ОБЩЕСТВО И НАСИЛИЕ

Предлагаем вашему вниманию статью из рубрики "Реальные жизни" журнала "Мэри Клейн", Великобритания, Сентябрь 1993 года.

ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА

"Я после изнасилования решила оставить ребенка"

"Когда моя маленькая дочь родилась и сестра положила ее на мой живот,: я 6ыла близка к тому, чтобы впасть в кому. Я не была в состоянии о6нять и покачать ее. Я только хотела, чтобы они забрали ее от меня. У нее была шапка темных волос, как и у моего насильника. Пугающие воспоминания молнией пронзили мой мозг."

"Все началось шесть лет назад, когда мне было тридцать лет и я жила в Эдинбурге. Холодным осенним вечером, около семи часов вечера, я кратчайшим путем возвращалась от сестры домой.

Мужчина приблизился ко мне и спросил как пройти к метро. Он был темнокож и относился к азиатской расе.

Я рассказала ему как пройти, а он стал запугивать меня и говорить о моей сексуальности. Потом он обнял меня и поцеловал."

"Я знала, что следом он повалит меня на траву. Я была полностью не в состоянии сопротивляться. Я была как замороженная. Он насиловал меня, отпуская по поводу меня грубые шутки. А перед тем как убежать, он надругался надо мной."

"Я так и лежала, истекая кровью и мучаясь, моя кожа была в ссадинах и надрывах. Не знаю как я дошла домой. Я была в шоке и очень испугана. Я не вступила в борьбу с ним, так как полагала, что если я не буду сопротивляться, он отпустит меня. Я не была в состоянии ходить на работу из-за полученных травм, у меня не было сил сопротивляться тому, что произошло. И потому, в последствии. я испытывала чувство большой вины.

А потом, я никуда не сообщила об изнасиловании. Одна мысль об осмотре врачом-мужчиной и опросе офицерами полиции - мужчинами пугала меня по-настоящему. Я хотела, чтобы ни один из мужчин не прикасался ко мне. Я старалась выбросить случившееся из головы."

"Когда я пришла домой, то сняла всю одежду и засунула ее в мусорку. В ванной я старалась соскрести всю грязь, которую я на себе чувствовала. Вокруг меня не было никого, кто бы помог мне. Хотя, у меня была подруга, которая пришла в тот же вечер, но попозже, и поняла, что что-то не так. Я видела как она беспокоится. И она повела себя правильно, хотя я с ней не могла говорить. Она позвонила моему старшему брату и сестре, и те приехали поговорить со мной. Я же постаралась вести себя так, словно ничего не случилось и что у меня все в порядке, хотя на душе у меня было отвратительно."

"Несколькими неделями позже я, набравшись духу, сказала моей сестре о нападении. Она сначала подумала, что речь идет об ударе в голову или подобном. Когда же она поняла, о чем идет речь, то была шокирована, но при этом она оказала мне большую поддержку. Вся моя семья была вне себя, но они не оказывали давление на меня, понуждая пойти в полицию с заявлением. Только раз брат попытался уговорить меня, но я отказалась его слушать."

"И дело не в том, что я думала, что полицейские не поверят мне. Я, просто, не могла пережить травму судебного разбирательства. Я не хотела, чтобы кто-нибудь в судебном порядке разбирал меня и выносил решение о том, что я сообщила. Я чувствовала себя частично ответственной за происшедшее. Кто ни разу не был в такой ситуации, не поймет, что происходило тогда на душе у меня. Это пытка.

"Время было упущено и положительный тест на беременность наполнил дом недвусмысленностью положения. Я прибывала в замешательстве и не могла поверить, что это произошло со мной. Я не хотела беременности и сейчас я столкнулась с дилеммой: оставлять ребенка или нет, и что вообще делать с моим не родившимся еще ребенком? Я не была в состоянии принять решение об аборте. Аборт всегда противоречил моим принципам. Как вспомогательная сестра в госпитале для детей, требующих специального ухода, я всегда говорила, что буду поддерживать ребенка, даже тогда, когда это будет невозможно. Я верю, что жизнь ребенка священна и уничтожение его это - ошибка, как бы это ни было, для меня. Я думала, что в состоянии любить детей с нарушениями, и сейчас имела возможность сделать выбор."

