская дисциплина Бочкарёвой привели к тому, что с ней осталось 300 из первоначально прибывших 2000 добровольцев¹².

Кто же были эти женщины? Малочисленность источников не оставляет нам ничего иного, кроме построения предположений. Очевидно, Бочкарёвой были отобраны женщины из известных семей, выпускницы университетов, крестьянки как и она сама, и прислуга. В числе тех, кто остался ей верен и пошел за ней в битву, утверждала она, были в основном крестьянки, «но очень преданные родной России». Ее помощницами были несколько дам знатного происхождения. Между тем журналистка Бесси Битти, которая некоторое время провела среди этих женщин и была более любопытной, чем Бочкарёва, наряду с крестьянками встречала стенографисток, портних, фабричных работниц, студенток, медсестер и врачей. Не считая польки, казачки, японки и, возможно, одной еврейки, все они были русскими. В большинстве своем они были молодыми женщинами в возрасте до 35 лет (за одним или двумя исключениями). Коллонтай утверждала, что среди этих женщин отсутствовал не только пролетарский элемент (что в значительной степени, если не полностью, было правдой), но и самосознание, и что к борьбе их подтолкнуло либо личное горе, либо неудача в любви. Это мнение подтверждали и наблюдения, сделанные другими людьми, хотя никто не отрицал, что эскапистский мотив (наиболее сильно проявившийся, например, у Бочкарёвой) сочетался с неподдельной и даже фанатичной любовью к своей стране. Те, кто демонстрировал исключительное дисциплинарное рвение, оказались наиболее образованными представительницами патриотически настроенной части интеллигенции. Они несомненно нашли бы себе место в иных объединениях, созданных по образцу батальонов Бочкарёвой, но только не под ее руководством¹³.

Батальон смерти Бочкарёвой привел феминисток в восторг. В то время как Покровская на страницах «Женского вестника» расточала ему похвалы, Шабанова принимала прибывающую в июне в столицу Эммелин Пэнкхерст, тем самым укрепляя связи между феминизмом и патриотизмом. Ярая суфражетка, а с началом войны – патриотка, Пэнкхерст была направлена Ллойд Джорджем с полуофициальным заданием поддержать победный дух русских женщин и воевавших мужчин. Моральный союз Антанты и русского феминизма был заключен в ресторане гостиницы «Астория», где Пэнкхерст и Бочкарёва, в присутствии гостей Анны Шабановой, вместе отужинали. Руководительница русских феминисток сопроводила Пэнкхерст в казармы Женского батальона, а также на различные собрания, призванные изыскать средства для его поддержки. На одном из таких собраний Пэнкхерст спросила: «Русские мужчины, должны ли женщины сражаться? Есть ли среди вас те, кто останется дома, позволив женщинам сражаться в одиночку?». Когда лучшие представительницы батальона собрались в Исакиевском соборе, Шабанова и Пэнкхерст были уже там. На обратном пути в казармы они вновь отдали Пэнкхерст честь. Два дня спустя Лига равноправия женщин Шишкиной-Явейн организовала прощальную церемонию в Казанском соборе, откуда женские войска промаршировали до Варшавского вокзала¹⁴.

Те русские, которые выступали против войны, смотрели на участие в ней женщин с неприязнью. «В организации этих батальонов, - говорилось петроградским комитетом крестьянских депутатов, - мы видим не только совершенно неуместный и недопустимый водевиль, но также и недвусмысленную и преднамеренную попытку буржуазии использовать все средства для продолжения этой ужасной войны, пока они не получат, что хотят». Однако, откровенно обвиняя правящий режим в эксплуатации этих женщин, крестьянские депутаты не забыли отметить мужество и революционный энтузиазм самих женщин. Ответом на эти замечания послужила статья, опубликованная в «Женском деле», в которой решительно заявлялось, что женщины, если они того хотят, имеют право наравне с мужчинами защищать свою страну. Между тем, там же признавалось, что эта попытка не достигла своей основной цели: в частности, поднятия боевого духа. Большевики в своих суждениях были более резкими. «Неужели мы настолько измельчали, - гласило воззвание к матерям участниц Женского батальона, - что милосердие для нас ничего не значит, что любовь и сострадание близким нам людям больше не существуют, уступив место лишь грязной и низкой жажде крови?»¹⁵.

