Таким образом. Юнна Мориц до и после "Триумфа".

   «Я достала из портфеля номер журнала «Юность». Прочла Анне Андреевне и Эмме Григорьевне стихи Юнны Мориц... Я уже несколько раз прочла их дома, но мне хотелось опять и опять видеть их напечатанными, не веря глазам своим... - «Война - тебе! Чума - тебе!» - повторила Анна Андреевна, кликнула Наташу и Юлю и велела мне читать еще раз. Я прочла уже наизусть:
Кто это право дал кретину -
Совать звезду под гильотину?»

   «Сейчас уже нельзя ожидать, чтобы где-нибудь напечатали:
Кто это право дал кретину -
Совать звезду под гильотину?

   Никакой гильотины, оказывается, никогда не было. То есть она, конечно, была, но словно ее и не было. А кретин? Кретин, конечно, тоже был, но он, оказывается, был не совсем кретин. И те, кто не хочет забыть ни о гильотине, ни о кретине, - с теми теперь надо бороться» (Лидия Чуковская, «Записки об Анне Ахматовой», 1963 - 1966. Первая цитата помечена 22 февраля 1963 года, вторая - 29 марта 1963 года).

   Из письма Дмитрия Лихачева, 31 января 1983 года:
«Дорогая Юнна Петровна! Спасибо Вам за Ваши книги... Пусть не называют Вас «поэтессой». Вы поэт. Древнерусская тема - жизнь есть плавание. А плавание всегда открытие нового. В поэзии мы все еще живем и будем. А жить до той поры пока существует поэзия в эпохе «географических открытий»... Вот я открыл Ваше стихотворение «Игра на цитре». Дивное».

   У поэта Юнны Мориц в 2000 году вышло две книги, обе с иллюстрациями автора: «Лицо» (М.: Русская книга) и «Таким образом» (СПб.: Диамант; Золотой век). В этом году Юнне Мориц вручена премия «Триумф».

   - Юнна Петровна, за последние 10 лет вы неоднократно отказывались от ( включения вашего имени в премиальные списки. Ежегодно в журнале «Октябрь» появлялись большие циклы ваших новых стихов, там же - большой цикл вашей прозы «Рассказы о чудесном», но все это время ваши книги не издавались. В редких своих интервью вы говорили, что не желаете «звездеть» во время эпидемии «морального идиотизма», когда многие деятели культуры приобрели все качества «отвратительной, тиранической, воровской природы советской власти в самых худших ее проявлениях». Почему теперь вы приняли «Триумф»?

   - Я сочла возможным и несмертельным поставить чистый опыт: может ли вообще выжить поэт, не принадлежащий ни к одной из политических команд, ни к одной из элитных тусовок, когда практически невозможно никакое существование за их гранью в моей стране? Мой опыт в некотором смысле отразился в стихотворении:
Я десять лет не издавала книг, но не рыдала, что «сижу в опале».
В какой опале, если ни на миг
ни я, ни мой читатель не пропали?!.
Как видите, пропасть не так легко,
обрываю цитату, желающие прочтут и узнают, что было дальше, в моей книге.

   Премия «Триумф» абсолютная для меня неожиданность, не было никаких списков и «выдвижений», как бывает на премию Государственную, Пушкинскую, Букер, Анти-букер и далее везде, - меня никто ни о чем не предупреждал и не спрашивал. Просто присудили вдруг и поздравили, просто вдруг оказалось, что очень многие рады и даже счастливы, что я эту премию получила. Искренняя радость многих людей - вот моя главная премия, и я приняла ее с благодарностью.

   - Поэты, идущие командой, принадлежащие к тусовке, что-то теряют или приобретают?

   - Ничего не теряют, они только приобретают свою среду и уверенность в ее «пробивной силе». Все было бы слишком просто, если бы я вам сказала: те, кто входят в команду, теряют личность, свободу, мораль, мое уважение, - они вот все в дерьме, а я вот вся в белом. Нет. Быть в команде комфортно, практично, команда поддерживает «своих» в целях самосохранения. Это, несмотря на все разногласия и передряги, общий организм со своей иерархией и четкой субординацией, где все «раскручивают» друг друга. Ко мне приходит множество молодых, всем без исключения советую создавать свою команду, иначе они не «пробьются». Во времена сериалов не пробиваются, как правило, одиночки.