"Аборт выглядит так, конечно. Я знала, что буду не в состоянии повернуть часы назад, если я почувствую сожаление о принятом решении. Я знала, что принятие решения имеет варианты, но я решила идти со всем этим. Когда кто-то спрашивал меня о беременности, я делала вид, что счастлива и что мой друг испугался беременности. Но каждый раз, когда я чувствовала шевеление ребенка, я испытывала чувство словно насильник сидит во мне."

"Так трудно сопротивляться с возрастающим пониманием того, что этот ребенок будет со мной всю мою жизнь. Но это продолжалось не далее того момента, когда родилась моя дочь, и я почувствовала удовлетворение от агонии ситуации."

"Роды были также сопряжены с трудностями. Доктора решили стимулировать роды, так как они полагали, что ребенок должен был родиться тремя неделями раньше. Я же знала, что они ошибаются, потому что только я знала точно время и день зачатия. Но я не смогла объяснить это и позволила им сделать."

"Цвет кожи или раса не имели для меня никакого значения. У меня есть хорошие знакомые друзья-азиаты, я работала в магазине, который принадлежал азиату, моя невестка родом из Таиланда и ее двое детей - смешанной расы. Но когда я увидела ребенка с коричневой кожей, я запаниковала. Я испытала чувство раздражения также от того, что цвет кожи ассоциировался с моим насильником. Это было бы так же, если бы у меня родился мальчик."

"Я забрала ее домой из больницы и окрестила, назвав Анжелой. Я кормила ее, мыла и присматривала за ней, но когда члены семьи, которые были посвящены в детали происшедшего, приходили ко мне, я старалась не брать ее на руки. Я не хотела, чтобы они видели проявления чувств к ней с моей стороны. Я знала, что они заботились обо мне и помогали мне с ней, даже в течение всего дня. Но когда она просыпалась в четыре часа утра, и я была одна, все мои чувства приходили в смятение. У нее были колики в течение первых нескольких месяцев, это приводило меня в бешенство и я кричала на нее. Но потом я чувствовала вину перед ней и старалась сделать ей что-нибудь хорошее. Трудно справляться с конфликтом, когда ребенок - часть меня и часть его. Моя часть тянула меня к ней, его часть отталкивала от нее."

"Моей основной проблемой первых десяти месяцев было постоянное напоминание Анжелой моего насильника. Она была он в квадрате. Когда она стала говорить "мама", улыбаться, трогать мое лицо, вот тогда и случился переворот. Она постепенно завоевывала меня. Я стала думать: "Какая она прекрасная, красивая девочка" и стала испытывать какие-то чувства к ней. До этого, если кто-то на улице говорил: "Что за прекрасный ребеночек!", - я ни за что не признавалась бы, что я ее мать."

"Когда Анжеле было два - три года, я уже смогла расслабляться с ней дома, но я продолжала нервничать, когда кто-нибудь спрашивал о ее корнях. Постоянное стрессовое состояние привело к нервному надлому. Я была всегда в напряжении и стала терять уверенность в себе. Я не могла спать, страдала от боязни скрытых нападений со стороны мужчин, когда я омывалась вблизи них. Я испытывала чувство клаустрофобии при одной мысли, что они вторгаются в мое пространство. Выходить же ночью было невозможно. Я совсем отчаялась получить от кого-нибудь помощь."

"Если бы я была изнасилована, но без последующей беременности, я, может быть, смогла бы быстро забыть о случившемся. Мой доктор устроил мне встречу с психологом из местной больницы. Но, к сожалению, то обстоятельство, что психолог был мужчиной, не позволило мне полностью доверять ему. Он понял меня, мою проблему и предложил следующую встречу провести с психологом-женщиной. Но когда я пришла, то увидела смешанную группу, где присутствовали и мужчины. И вновь я почувствовала ограничение в том, что я хотела сказать. С этим я не смогла справиться. Как я могла легко говорить о моей проблеме, когда только один взгляд на мужчину напоминал мне об изнасиловании. Я не стала ходить туда и вместо этого поговорила с женщинами из Кризисного Центра Изнасилованных. Но никто из них не знал кого-нибудь, кто решил оставить ребенка после изнасилования. Я и жалела себя и сердилась на себя."