Энтузиазм феминисток и добровольцев по созданию женского военного движения не ослабили ни поражения на фронте, ни их критика. Подражая патриотическому жесту Лили Браун, бывшей одно время соратницей Цеткин по немецкому социалистическому женскому движению, Ольга Нечаева из Российского союза женских демократических организаций предложила Керенскому проект по набору женщин на нестроевую службу. По его условиям, женщины в возрасте от 18 до 45 лет (за исключением работниц, крестьянок и матерей с детьми до пяти лет) должны были быть призваны на некоторые государственные службы, дабы освободить мужчин для выполнения воинского долга. Высказываясь по поводу этого плана, Тыркова даже не попыталась скрыть связь между этим патриотическим жестом и стремлениями феминисток. Она выразила надежду, что этот шаг найдет применение силам в настоящее время безработных городских женщин из среднего и высшего класса. Давнишняя соратница Философовой и Шабановой, Нечаева была назначена Керенским главой комиссии по изучению возможностей замены мужчин женщинами в рамках военного министерства. Из молчания источников можно заключить, что проект провалился. Однако в любом случае, до Октябрьской революции не было столь широкомасштабного набора женщин на работы в тылу¹⁶.

С другой стороны, в течение всего лета быстрыми темпами росло количество женщин, зачисленных в военные подразделения. Женские батальоны, созданные по образцу бочкарёвского, возникли в Москве, Перми, Одессе и Екатеринодаре; более мелкие соединения, такие, как пулеметные расчеты и роты связи, появились в нескольких городах, включая Киев и Саратов. Эти подразделения были настолько многочисленны, что на юге России был создан специальный Черноморский военный союз женщин. Отныне в результате набора женщин в мужские части, появились специальные женские военные подразделения. По-видимому, многие женщины больше не верили в то, что мужчины смогут выиграть войну. «В конечном счете, - писала Тыркова, - женщина направляет свою энергию на военные задачи, так как она горько разочаровалась и иногда даже стала враждебно относиться к пагубному ослаблению мужской силы». В августе 1917 года (с 1 по 5) Военный союз женщин, чей петроградский оргкомитет возглавляла армейская медсестра Е. М. Малисон, созвал первый (и единственный) Всероссийский съезд сестер. Его делегатки представляли различные женские батальоны, местные военные союзы и медицинские подразделения; на трибуне царил дух феминизма и эсерского патриотизма. Нечаева и другие феминистки доложили о планах по мобилизации женщин, а неувядаемая Брешковская вспомнила яркие дни своей революционной молодости, проведя параллель между  героическими подвигами того времени и текущей борьбой за победу России. Съезд был окружен аурой оптимистического патриотизма, однако каких-либо свидетельств о последствиях его деятельности нет¹⁷.

Информация о судьбе местных женских батальонов весьма скудная. Помимо петроградского подразделения «Яшки», известно о деятельности лишь пермского батальона. Полностью укомплектован был только, возможно, самый крупный, Московский батальон (1000 – 1500 бойцов). По свидетельству «Яшки», к которой его члены относились с враждебностью, он был испорчен шелковыми чулками и интеллектом высоких каблуков. Единственные данные об общем количестве женщин в батальонах (5000 осенью 1917 года) содержатся в работе Бесси Битти. В надежде вновь принять участие в сражениях Бочкарёва со своим подразделением возвратилась на фронт, однако там господствовали настроения дезертирства. Солдаты пригрозили ей, а над 20 женщинами устроили самосуд. Недовольная распадом армии, она распустила остатки своего батальона. После Октябрьского восстания Бочкарёва отправилась на поиски Корнилова, а в Гражданскую войну сражалась на стороне белогвардейцев¹⁸.

