ДИРЕКТОР ПОЭЗИИ

   Однажды в студеную зимнюю пору примчался в наш знаменитый журнал один псих лохматый, никому не известный автор, лет тридцати или около этого. Роман принес. В стихах! Моя, говорит, фамилия – Пушкин.

   А я ему говорю: это все уже было! с такой фамилией теперь можно стать кем угодно, только не поэтом! Очень даже распространенная фамилия! Лично я четырех Пушкиных знаю – все инженеры! К нам тут, гражданин Пушкин, одних Есениных пять штук ходит, три Лермонтова и двадцать три Державина.

   А он мне так нахально свой роман в стихах тычет. Ну псих какой-то! Поэму и ту читать противно, если стихами написана. А тут роман – по 14 строк в каждой строфе. С ума сойти! Сколько строк в романе – все на 14 делятся без остатка! Онегинская строфа называется! Я, конечно, не хуже других Пушкина изучал… Но лично, живьем так сказать, встретился с ним впервые.

   И не произвел он на меня никакого хорошего впечатления. На портретах – одно, а в жизни – совсем другое. И совершенно я его не узнал! Так себе человек, ничего особенного. Но ужасно много из себя воображает! Плюгавенький такой, низенький, глазки навыкате, носище ноздреватый (вдобавок еще и крючком!) – все твои мысли так и вынюхивает. Настроение этот автор может испортить запросто. Даже в душу плюнуть при случае. Поперек ничего не скажи!

   Например, вошел он в мой кабинет – как ветром внесло… и дверь за собой не закрыл! Тоже мне гений! Я эту наглую породу знаю, я их терпеть не могу! Но я ему вежливо так говорю: «Автор, закройте дверь – дует!»

   Так он, представьте, ногой дверь как лягнул – она три раза подряд закрылась!

   Я ему вежливо так говорю: «Автор, что это вы ногами дверь закрываете? Мы здесь таких громких авторов не очень-то любим…»

   А он мне грубо так отвечает: «А мне и не надо, чтоб вы меня любили… мне надо, чтоб вы меня печатали»!

   Тьфу! От его хамского такого высказывания мне прямо всю душу разворотило. Стал я весь целиком содрогаться от этой контузии. И вдруг нашло на меня предчувствие, что все это – не к добру! В ту секунду вся моя трудовая жизнь пронеслась в голове.

   Был я передовой швеей-мотористкой, потом контролером пододеяльников, так черт меня дернул связаться с этой редакцией! Писал бы себе свою гражданскую и философскую лирику, иногда бы печатался, издавался – колоссальная прибавка к зарплате, и главное – никаких врагов!

   Тут как тут гнусные, зверские, подлые рожи моих врагов заполнили весь кабинет тесными рядами – как на школьных фотографиях: кто повыше – на полу стоит, а кто пониже – сзади на табуреточках. И так их мерзавцев много – аж стены и потолок прогибаются, как резиновые. Враги – они и есть враги, самые натуральные: ни слова не говорят, уважительно так улыбаются, а всем своим видом показывают, что я – графоман и серость, работаю директором поэзии, чтобы директоры всех других отделов поэзии меня печатали – за то, что я их тоже печатаю. А хитрый Пушкин все это видит и ни гугу, – мол, сам эту кучу врагов расплодил – сам и меры принимай, а я, Пушкин, тут ни при чем, я – выше твоей грязи, меня эта мерзость никак не касается.

   Тоже мне гений! А я за свою зарплату его роман в стихах должен читать и ему отказывать в очень мягкой, уважительной форме, чтобы он, Пушкин, довольный ушел и даже очень счастливый!

   И я так вежливо ему говорю: «Автор, оставьте свою рукопись в отделе, мы ее зарегистрируем и месяца через два дадим вам подробный ответ. Но ничего такого мы не печатаем. Нам вообще в номере на всю поэзию дают шесть полос! Может, к директору прозы зайдете? Им на романы по двадцать листов дают, если вещь острая и современная!»

   – Ни в коем случае, – говорит Пушкин, – не пойду к директору прозы! У меня вещь стихами написана! И вы меня ни в какую прозу не посылайте!

   – Ну, ладно, – говорю. – Не хотите – не надо! Я же думал как лучше! Вася, зарегистрируй рукопись автора!

