М. А. Бакина

О некоторых поэтических традициях в творчестве Юнны Мориц

В современной поэзии немалую роль играют поэтические традиции. Среди них – приемы употребления общеязыковой фразеологии. Многие фразеологизмы с течением времени утрачивают свою первоначальную образность, и, очевидно, поэтому в русской поэзии издавна существует ряд приемов их обновления, выявления в них новых выразительных возможностей. В результате может усиливаться эмоционально-экспрессивное содержание устойчивого сочетания, ощутимее восприниматься его образная основа.

Эти приемы в той пли иной мере можно найти в творчестве ряда поэтов XIX и первой половины XX веков. В современной поэзии эта традиция прослеживается у таких поэтов, как Л. Мартынов, Б. Слуцкий, А. Вознесенский, Р. Рождественский, А. Межиров, Е. Евтушенко, Н. Рубцов, Вл. Соколов, Н. Матвеева и др.

В статье будут рассмотрены примеры употребления общеязыковой фразеологии в стихотворениях Юнны Мориц, которая принадлежит к поэтам, активно использующим стилистические и образные возможности фразеологии. Лишь немногие из привлекаемых ею фразеологизмов включаются в текст в общеупотребительной форме и в обычном значении. Но и в этом случае поэтесса старается создать такой контекст, который способствует усилению эмоционально-экспрессивного наполнения устойчивого сочетания.

Такого рода усиление может осуществляться повтором одного и того же фразеологизма, например, денно и нощно в стихотворении "Снегопад": "Снега выпадают и денно и нощно, Стремятся на землю, дома огибая. По городу бродят и денно и нощно Я, черная птица, и ты, голубая"; повторением общего смысла или общих эмоций, выраженных разными сочетаниями: "Не свергнуть, с рук не сбыть, не сбросить с плеч Добычу золотую, дар избытка" (Золотое руно) – фразеологизмы с рук не сбыть (не избавиться от кого-, чего-нибудь) и не сбросить с плеч (не освободиться от чего-нибудь обременительного); "Тетрадь изведу, но оставлю преданье, И выверну душу, и счеты сведу В бреду и ознобе на койке в аду..." (Земляничная поляна) – вывернуть душу (о полном и глубоком самораскрытии перед кем-н.) и сводить счеты (рассчитаться с кем-нибудь за обиду, оскорбление).

Использование в одном контексте нескольких сочетаний – явление распространенное и творчестве Мориц. Они могут быть однородными, уточняющими значение друг друга, а могут вступать между собой в различные лексико-синтаксические отношения. Одно из сочетаний может выступать в роли подлежащего, другое – в роли сказуемого или обстоятельства, относящегося к другому сочетанию. Таково, например, употребление двух фразеологизмов в сочетании льнула душа, разрываясь на части, ср.: льнуть душой к кому-либо (о чувстве расположенности к кому- либо) и разрываться на части (стараться всюда успеть):

И ветер, и тополь, и вопли метели,
И вихри, летящие мимо окон,
Старались и выразить что-то хотели,
Но только не нашим, своим языком.
И льнула душа, разрываясь на части,
Ко вьюге и тополю там, за прудом,
И было дикарское чистое счастье
От близости с тополем, вьюгой и льдом.
Вьюга

Большую часть привлекаемого фразеологического материала Мориц подвергает различного рода изменениям. В ее стихотворениях можно найти иллюстрации ко всем существующим в поэзии способам грамматических, смысловых, лексических и стилистических преобразований общеязыковой фразеологии. Наиболее распространенными являются видоизменения исходной формы фразеологизма, а также его обыгрывание.

При изменении фразеологизмов значение исходного сочетания может остаться прежним, если не изменяется его образная основа. При этом происходит лишь выделение составных частей, которое способствует усилению выразительности фразеологизма. Так, общеязыковое значение ловить в сети (обманывать) остается неизменным в преобразованном выражении сети, ловящие:

Мы существуем однократно,
Сюда никто не вхож обратно,
Бессмертье – это анекдот,
Воображаемые сети,
Ловящие на этом свете
Тех, кто отправится на тот.
Вместо сноски

Вместе с тем превращение существительного сети в логическое подлежащее вносит определенного рода изменения в сочетание, углубляя его образную структуру.