Последним эпизодом стала защита Зимнего дворца в октябре 1917 года. Подразделение, которое принимало в этом участие, было не Женским батальоном, а группой рядовых женщин, взятых из одного из последних батальонов, сформированных в Петрограде после того, как Бочкарёва уехала на фронт. По свидетельству Битти, 1100 его бойцов, хорошо подготовленные князем Кудашевым, были на порядок выше женщин из соединения «Яшки». Планировалось, что 24 октября этот батальон уедет на фронт, однако, по свидетельству Тырковой (одному из немногих, на которые можно положиться), Керенский отдал ему приказ идти к Зимнему дворцу для защиты Временного правительства. Однако, рассказывает Тыркова, командир батальона отказался и согласился послать лишь 135 женщин «охранять автомобили, которые заправлялись бензином в тех магазинах, работники которых бастовали». Эти женщины, продолжает Тыркова, не имели ни малейшего желания защищать Временное (или любое другое) правительство, но были вынуждены вступить в бой против своей воли. Британский военный советник генерал Нокс утверждал, что в большинстве своем эти женщины были представительницами интеллигенции, что соответствует более позднему описанию их Лениным как «кадетских дам». Однако журналист Альберт Уильямс вспоминал, что главным образом они были выходцами из пролетарских слоев. О них не существует никаких статистических данных. Как бы там ни было, но все свидетельства сходятся в том, что, каким бы ни было их первоначальное нежелание сражаться, все они боролись с той доблестью, которую русские женщины демонстрировали на всех полях сражений¹⁹.

Долгое время ходили слухи о том, что после взятия Зимнего этих женщин насиловали и пытали. Говорили, что трех женщин раздели и бросили в Неву из окон дворца, однако в это вряд ли можно поверить, учитывая ширину набережной. Еще до начала этих событий Сорокин уже начал сочинять ужасные рассказы. Между тем другие источники (Тыркова, Сиссон, Мюриел Бачанэн) не упоминают ни смертей, ни ран. Факты, как они представлялись большевику Мандельбауму и другим, таковы: было три случая изнасилования, которые обошлись без летального исхода, было одно самоубийство, все женщины были подвергнуты избиению и оскорблениям, но в других отношениях им не причинили вреда, и вскоре они вернулись в свой лагерь за пределами столицы. Через несколько недель батальон был распущен ²⁰.

Вкратце остановимся на деятельности феминисток и других, настроенных против большевиков женщин до начала Октябрьской революции. Перед лицом угрозы захвата власти большевиками в конце войны, стали постепенно разрешаться еще сохранившиеся разногласия между «буржуазными» феминистками и женщинами умеренных социалистических партий. Например, в Совете республики женщины были представлены как в демократических, так и в привилегированных (или «буржуазных») куриях данного органа. Однако женщины первого уровня встретили теплое ответное чувство со стороны правых: Кускова из Кооперативного союза произнесла решительную «защитную» речь, а бывшая долгое время идеологом меньшевиков Любовь Аксельрод выразила свой взгляд на правый меньшевизм, открыто заявив, что марксисты всегда были ближе к либерализму, нежели к анархизму, в особенности в революционные времена²¹.

Последний взгляд на Лигу равноправия женщин – анализ ее избирательного листа для выборов в Учредительное собрание – свидетельствует о том, что как в социальном, так и в политическом отношении Лига скорее была демократической, нежели буржуазной. Из десяти кандидаток две были врачами, три – преподавательницами или профессорами, одна – журналисткой, и еще три были активно заняты в общественной работе (кооперативы, профсоюзы и т. п.). По политическим убеждениям кандидатки представляли смесь феминисток, либералок и умеренных социалисток: председатель Лиги­ – Шишкина-Явейн; Кускова – представитель  Кооперативной центральной телефонной станции, историк А. Я. Ефименко, первая покровительница «легального марксизма» А. Калмыкова, лектор Бестужевских курсов Е. Н. Щепкина; преподавательница Женского медицинского института Л. М. Горолиц-Власова, бывший президент Союза равноправия женщин, учительница Мария Чехова. Другие три кандидатки были: писательница, врач из Киева и профсоюзная активистка²².

Прежде чем перейти к хронике действий большевичек в 1917 году, необходимо некоторое предостережение. По сравнению с источниками по феминистскому движению данного периода, источники, освещающие деятельность большевичек имеются в относительно большом количестве. Несомненно, партийные архивы полны материалов; достаточно большое количество выпускниц исторических факультетов советских университетов и институтов использовали их в подготовке своих дипломов. Малочисленность или недоступность источников по истории феминистских и меньшевистских женских объединений может привести к искаженному мнению о значительных расхождениях между деятельностью большевичек и всех остальных. Дабы сохранить некоторый баланс, я отдавал предпочтение скорее воспоминаниям современников и источникам тех лет, нежели без конца повторяющимся и односторонним мнениям, встреченным во второстепенных советских работах по данному вопросу. Но необходимо принять во внимание тот факт, что в 1917 году большевикам не было равных в организационной и пропагандистской работе среди городских женщин низших слоев.