   – Есть! – говорит Вася, мой заместитель. – Ваш номер, товарищ Пушкин, 1234567890 – один миллиард двести тридцать четыре миллиона пятьсот шестьдесят семь тысяч восемьсот девяносто!

   И ушел этот Пушкин – как ветром сдуло! И опять, стервец, дверь за собой не закрыл! Стал я из любопытства романчик его проглядывать. Ну, какой – думаю! – псих в наше время романы в стихах строчит? Читаю строк двадцать выборочно… Аккуратненько так написано, гладенько, рифмочки правильные, кое-где даже острые мысли попадаются, черт побери! Но я начеку и все время чувствую – это уже где-то было… это мне что-то напоминает, очень и очень даже знакомое!

   – Вась! – говорю своему заместителю, – прочти-ка пару строк этого психа! По-моему, это что-то напоминает?

   – Да… – говорит Вася. – Но что?.. Что именно? Сказать не могу! Вот если под Пастернака или под ту же Цветаеву – это я чую мигом! Это я с ходу рублю безо всяких! А тут… что-то очень и очень даже знакомое… как в лесу родилась елочка… Но что? Сплошной туман забвения!

   Тут прискакала одна поэтесса, тоже директор текущей критики, заглянула в рукопись и говорит:

   – Да что вы голову себе ломаете? Ведь на каждой странице ударения неправильные – как в Одессе! И гладью написано, и рифма несовременная, теперь так строчит каждый графоман! А уж если говорить о ритме, так мне это очень напоминает «Интернационал»: Мой дядя самых честных правил… Вставай проклятьем заклейменный… Лично я в таких случаях выбираю 5–10 просто неграмотных строк и советую посещать литстудию.

   Так я и сделал! Сдуру – ответ подписал и отослал по почте! Черт меня дернул эту пакость подписывать! Я вообще никогда ничего не подписываю малоизвестным авторам! Это всегда делает мой заместитель.

   А через год… издали этого Пушкина в Худлите – по безлимитной подписке, миллионными тиражами – и весь разошелся! Весь роман в стихах – без никаких поправок! Враги мои подлые, мерзкие проникли в редакцию и прямо на стол мне положили! И тут меня – как молнией ударило! Я мигом вспомнил – мы ведь еще в школе его проходили! Ну как же! Мой дядя самых честных правил / Когда не в шутку занемог / Его лошадка снег почуя / Плетется рысью, как-нибудь! И так далее…

   Господи, чего только не бывает в нашей бессонной творческой работе? Но Пушкин-то! Хорош гусь! Как разыграл?! Прямо-таки весь материализовался! Через сто сорок восемь лет! Вот тут, у этого шкафа стоял, в уцененном таком плащике. Руки – крестиком, ноги – крестиком!

   А Васька, сволочь, нашел в архиве копию моего ответа… доказал, что подпись – моя, подлинная, и сел на мое место, премии получает и вдобавок везде печатается!

   Лично на Пушкина у меня нет зла никакого, ну ни капельки, ни вот столько! Он же гений! А у гениев – всяческие причуды, они обожают розыгрыш… Это всем известно.

   Однако, вот интересный какой поворот. Я недавно в одном доме встретился с одним автором, который совсем не печатается, но многие классики очень его уважают и состоят с ним в приятельских отношениях. Так вот этот автор устроил мне личное знакомство с Гоголем – за рюмкой чая!

   Мы с этим Гоголем договорились, что распечатаем его прозу – как стихи, построчно! Как такие стихи, только без рифмы. Сейчас многие так пишут. Чуден Днепр / При тихой погоде/ Когда вольно и плавно… и тыр-пыр.

   Этот Гоголь отправится к Ваське – и одурачит мерзавца! Вот будет номер, когда уговорит он Ваську напечатать в нашем журнале этого Гоголя строк 200!..

   А что? В нашем бессонном творческом деле и не такое бывало! Один поэт даже стихи Ахматовой под своей фамилией пробил, сделав ей мелкую правку.

   Мне еще с Пушкиным здорово повезло! А представьте, что было бы, если б я его тогда тиснул у нас в журнале с доброжелательной врезкой кого-нибудь из членов редколлегии или с дружеским напутствием кого-нибудь из культовых звезд?!. Страшно подумать!!!

   Вот и конец этой жуткой истории. Но у меня есть еще и похлеще!

содержание