   Но по какому-то чистому наитию меня повело в сторону, противоположную «мейнстриму», я решила, что погибель русского поэта, не вписанного и не упакованного в команду, в культурологическую тару, сильно преувеличена. И я рискнула на личном опыте это проверить. Да, трудно, тебя лет 10 не издают, хотя читателей у тебя раз в 10 больше, чем... Кислород перекрыт, независимая печать дружно льет свои независимые помои, но ведь я начисто забываю об этом, когда плыву в океане ритмов и пребываю в мире своего исключительного знания о природе прекрасного, которым я, конечно, обладаю. Вообще, трудности переносят с достоинством только истинные аристократы, речь, конечно, не о сословной привилегии, а о духовной, о привилегии аристократического аскетизма.

   И еще - поэт команды никогда в жизни не напишет поэму «Звезда сербости», потому что в его исполнении она будет воспринята как политический акт определенного коллектива. А когда я пишу такую поэму, все знают, что это моя, и только моя, личная инициатива, за мной, кроме искры Божьей и моей человеческой сути, никто не стоит, никакая корпорация.

    Для меня это природно, естественно: «никакую паутину / исступленно не плести,/ одиночества картину / до шедевра довести!..» Когда я слышу нечто вроде «Все - за мной!», я всегда спрашиваю: зачем, с какой стати, куда?

   - У вас есть несколько сквозных тем, например, лицо и маска: «Там трутся маски о крыльцо / и ловят воздух ртом./ А у меня - везде лицо, / и голое при том». Это как-то связано с названием вашей книги «Лицо»?

   - Путешественник попадает на необитаемый остров, видит голого аборигена в набедренной повязке и спрашивает: «А что вы надеваете на себя зимой, когда холодно?» Абориген задает ответный вопрос: «А что вы надеваете зимой на свое лицо, когда холод- но?» Путешественник отвечает: «На лицо? Ничего не надеваем». Абориген улыбается: «А у меня - везде лицо». В названии моей книги это чувство частично присутствует.

   - Вы написали стихотворение «Довлатов в Нью-Йорке», очень нежное и трагическое, живое, портретное, с летающей белой панамкой... Вы дружили с Довлатовым?

   - В тот летний день, когда мы втроем, Сережа, жена его Лена и я, шли по раскаленному городу, все именно так и было, как я написала в стихотворении, включая Сережину белую панамку. Он был огромен, необычайно красив, обаятелен, весел, изысканно остроумен. Я тогда несколько дней жила у Лены с Сережей, проездом, меня пригласил Лев Лосев прочесть эссе на пастернаковском симпозиуме. До этого я тоже у них останавливалась, Сережа очень мне помогал, вел несколько моих авторских вечеров, встречал, провожал, советовал, кормил и давал для ночлега лучшую в доме постель. Вся семья была необычайно гостеприимна и артистична. Сережина мама - отдельная песня, очень яркая личность с неподражаемым чувством юмора, стиля и языка.

   Мы обменивались письмами, поэзией и прозой, просьбами и надеждами, у меня сохранились фотографии тех авторских вечеров, которые вел Сережа. После его ухода в вечность его приватизировала команда друзей, в которую я не вхожу и с членами которой я очень мало знакома. Наша дружба с Сережей была абсолютно безалкогольной, что уже само по себе - дивное чудо.

   - Юнна Петровна, меня всегда интересовало: каким образом чужая поэзия может влиять на поэта? Не на графомана, а на поэта?

   - Когда речь идет о влиянии, чужой поэзии не бывает, как не бывает чужой Луны, влияющей на приливы-отливы морей-океанов. Если человек с детства читает поэзию и ему от природы дано вещество, откликающееся на тайны ритмичной Вселенной, которая, по сути, и есть поэзия, тогда он не то чтобы начинает поэзию любить - он начинает поэзией жить, в какие-то мгновенья вспоминая какие-то строки. А иногда он начинает жить в поэзии как поэт. Но источник один -«чужая поэзия», и она, безусловно, дает очень мощную энергию, которая движет и развивает способности человека проникать в ритмы Вселенной, где мы пребываем.

   Стихи ведь пишутся не потому, что поэт решил: вот сейчас я скажу человечеству нечто особенное, - не потому, что поэту вдруг захотелось «пасти народы» и быть «говорящей головой». А потому, что он превращается в некую ритмическую среду обитания, из которой рождаются волны, полные всяческой жизни и всяческих жизней. Мне кажется, что это случается «в тишайшие миги, / на умственном сдвиге / ушедших в себя».

   Бывают, конечно, и вульгарный плагиат, и безотчетное воровство, но тут имеет место замечательная вещь - «самоликвидирующиеся узлы»! Некоторые субмарины, торпеды и чудеса поэзии можно разобрать на детали, но вновь собрать уж никак невозможно, поскольку там есть эти самоликвидирующиеся узлы. Применительно к поэзии речь идет об уникальных свойствах и тайнах личности поэта, которые никакой клептоман свинтить не способен.