Выражение испить горькую чашу в значении "испытывать несчастья" преобразовано в стихотворении "Когда утерла полночь брызги быта..." в сочетание ту чашу горечи, которая испита с тем же значением:

Когда утерла полночь брызги быта,
Бельем и содой накормив корыта,
Мы пили чай, не зная, как назвать
Ту чашу горечи, которая испита.

Однако столкновение в одном контексте выражений пить чай и испить чашу горечи способствует оживлению фразеологизма, образ "пития чаши" подчеркнут питьем чая. Приведенный пример необычен и сферой своего употребления. Книжно-поэтическое сочетание испить чашу, в котором сохранен элемент приподнятости (в современных словарях оно имеет стилистическую помету "высокое"), контрастирует с описанием быта, данным в окружающем контексте.

Еще на вокзале, с вещами,
В толкучке, внушающей грусть,
Я вздрогнула – кто-то клещами
Раздавливал горло и грудь.
Ялта

Здесь безличная форма глагола – (как) клещами сжало, сдавило грудь – заменяется личной – кто-то клещами раздавливал грудь. Такая замена помогает поэтессе ощутимее передать внутреннее напряжение лирического героя.

Перефразирование устойчивого сочетания может привести и к изменениям его значения. Наблюдается это обычно в том случае, когда происходит замена одного или двух компонентов фразеологизма общеязыковым или контекстуальным синонимами.

И мне любая книга по карману.
И никому я денег не должна.
Как посуху, пройду по океану
Хоть кровь из горла – только не война.
В конце концов

В сочетании хоть кровь из носу (во что бы то ни стало, несмотря ни на какие трудности, препятствия) дополнение из носу заменяется из горла. В общем языке названное сочетание употребляется при категорическом требовании сделать, выполнить что-либо, а обновленная форма означает "готовность на любую крайность, даже на смерть": кровь из горла – метонимическое обозначен смерти, готовность все преодолеть, все перенести – "только не война".

Значительную часть фразеологизмов у Ю. Мориц составляют устойчивые сочетания, имеющие омонимичные обороты с прямым значением. Эти сочетания обладают потенциальной возможностью обыгрывания прямых и переносных значений. Вот пример употребления фразеологизма кот в мешке (о ком-, чем-нибудь никому не известном, таящем неожиданности):

Любимый! Видишь, как стараюсь
Счастливой быть в твоем гнезде,
Где моего – лишь я сама,
И кот в мешке, он песнь заводит.
Он по цепи известной ходит
И день, и ночь вокруг холма
Черновиков, вокруг письма...
Над тетрадью

Оживление первоначального (прямого) значения происходит в результате разложения фразеологизма и употребления слова кот как самостоятельного, вступающего в различные связи с другими словами: "он песнь заводит, он по цепи известной ходит". Однако одновременно сохраняется и переносное значение выражения – "таящая любые неожиданности поэтическая деятельность лирического героя". Этому немало способствуют и известные пушкинские строки: "Златая цепь на дубе том: И днем и ночью кот ученый Все ходит по цепи кругом" (Руслан и Людмила). Могут обыгрываться не только готовые устойчивые сочетания, привлеченные без изменения, но и преобразованные.

Оттого, что скучны вечера,
Этот клен волновался вчера,
А сегодня зима наступила.
Наступила такая пора,
Что понятно, с какого двора
Дул сквозняк и деревья знобило.
Причины холодов

Сочетание понятно, с какого двора дул сквозняк представляет собой изменение общераспространенного фразеологизма ясно (понятно, известно), откуда ветер дует (понятна причина этого явления). В стихотворении оно употребляется метафорически: ясны причины грустного настроения. Однако вместо с преобладающим образным планом сочетания текст поддерживает и прямое значение слов дул сквозняк: "и деревья знобило", а также последующие строки того же стихотворения: "Выло грустно вчера и прохладно, Дуло в комнате с разных сторон".

Другой пример.

