Российская газета – Федеральный выпуск № 124(5797), 01.06.2012

Ирина Пуля

У Юнны Мориц юбилей

ДЫШАТЬ ЛЮБОВЬЮ – ГЛУБЖЕ

Набираю в поисковике "Юнна Мориц" и кликаю на "блоги"... И вот она – наглядно-почасовая, хотя и далеко не полная регистрация востребованности стихов и верной читательской любви к мудрой, изысканной, дерзкой и нежной Поэтке (по ее же словам: "больше некому носить это имя, детка!..").

Полчаса назад кто-то впервые открыл для себя "Не бывает напрасным прекрасное. // Не растут даже в черном году// Клен напрасный, и верба напрасная, // И напрасный цветок на пруду". Чуть раньше в блогах вспыхивают гневные строчки: "Когда я слышу, что на той войне// Нам лучше было сдаться той стране//, Чьи граждане богаче нас намного,// Я благодарна, что по воле Бога// Тогда не ваши были времена,// Была не вашей та страна и та война..." То сверкнет стих, написанный вчера, то другой, появившийся десятилетия назад, – первая ее книга вышла в Москве в 1961-м. У Мориц нет забытых читателями стихов. В чем их "всегдашняя" новизна? В предельной откровенности, свободе, которая "пахнет самой свежей новостью". Свобода – в каждой строке и в каждом поступке Юнны Мориц, рожденной в 1937 году, одном из самых темных, самых горьких в нашей истории. Черная воронка, затянувшая тогда в себя миллионы жизней, выплеснула в небо русской литературы плеяду талантов высшей пробы. Юнна Мориц со своим "характером не плеядным" – на особой высоте. Любые корпорации, стаи и обоймы, в которых удобнее, комфортнее печататься и выживать, – не для нее. Юнна Мориц предпочла мир, в котором Пушкин – ее современник, близкие спутники – Пастернак, Мандельштам, Заболоцкий, учителя – Андрей Платонов и Томас Манн... И только когда была хоть какая-то возможность облегчить "коллективным письмом" участь опальных "отступников" – Солженицына, Синявского, Даниэля – Мориц объединялась с коллегами по цеху, не печалясь о том, чем это ей может обернуться. А ведь знала – обернется. И по судьбе отца, арестованного по навету в 37-м. А "за нарастание нездоровых настроений в творчестве" ее саму исключили из Литинститута и громили в прессе. Долгие годы ее имя было в "черных списках", не выходили книги... И тогда сквозь блокаду прорвался свист ее знаменитого ежика с дырочкой в правом боку. Детские стихи под запрет чудом не попали. И вместо забвения она обрела новых читателей, заговоривших на ее озорном и нежном "фейском" языке.

Ее поэтическая стихия – "чистая лирика сопротивления" всяческому насилию. С ним она борется безжалостно, едко, наотмашь. "...Стерва я Сопротивления // Колонизации российского сознания", – признается сама. Или когда "в надежде сделать имя гадит классикам знаток", она разговаривает с ним "как с гвоздями молоток". Война с ее стороны прежде всего не против кого-либо, а за того, над кем занесен неправедный меч. Но даже прогремевшая на весь мир поэма "Звезда сербости" о бомбежках Югославии войсками блока НАТО в 1999 году написана с сокровенной, личной "позиции человека, на которого бомбы летят". Если на кого-то летят бомбы – они летят на нее – таково ощущение Поэтки. "Дышать любовью – глубже, глубже, чаще,// До самых слез..." – один из ее заветов, который она сама соблюдает свято, тут же бросаясь на помощь тому, кто в ней нуждается, и помогая щедро, подробно, вникая в каждую мелочь. Поэтка – неутомимый почтальон, который всегда в пути с вопросами к себе и к Богу, и она же – божественный ответ. Ей дано говорить "глазные слова", от которых разжимаются любые клещи – и душа оживает сама. Стихи Юнны Мориц переведены на все европейские языки, на китайский, японский, турецкий... Язык русской поэзии в колесе всемирной истории звучит и с ее интонациями.