13 марта на пленуме петроградского комитета партии большевиков Слуцкая (участница съезда 1908 года) предложила учредить Бюро работниц и возродить журнал «Работница». Комитет выразил свое согласие, и уже через два дня Слуцкая доложила о создании Бюро. Ее заверения в том, что Бюро не будет действовать независимо от партии, превратились в обычный ритуал, который на протяжении 12 лет будет каждый раз повторяться. В апреле и мае в районах Петрограда были созданы агитационные бюро, комиссии и объединения, а в центре – обучающий штат. Со временем женские комиссии пустили ростки во всех райкомах, хотя еще несколько месяцев организационная терминология оставалась расплывчатой и неточной. Для вовлечения беспартийных работниц в деятельность партии использовались также клубы и профсоюзы. С возрождением 10 мая «Работницы» начался второй этап организации женского движения. Возглавляла журнал рабочая и выпускница партийной школы в Лонжюмо А. Васильева, а помогали ей сотрудницы редакции «Работницы» 1914 года: Николаева, Сталь, Елизарова. Главным агитатором и автором журнала стала приехавшая в середине марта Коллонтай. Между делами в Швеции и Финляндии, агитационными вылазками в среду балтийских моряков и другими партийными заданиями 45-летняя Коллонтай постоянно выступала в столичных пригородах, заражая слушателей своими речами²³.

«Работница» выходила несколько раз в месяц общим тиражом 40 – 50 тысяч экземпляров. Она продвигала большевистскую программу в понятиях, доступных женщинам, делая особый акцент на войну, высокие цены и условия труда. Когда во время июльских событий отряд военных курсантов совершил налет на канцелярию журнала, редакторы спрятали литеры и готовящиеся материалы, а после того как суматоха улеглась, вновь стали печатать. В промышленных и военных районах города предприимчивые большевички дополняли «Работницу» своей собственной деятельностью: Крупская и Женя Егорова (революционный псевдоним латвийской большевички Эллы Лейпин) в беспокойном Выборгском районе, Слуцкая – на Васильевском острове, Людмила Сталь – на военно-морской базе в Кронштадте, Анна Иткина – в Нарвском округе. Инесса Арманд ездила в Москву и там руководила аналогичной группой женщин, сложившейся вокруг журнала «Жизнь работницы»²⁴.

Группа «Работницы» избрала для себя активный стиль работы. С утра, после написания материала для редакционной статьи, издательницы направлялись на фабрики и предприятия, чтобы лично поговорить с работницами. Впервые за историю революционного движения агитация проходила легально; большевики стремились сделать ее систематической и высокого класса. Были созданы школы для женщин, в которых опытные революционерки превращали работниц в агитаторов. Затем выпускницы этих школ отправлялись назад на фабрики произносить речи, вербовать сторонниц, учить других, распространять «Работницу» и отчитываться в центре. «Работница», таким образом, являлась центром агитационной сети, которая, хотя и была скромной по размеру и результатам деятельности, служила примером для послереволюционной мобилизации женщин. В целом это предприятие было одним из этапов на пути от подпольных кружков 1890-х годов к базировавшейся в Москве сети обучающих центров, известных под названием женотделы. Основной темой пропаганды 1917 года являлась солидарность работниц и рабочих в их неприятии войны и тех, кто, наподобие феминисток, ее поддерживал²⁵.

