ПЕВЧИЙ ДРОЗД НА МАЙДАНЕ

Поэт Юнна Мориц уверена, что ее личность сложилась в киевском детстве.

03.07.2009

Мне хотелось бы знать, как меняется отношение к течению Времени с течением времени. Еще мне интересно, почему каждый по-своему видит Время и слышит все по-своему – слова, музыку, птичье пение.

Снег пролетел, пролетела птица,
пролетело мгновенье ока.
Я не такая тупица,
чтоб не понять намека.

Это стихи нашей землячки, уже давно живущей в Москве Юнны Мориц, отметившей 2 июня 65-летие (2002 год).

Как-то ранней весной я шла через майдан и у памятника казакам услышала ясный птичий голос. Что это, как возможно? Подняла голову: на вершине ели сидит певчий дрозд, красиво сидит, как маленькая живая скульптура. И распевает самозабвенно. Люди останавливались, слушали, смотрели счастливо. Получилось точно по словам Иосифа Бродского: «Поэт – как птица, он будет петь на любой ветке, на которую сядет. Как-то предполагается, что кто-то слушает».

Некоторое время спустя на здании Оперной студии консерватории появилась афиша «Творческий вечер Юнны Мориц» – с автопортретом автора и надписью «Скоро буду». Я стала перечитывать имеющиеся дома сборники ее стихов (их оказалось 9), слушала кассету Никитиных и старую детскую пластинку. Обещание было исполнено, когда в Киеве зацвела черемуха.

В зале погас свет, на сцену вышла Поэт. Начала читать стихи, в основном написанные за последнее десятилетие и вошедшие в недавно изданную книгу «Таким образом». «Я хочу прочитать стихи таким образом и такие, чтобы стало ясно, что человек и искусство, и наши чувства к близким – они никогда не равны режиму. Как не равны никакому режиму Гомер, Данте, Шекспир».

В книге наравне со стихами живут картины, о которых Юнна Петровна сказала: «Это не иллюстрации, а часть моей поэзии, такие стихи, которые невыразимы словами, а могли быть написаны только так – кистью, линией, цветом. Некоторые из них представляют собой черный лист, из которого проступает конкретный белый мир, материя белого света. Бывало, что я сперва рисовала картину стихотворения, а потом писала стихотворение картины этого белого света. Поэзия графики и живописи – это занятие было очень важным в моей жизни, просветляя многие дни отчаяния и тоски. Когда человек чем-то занимается не благодаря обстоятельствам, а вопреки им, это потом бывает дороже вдвойне».

Она родом из Киева и говорит, что становление личности связано у нее именно с этим городом. И еще с Челябинском, где она жила в эвакуации во время войны. «Все, что произошло со мной в детстве, было для меня основополагающим. Весь мой стиль, вся моя личность, поступки, стихи, рисунки – все сложилось тогда и здесь».

Как-то в интервью Юнна Мориц сказала, что поэтами не становятся, а рождаются. Так вот, первое ее стихотворение было написано в четырехлетнем возрасте:

Ослик встал на табуретку,
Ослик съел свою таблетку,
И наконец-то горло
У него продерло.

С табуретки ослик перешагнул в мир ее поэзии для детей, которая вся – волшебная смесь фантазии, юмора, доброты! Повезло тому, кто в детстве познакомился с резиновым ежиком с дырочкой в правом боку, узнал Большой Секрет для маленькой компании, летал на крыльях лебединых лошадей, видел старушку молодую, которая на голове вошла в метро, получил в подарок букет котов. Сказочный и веселый абсурд, когда мир предстает «ногами кверху хохоча», жизненно необходим детям. Да и взрослым тоже, только не все взрослые, к сожалению, об этом знают.

Однажды к своему стихотворению «Бессмертный лес и мельница, и ветер...» Юнна Мориц поставила эпиграфом строчку Заболоцкого: «Повсюду жизнь и я...» Точно выбранная строка протянулась сквозь время и осветила теперь собрание образов и тем книги «Таким образом». В ней – жизнь. Любовь. Милосердие. Природа. Искусство. Отвращение к фальши. Человек и чувство его достоинства. И лягушка, покрытая глазами (как, между прочим, и все люди, по мнению поэта).

Ее слова просты, все дело в потрясающей способности находить нужные, соединять их так, чтобы возникла музыка речи – «всего живого ненарушаемая связь», по Мандельштаму. Строчки – афористичны: «Поэзия – кредитная линия Господа Бога». Взгляд – предельно трезв: «Приходишь домой, а там – казино или пицца-хат». Спектр интонаций – от убийственной иронии («Есть хорошие старушки, неплохие старички, их ряды передовые брали кассу втихаря».) до пронзительной нежности, как в стихотворении, обращенном к внуку:

Лазурь в твоем глазу, похожем на стрекозку...
И фейский твой язык – законный мой трофей.

Юнна Мориц обращается к тем, для кого поэзия – область отдельного существования звука, ритма, пластики, души: «Поэтому для меня не имеет значения, огромен зал, мал ли он. Количество людей, чувствующих поэзию – оно всегда и везде одинаково, небольшое количество».

Она читала спокойно, негромко. Очень искренне. Красиво.

И я почувствовала, как из темноты и света, из звучания голоса и сочетаний слов в зале постепенно возникало как будто не имеющее точного названия, но явственно ощутимое – то, о чем Юнна Мориц, прощаясь, сказала: «Поэзия – это нечто разлитое в воздухе жизни каждого человека».

Я вышла из зала на оглушительный майдан и подумала: что делать? Как теперь жить? Какие говорить слова и совершать поступки, чтобы не растерять то, что явилось мне сегодня? Чтобы не обидеть свое Время?

Я не думаю, что следует верить в знаки. Но знакам «плюс» я доверяю безоговорочно. Вот и с певчим дроздом именно так получилось.

Ольга Савицкая
ДЕНЬ. Киев