КУСОК МЫЛА

   – Пахнет мылом! – сказал Шекспир. – Как тошнотворно тут пахнет мылом!

   Он поправил съехавшую набок харизму и, на ходу попивая виски из внутреннего кармана плаща, завернул в подворотню, где наших мальчиков и девочек, разгромивших армию Г., нынче выкапывают из могил маленькие гордые европейские народы. В припадке прозрения. Но выкапывают не так осторожно, как ржавые боевые гранаты, мины и бомбы, которые могут взорваться в любое время, – у них как бы нет срока давности. А у мальчиков наших и девочек, разгромивших армию Г., срок давности как бы истек – на некоторых территориях.

   Страна, где в припадке прозрения выкапывают лопатами «нехорошие» воспоминания из могил, с убийственной скоростью превращается в территорию и перестает быть страной, а ее народы превращаются в население. Таков мировой закон, воля небесных сил. Даже дикие племена эту азбуку знают. Нехороший закон? Отвратительный? А вы лопатой его, лопатой, и будет вам по заслугам!..

   Когда помпезно и триумфально по стране покатилось кино «Покаяние», где в припадке прозрения выкапывают «нехорошего» мертвеца из могилы, а потом в припадке «хорошего» покаяния ищут дорогу к храму, – страна чудовищно быстро превратилась в территорию, а народы ее – в население. Все отравились выпивкой ядовитого прошлого. Ядоварка жутких воспоминаний кипела круглые сутки, знаменитые ядовары питались устрицами. Территорию раскопали на множество территорий, а население разбросали лопатой.

   – Уходим! – сказал Шекспир. – Не там копают.

   С двадцатого места пятого кинояда он выскочил из душной тьмы на воздух, где выплюнул переживательную резинку, а я в нее влипла, но этот Шекспир меня оторвал, и с тех пор я – оторва и бинтую растяжение связок.

   Мойте руки перед едой!.. Перед тем, как съесть человека, страну, народ, – мойте руки мылом, из них сваренным. Далеко не все готовы отправиться на мыловарню и стать куском чудесного мыла «в интересах всего прогрессивного человечества». Всего?.. Прогрессивного?.. Человечества?.. Некоторые уходят в Сопротивление, нагло отстреливаются, пакостят, пускают под откос мыловарню, взрывают мылорезку и мылят шею мыловарам. У этих сопротивленцев, почему-то категорически не желающих превратиться в кусок мыла и страну превратить в обмылок, есть даже такое грязное у них руга-тельство – «мыльная опера», но еще грязнее ругательство – «замыленный глаз»!

   Я уж не говорю о том, кто, к кому и в какое место «лезет без мыла», чтоб отличиться в героическом деле уничтожения сопротивлянтов и вымыть руки мылом, из них сваренным, – перед тем, как съесть эту часть человечества. Даже маленький кусочек мыла, правильно сваренного с ароматами роз, апельсинов, персидской сирени, бергамота, ванили, опиума и дыма, – отличный подарок и лучшее средство от всякой заразы, особенно для успешного людоеда с тонко развитым вкусом и чув-ством собственного людоедского достоинства.

   Я тоже, Дастин, благодарна Господу Богу, Творцу, – за то, что русские, и моя родня в их числе, разгромили Г., победили Г., иначе из моей бы страны сварили бы необъятное мыло, чтоб вымыть руки – перед тем, как ее съесть.

   – Пахнет мылом! – сказал Шекспир. – Из кого-то, сейчас и здесь, варят огромное мыло, работает мыловарня и мылорезка. Уходим! В Сопротивление.

   И пошёл он туда своими ногами, попивая виски из внутреннего кармана плаща и напевая хулиганский фольклор «Влезло мыло в мыльницу».

   А навстречу едет кастрюлька-ядоварка, художественно расписанная ромашками со всех сторон. И руль у нее – ромашка, и за рулем ромашка сидит, на ромашках гадает, говорит в мегафон:

   – Я – Ромашка! Я – Ромашка! Выдать? Не выдать? Выдать – не выдать, выдать – не выдать…

   – Что выдать? Кому? – спрашивает эту кастрюльку Шекспир, окуривая все свои внешности и внутренности капитанским табаком из трубки мастера Киселёва.

   – Не что, а кого. Не кому, а всем желающим, на растерзание, – говорит в мегафон ромашка.

   – Кто выдаст – того разгромили, того раздробили, того и разбили, того убедили, что все, наконец, его победили! Кто выдаст, тот обелградится и обагдадится! – сказал Шекспир, утирая платком харизму, вспотевшую от глаголов.

   – А вы на кого намекаете? Что за пьеса у вас на уме? Говорит Ромашка! Говорит Ромашка! Рву на себе лепестки, гадаю: выдать? не выдать? Жду ответа!

   – Ни в коем случае! Ромашка, ромашка, вы меня слышите? Говорит Шекспир! Говорит Шекспир! Немедленно покиньте кастрюльку-ядоварку! Не отравляйтесь ядом надежд! Прекратите рвать на себе лепестки! Если вам при гадании выпадет «выдать», огромное сварят из вас мыло с ромашками на обертке!

   – Мыло? Из меня? Сварят? Живьем? С ромашками на обертке? Какой ужас! Какие жуткие мысли у вас в голове! Как можно такое вообразить, когда нас окружает со всех сторон прогрессивное человечество? А у вас, негодяй Шекспир, экстремист злодейский, на уме какие-то гитлеровские кошмары – вот не зря ваше мрачное творчество не любил наш Лев Николаевич Толстой!

   – Пахнет мылом! – сказал Шекспир. – Как тошнотворно тут пахнет мылом!

   И действительно, отвратительно пахнет мылом, мыльной оперой, замыленным глазом, пахнет теми, кто «влез без мыла», и обмылками пахнет, обмылками, скользкими, жизнеопасными, – подвернётся такой обмылок – и нет человека, разбился вдребезги.

   Холщовая торба есть у меня, темно-красная, с надписью «Шекспир и компания». Давным-давно Шекспир и его компания подарили мне в Лондоне эту чудесную вещь. Она всюду носит меня с собой и никогда, никогда никому не выдаст.

   – Ни в коем случае! – говорит Шекспир, поправляя с хрустом шейные позвонки и напевая хулиганский фольклор «Судью на мыло».

   – Какого судью? – кричат в мегафон из кастрюльки-ядоварки.

   Не дает ответа. Врать не хочу, воровать не хочу, это – Гоголь.

содержание