Движение использовало ту же тактику, что и в 1905 - 1907 годах: нападки на феминисток и пропаганда среди женщин. Первую задачу, естественно, взяла на себя Коллонтай. И уже на следующий день после приезда в Петроград она была и в Таврическом дворце, где проходило собрание феминисток, и на улицах, агитируя против сотрудничества с правительством. В какой-то момент она сообщает, что солдаты пригрозили заколоть ее штыками. На следующий день она едко отозвалась о попытках «барынек» из Лиги вырвать у Родзянко обязательство предоставить им право голоса. «Учредительное собрание – это не клуб, ключи от которого находятся в кармане господина Родзянко, - писала она в «Правде», - и ни он, ни все Временное правительство не смогут помешать той или иной части населения его получить». В Петрограде и Москве большевички и работницы посещали собрания феминисток, на которых зачитывали антифеминистские резолюции и настоятельно советовали собравшимся слушательницам обратиться к проблемам войны и эксплуатации. Когда в апреле феминистки созвали в Москве Всероссийский съезд женщин, делегация работниц, возглавляемая Инессой Арманд, вновь прибегла к тактике 1908 года и покинула съезд после того, как были оглашены ее заявления²⁶.

На страницах «Правды» и «Работницы» большевички выражали политические и экономические позиции партии по женскому вопросу. Написанные понятным языком брошюры как, например, «Работница и Учредительное собрание» Коллонтай, сводили сложные революционные теории к повседневным понятиям, которые были ясны каждой пролетарской домохозяйке: голодные дети, муж на фронте и политический разрыв между миротворцами-большевиками и спекулировавшими на войне капиталистами. Несмотря на то, что эти материалы имели широкое хождение и их легко можно было достать, большевички по-прежнему прибегали к методам конспирации: неграмотная работница Станислава Вишневская настояла на том, чтобы нарядиться гадалкой и с колодой карт и корзиной агитационной литературы ходить по фабрикам. Отныне массовые митинги, собиравшие огромное количество женщин, проводились в цирке Чинизелли и цирке Модерн²⁷. Если оценивать роль работниц в различных восстаниях, включая и Октябрьскую революцию, а также ее последующую защиту, то можно заключить, что в большинстве своем работницы, как и автор «Почему я стала коммунисткой?», видели в Ленине «наиболее яростного врага капитала» и, по ассоциации с этим, – войны²⁸.

Исходя из фрагментов доступных источников, которые вполне могут ввести в заблуждение, можно сделать вывод о том, что деятельность меньшевиков в Петрограде по привлечению на свою сторону работниц была совершенно невыразительной. В значительной степени их пресса затрагивала лишь экономические проблемы, избегая говорить о трудных организационных вопросах, а их экономическая программа, касавшаяся женщин, была идентична большевистской. Свою роль сыграло также и отсутствие единства, поскольку некоторые меньшевички, очевидно, согласились работать с феминистками, а другие отказались. Пропаганда меньшевиков и эсеров среди работниц превзошла агитационную работу большевиков только во время реакции, наступившей после июльских событий. На фабрике «Новый Прометей» антибольшевистские настроения были настолько сильны, что большевистских агитаторов попросту закидали чем попало. Объединенная группа меньшевиков, имевшая своего рода женский отдел, возглавляемый Евой Бройдо, первой призвала к созыву конференции петроградских работниц в октябре 1917 года. Эта конференция приняла резолюцию о создании специальных комиссий по агитации и организации женщин, однако впоследствии эти намерения не были подкреплены достаточными действиями²⁹.

Иллюстрацией способности большевиков устанавливать связи с городскими массами путем увязывания политических лозунгов с экономическими является развернутая большевичками кампания в интересах двух  наиболее отсталых, заброшенных и даже презираемых элементов женского населения: прачек и солдаток. В Петрограде тысячи прачек работали за тридцать копеек до изнеможения по 13 - 14 часов в день в насыщенных паром подвальных прачечных, которые носили такие динамичные названия, как «Рекорд», «Прогресс» и «Ниагара». Безнадежная тяжесть их работы была точно схвачена Архиповым в его знаменитой картине «Прачки». В 1913 году большевики попытались организовать их, но когда делегация прачек попросила у полиции разрешения создать библиотеку, то вместе с отказом услышала иронический вопрос: «И какую же литературу собираются они читать над своими лоханями?». После Февральской революции прачки стали более организованными и направили Временному правительству свои требования: улучшение условий работы и создание на базе всего города общественных прачечных. Когда их требования были отвергнуты как несвоевременные, прачки начали забастовку. Коллонтай склонила Ленина на сторону прачек, и большевики оказали им всестороннюю помощь. В ответ забастовщицы добавили лозунги большевиков в отношении войны и Советов к своим экономическим требованиям. В конечном итоге, собственники прачечных были вынуждены потесниться и удовлетворить основные требования бастовавших³⁰.