Солнце желтое мне освещает порой
Золотое отчаянье бездны второй,
Там три пуда тончайшей поваренной соли
Я съедаю, водой запивая сырой.
При свете звезд

В основу сочетания три пуда тончайшей поваренной соли я съедаю положен фразеологизм пуд соли съесть с кем-нибудь (прожить долгое время вместе, хорошо и давно знать кого-либо). Известно, что многие фразеологизмы имеют устойчивые синтаксические формы. Так, в сочетании пуд соли съесть с кем-нибудь, обязательно употребление глагола съесть в совершенном виде и наличие у этого глагола дополнения: съесть с кем. В приведенном примере происходит разрушение формы фразеологизма (глагол употреблен в несовершенном виде и не имеет дополнения) и усиление конкретности образа. Это достигнуто включением новых слов, определяющих все три части сочетания: пуда – три, соли – тончайшей поваренной, съедаю – водой запивая сырой. В результате происходит самостоятельное употребление каждого компонента фразеологизма, но это не мешает сохранению смысла целого сочетания.

Общеязыковая фразеология Мориц иногда становится основой для образного стержня всего произведения. Например, стихотворение "Дух осени" построено на обыгрывании выражения подлить (подливать) масла в огонь в значении "активизировать что-либо, усиливать какое-либо явление":

Безвестная личность кусты утончает,
Скорлупное золото внутрь назначает
Столовыми ложками, быть приучает
Снаружи – простым, а внутри – золотым,
Холодными пальцами в полдень качает
Пустые качели над садом пустым
И масло в огонь подливать не скучает.
Растительный мир, как дракон, источает
Сквозь медные ноздри затмительный дым.

Видоизмененное сочетание или его компоненты повторяются несколько раз в тексте. Одни из них имеют одновременно буквальное и метафорическое значения ("И масло вливают в огонь худосочный, Чтоб он продолжался в природе живой... И масло они подливают в огни..."), значение других распалось и входит в иносказательный образ безвестной личности – осени ("Так нежно, так розово масло льняное – Подлива, в которой продленье огня!"). Цветовой образ осени поддерживается и усиливается целым рядом слов, несущих значение желтого цвета, желтизны.

Стихотворение "Дух осени" построено на развитии образа, лежащего в основе одного устойчивого сочетания, а "Снежная осень" – нескольких сочетаний. Достаточно сказать, что в этом стихотворении, содержащем 11 строф, их встречается десять:

То обстоятельство, что выпал снег в саду,
Хотя стоит девятый месяц года,
Нам говорит, что некую узду,
На всем скаку оборвала природа.
Меж тем носился в воздухе намек
На то, что мы хлебнем от героини
Огонь и воду, и собьемся с ног,
Пока найдем подход к ее гордыне.
Она рвала поводья всякий раз,
Как только веский довод календарный
Кленовой кровью застилал ей глаз,
Обуздывая образ легендарный.
И стыли не по дням, а по часам
У нас, внизу, хрусталики акаций.
Узда, в которой содержали явь,
Чтоб не гульнула в мир воображенья, –
По швам трещала! В бег, и влет, и вплавь
Осуществлялся замысел сраженья.
В конце концов раздался звон в ушах,
И хлынул снег из рухнувшей рутины...

Наряду с фразеологизмами, употребленными в общепринятых форме и значении: носился в воздухе, собьемся с ног, не по дням, а по часам, по швам трещала, в конце концов, здесь встречаются и преобразованные устойчивые сочетания. Олицетворением образа природы является образ коня, и слова, в смысловом плане связанные со словом конь, приводятся несколько раз: узда, храп конский, дико развевающаяся грива, поводья; неоднократно используется и фразеологизм держать в узде (держать в строгости, в повиновении).

Новые формы названного устойчивого сочетания имеют одно и то же смысловое содержание: "некую узду на всем скаку оборвала природа" (вышла из повиновения), "она рвала поводья всякий раз" (выходила из повиновения), "узда, в которой содержали явь, по швам трещала" (находилась под угрозой разрушения, что тоже было следствием неповиновения). Хлебнем огонь и воду – соединение двух фразеологизмов: хлебнуть горя (испытать много неприятного, тяжелого) и пройти огонь и воду (перенести в жизни многое, побывать в различных трудных положениях). Сочетание хлебнем огонь и воду и следующее за ним собьемся с ног имеют один и тот же смысл – "натерпимся".

Проанализированные примеры убедительно говорят о том, что общеязыковая фразеология может играть существенную роль в создании эмоциональной тональности стихотворения и его образности.

Русская речь. – 1980. – № 4. – С. 15-20.