ТРАВМА

В СИЗО Брянска сидит арестованная нянечка Анечка, которая с Украины ездит на работу в Москву, где в больнице, в отделении травмы, помогает остаться людьми, человеками, тяжёлым послеоперационным больным, гражданам России, и не только России!

Люди самых разных профессий: педагоги, медсёстры, спортивные тренеры, воспитатели из детских садов, лаборанты и младшие научные сотрудники, инженеры, утратившие работу, благодаря "оптимизации" капитализменных перемен после истребления "дружбы народов", ездят в Россию работать больничными нянечками, сиделками.

Мне, Человекости, с детства стиравшей руками, выносившей горшки и помойные вёдра, чистившей сажу в трубах печки чугунной, подносящей гранёный стакан воды раненым на Великой Отечественной, кормившей из ложечки раненых, у которых не забинтованным был только рот, – мне отвратительно, омерзительно слышать, читать сейчасные речи развратных мозгов, надменных, богопротивных экспонатов: "Ездят тут всякие выносить горшки, подтирать задницы – это их будущее!"

Самая тяжёлая травма – на всю голову! – у этих развратных мозгов. Они вопят об ужасах ГУЛАГА, о прелестях запада, громившего Сербию бомбами с надписью "С Пасхой!" и "Ты всё ещё хочешь быть сербом?" Они поливают ненавистью и грязной клеветой Россию, они считают грязной работой чистую силу человеческого труда, приносящего чистоту.

Множество моих друзей были узниками ГУЛАГА, они считали грязным трудом: подлость, жестокость, бесчеловечность, доносы, травлю, издевательство над беззащитными, истребление беззащитных. Арест нянечки Ани считали бы они, безусловно, грязным трудом, а труд её – безупречно чистым! Больничная сиделка не сидит ни минуты, она бегает днём и ночью, кормит, помогает умыться, переворачивает, ставит на ноги, которые она же бинтует. Сиделка в чистом виде – дух чистоты, который сидит в сиделке, дух чистой силы, помогающей обезболить травму отчаяния, обиды, беззащитности. Моя больничная няня Люба, в прошлом – директор детского садика, исчезнувшего в пучине "оптимизации", прекрасно знает русский язык, хотя родной язык её – украинский. Эта няня – соединяня двух моих языков – двуязычно поставила меня на ноги очень быстро, научила ходить по длинному больничному коридору, делать по 400 шагов, превозмогая острую боль и отчаяние. Она обезболивала меня во время ходьбы и бессонницы божественными рассказами о своей жизни, о матери, сбитой насмерть грузовиком, о детях и внуках, которые очень нуждаются в её близости, постоянно звонят и просят: "Ну, приезжай поскорей!" А она отвечает: "Вот раздам обед, всех больных брошу и сяду в поезд!" И улыбается мне: "Такой вот теперь цирк на дроте!" В России, в Украине, в отравленной русофобщиной "дружбе народов" – такой теперь цирк на дроте. Дрот – это проволока, цирк на проволоке. Но цирк на дроте – мне нравится в сто раз больше, чем цирк на проволоке, по которой пустили ток – с запада на восток.

Больничная няня, сиделка не может бросить больных и улетучиться из России – с точностью, прописанной в разрешении "на пребывание". И если она задерживается на неделю, это считается преступлением, её хватают в поезде, высаживают прямо в СИЗО, называется такое законное зверство – "экстрадицией", после которой въезд в Россию на работу запрещён.

Идёт прицельная декриминализация – неподсудность подлинных преступлений, воровства, жульничества, мошенничества в грандиозных размерах, а на этом фоне идёт прицельная криминализация – подсудность людей, человеков, не совершающих никаких преступлений, но для них создаются такие бумажные ловушки, благодаря которым их ловят, травят, запрещают им въезд в Россию, на тяжёлую работу, где множество спасённых ими всегда отвечают их Человекости – благодарной, чистой любовью за их чистый труд. И в этом высоком смысле Высшего Разума – неистребима дружба народов, которая сегодня – на проволоке под сильным током.

* * *

СКОЛЬЗКИЙ ПУТЬ

Это случилось ночью, воочью, не в облаках,
В грузовике с навесом, под ливнем с прямой наводкой,
Её младенец скользил, как плод, у меня в руках,
Шофёр пуповину резал финкой, омытой водкой.

В кузове было скользко, скользко в глазах от соли,
Потом километров тридцать ехали до больницы.
Младенец, хлебнувший воздуха, плакал от этой боли,
У мальчика были волосы, но ни одной ресницы.

Скользкое дело – роды, шофёр оказался ловким,
Скользили врачи по кафелю, сказали, что всё – чудесно.
А шофёр сказал, что младенцев гладить нельзя по головкам,
У них – родничок, с которым связан Господь небесно.

Скользил грузовик с навесом, под ливнем, на сквозняках,
По дороге, с которой машина сползает лодкой.
Страшно вспомнить, как плод скользил у меня в руках,
Которые мыли финку шофёрской водкой.

Комментарии "ВКонтакте"

Комментарии на Фейсбуке