До войны солдатка стояла на социальной лестнице лишь на несколько миллиметров выше проститутки, с которой ее зачастую ставили на одну доску. Когда же война превратила в солдаток миллионы крестьянок и работниц, это социальное клеймо было забыто, и им ежемесячно стали выплачивать по семь-девять рублей. Однако к весне 1917 года инфляция фактически обесценила эти деньги, и группа петроградских солдаток обратилась к правительству за помощью. Не встретив никакого отклика, они устроили шествие к Таврическому дворцу, но, в отличие от феминистской демонстрации прошлого месяца, они обратились не к Временному правительству, а к Советам. В исполнительном комитете Совета эта проблема вызвала краткий взрыв беспокойства. Меньшевик Дан, выступая от лица большинства, назвал просьбу солдаток об увеличении пособия до 20 рублей пустой и наивной; Коллонтай резко выразила свое несогласие и посоветовала раздраженным солдаткам самим завладеть аппаратом по распределению средств. Впоследствии был создан соответствующий неформальный комитет, в который вошли Коллонтай, около 35 солдаток и несколько членов исполкома Совета. Подобные объединения были созданы и в других городах, например харьковский Союз солдаток. Эти группы были естественным источником для вербовки сторонниц и агитационными базами для большевичек в их нападках на правительство и феминисток³¹.

Большевики, как и большинство других социалистов, враждебно относились к Женским батальонам, которые они называли «Позорными батальонами», и противились их созданию. Однако их враждебность была направлена не против участия женщин в сражениях, а против того дела, которое эти батальоны защищали. Между тем сами большевики, как и все левые революционные группы, начиная с 1870-х годов, весьма охотно пользовались услугами женщин в проведении вооруженных акций. Большевички, равно как анархистки и эсерки, уже давно доказали свою ценность в качестве бойцов, террористок, организаторов мятежей и помощниц в уличных боях. В более широком масштабе свои подвиги 1905 – 1907 годов они повторили в сентябре 1917 года, подавляя выступление Корнилова, и в во время Октябрьского восстания. Вскоре после Февральской революции к созданным группам рабочей милиции (позднее названным Красной гвардией) были присоединены медицинские подразделения, состоявшие из работниц и обученные студентками-большевичками. В октябрьские дни наспех обученные петроградские медсестры и санитарки заняли позиции вокруг осажденного Зимнего дворца, чтобы оказывать помощь штурмовавшим его красногвардейцам. После захвата власти эти объединения были соединены в Пролетарский Красный Крест, а позднее вошли в состав Красной Армии. В войсках, окруживших Зимний, было и несколько женщин. Количество жертв с каждой стороны было незначительным, однако следует отметить, что вооруженных большевичек, принимавших участие в событиях 25 октября, было больше, нежели участниц Женского батальона³².

Более непосредственную роль женщины играли во время Московского восстания 1917 года, когда шли уже настоящие бои. На административном уровне ряд работниц и интеллигенток занимали важные позиции в Совете, партийной организации, Военно-революционном комитете и в так называемом Боевом партийном центре. Среди них были старые подпольщицы Землячка и Яковлева, а также будущие лидеры Женотдела Смидович и Варенцова. Когда начались столкновения, работницы трамвайного депо подготовили медицинские, разведывательные, «бронированные» трамваи и, используя преимущества своей профессии, производили разведку вражеских позиций вблизи Кремля. Большинство принявших участие в восстании женщин вошли в состав медицинских пунктов, пунктов по раздаче пищи, оказанию технической поддержки и связи. Во время работы в одном из таких пунктов была убита первая мученица Революции, студентка-большевичка Люсик Люсинова. Похожие сцены наблюдались и в других, охваченных восстанием индустриальных центрах, в особенности в городах Московской губернии, принадлежавших к текстильному поясу³³. Все это было не просто кульминацией деятельности большевичек в 1917 году – равно как и традиции женской воинственности в революционном движении, начало которой положили Засулич и Перовская – но также и прелюдией к великой эпической поэме о милитаризме, жестокости и доблести русских женщин на полях Гражданской войны.