"До этого кошмара я жила довольно беззаботно. У меня была однокомнатная квартира от комитета, как раз за углом от того, места где я была изнасилована, и которую я очень любила. Моя социальная жизнь была полная и я думала, что встречу кого-нибудь, выйду замуж и рожу детей. Я действительно люблю заниматься с детьми."

"Сейчас я полна негодования. Друзья, у которых есть дети, хотели их и хотели родить их от любимых людей. У меня же этот шанс отняли. Меня силой втащили на новый путь моей жизни, к которому я не была готова. Как я смогу когда-нибудь посмотреть на мужчину после этого?"

"Простое нахождение рядом с мужчиной уже делает меня нервной. Да и кто захочет поддерживать взаимоотношения с матерью-одиночкой, которая не открывает, кто отец ее ребенка."

"Я выехала из района и отдалилась от неприятных воспоминаний на 18 месяцев, начиная со дня рождения Анжелы, пока комитет искал для меня другую квартиру. Я не могла жить так близко от того места, где была изнасилована. Я стала ненавидеть это место."

"После случившегося я не смогла ни работать, ни заводить новых друзей, но не позволяла себя сломать еще раз. Я так боялась привлечь к этому делу социальные службы, которые отнимут у меня ребенка, что эта боязнь давала мне силы. Иногда я чувствовала себя необыкновенно сильной."

"Изнасилование - это не только моя личная проблема - дочь, подрастая, начнет задавать вопросы об отце. А став старше, начнет спрашивать, кто мой отец и когда мы сможем пойти и встретиться с ним. И это случилось, когда ей было около трех лет. Она спросила у сына-подростка одной моей подруги, сможет ли тот стать отцом для нее. Сначала я подумывала сказать ей, что отец умер, но это было бы недостаточно честно и поэтому я ей сказала, что он живет в другой стране. Тогда она сразу захотела узнать, когда мы сможем с ним встретиться. Это одна из встающих проблем."

"Через шесть лет после нападения я все еще не в состоянии подумать об отношениях с мужчиной. Но я провожу фантастически хорошее время с моей дочерью и мы очень, и очень близки. Хотя это все может пойти и совершенно другим путем. Я прикладываю усилия, ограждая ее от насилия, и я могу показать ей, как я люблю ее."

"Это только начало ее жизни и проблемы не исчезают. Как я могу сказать ей, что ее папа был хорошим и при этом сдержать себя. Первый раз, когда она напомнила мне так сильно его, я ужасно страдала. Однажды Анжела увидела меня плачущей. Она спросила: Что случилось, мама?" - и так же заплакала сама. С тех пор я поняла, что я не могу огорчать ее. Теперь, когда я чувствую, что заплачу, я жду, когда она уйдет из комнаты."

"Это очень больно, когда я слышу расистские высказывания о моей дочери. Я только говорю ей, что ее кожа прекрасна и люди во время отдыха специально загорают для того, чтобы их кожа стала такого цвета. Было бы гораздо легче, если бы родители имели кожу такого же цвета, чтобы она могла индентифицировать себя. Один из учителей оказал мне в этом очень сильную поддержку. Он сказал ей, что она очень красивая, маленькая девочка, чем повысил ее уверенность в себе. Анжела красивая девочка и я хочу, чтобы она знала об этом."

"Я принимаю антидепрессанты и, хотя имею возможность работать с женщиной-психологом, продолжаю беспокоиться, что могу сломаться и не буду в состоянии заботиться об Анжеле. Я сильная для Анжелы. Но я буду счастлива встретиться с другими женщинами, имеющими детей, рожденных от насильников и узнать, как они справляются с проблемами. И это будет хорошо, если будет возможно создать группу поддержки."

Другой проблемой стоит вопрос о том, как сказать Анжеле правду о нападении. Все будет зависеть от того, как она будет в состоянии справиться с этим, ведь чувства придут первыми. Но она уже будет не тем ребенком, который удовлетворится односложным ответом - да, нет. Когда бы это ни произошло, я не хочу ранить ее. Ведь это не ее ошибка, и я не хочу, чтобы она узнала об этом от кого-нибудь со стороны."

"Жизнь повлияет на нее, но я не думаю, что она будет чувствовать себя ущербно от отсутствия отца. Когда я приняла решение оставить ребенка и не сделала аборт, я решила, что она имеет право идти. И она идет первой."