   - Вы не согласны с тем, что «времена не выбирают». Вы считаете, что выбирают, что в одно и то же время жили Ахматова и Жданов, Пастернак и Шаламов, но у каждого из них было свое время, которое сам человек выбрал. Вы тоже выбрали себе время. Кто с вами совпадает во времени?

    - Когда человек решает жить таким образом, как я, он попадает в мир, где нет мертвых. Гомер - не мертвец. Данте, Пушкин, Гоголь, Толстой, Платонов, Пастернак, Цветаева, Ахматова - далее везде. Открываешь дверь, соединяющую миры, и никто не мертв, все живы. Это способствует деликатности и взаимному уважению, - пребывая в таком времени и в таком мире, невозможно учить Ахматову, какие стихи и как ей следовало писать на склоне лет, например...

   У меня есть стихи о людях, которые отращивают ногу, идущую в ногу со временем. Одно время кончилось - у них эта нога отмирает, и они отращивают другую, идущую в ногу с другим временем. А у меня такой ноги нет, поэтому я живу сразу во множестве времен и хожу в мировую литературу, как ходят из комнаты в комнату, как ходила однажды летом на ледоколе в Арктику, а потом долгое время земля плыла под ногами, потому что привыкла ходить я по качающейся палубе, что повлияло неслабо на мою поэзию.

   Никто ни с кем не совпадает в избранном времени, кроме тех, у кого отрастает та особенная нога. Да и то, надо сказать, что порой эти ноги дерутся и ломают друг другу ноги.

   Несмотря на кажущееся сходство, у Пелевина - одно время, у Сорокина - другое, у Акунина - третье, каждый выбрал свое.

   - Я очень люблю ваши детские книги «Большой секрет для маленькой компании», «Собака бывает кусачей», «Букет котов». Когда вы начали писать стихи для детей? И каким образом в вас уживаются два столь разных поэта?

   - Я стала писать «свое детское» в 1963 году, когда попала в «черные списки» из-за стихотворения «Памяти Тициана Табидзе», потом 9 лет мои книги не издавали, а только учили меня в литпрессе любить родину, жизнь и не считать себя русским поэтом - ни в коем случае.

   По этому поводу я не стала посыпать голову пеплом и особо рыдать, а пустилась свистеть ежиком с дырочкой в правом боку... И тогда, как сейчас, полдюжины детских поэтов узурпировали территорию детской литературы и присвоили себе исключительный титул знатоков детской психологии. Кроме того, был и есть какой-то дурацкий предрассудок, что никогда «взрослый» поэт не сможет быть «детским» и наоборот.

   А я исходила из того, что книги детям читают взрослые и только потом дети начинают сами читать поэзию. Вот я и писала такие стихи для детей, которые были бы интересны и взрослым, и мне самой.

   Я писала для детей с упоением, ушами махая в абсолютной свободе, чем и доныне с большим удовольствием занимаюсь. Кроме того, я - Близнец, созвездие - двойня, вот таким чудом в меня и вселилось нечто, другим созвездиям не доступное. Подумать только: влетаешь в «черные списки», и тут как тут начинаешь чирикать «Пони девочек катает, пони мальчиков катает, пони бегает по кругу и в уме круги считает», - и уж никак нельзя твою изуродовать душу!

   - Какие события последних лет вызывали у вас чувство национальной гордоcти?

   - То, что Россия не принимала участия в «демократических бомбежках» Югославии. А также, когда на Западе гибнут подводные лодки и бьются «конкорды», в российской прессе нет никакого ликования по этому поводу и никогда не появится статья о том, что в гибели «конкорда» виновата западная система, правительство, развал, воровство и так далее. И я горжусь, что не у нас и не нашими людьми было сказано: «Он бомбил Югославию с чувством удовлетворения, как и положено летчику демократической страны».

   - А чувство национального позора?

   - Когда советские танки в мирное время вторглись в Венгрию, в Чехословакию. Когда люди гнили в тюрьмах и лагерях за свои произведения, политические и религиозные убеждения. Когда не печатали Цветаеву, Ахматову, Мандельштама, Гумилева, Набокова - список огромен!.. Когда я подписывала множество писем в защиту Даниэля, Синявского, Солженицына. Когда мои порой выдающиеся коллеги добровольно и с пользой для себя «стучали» на своих «политически неблагонадежных» конкурентов по цеху, чаще всего не в письменных доносах, а в дружеских застольях с соответствующими стукоприемниками. Когда антисемитизм был государственной политикой во всех областях жизни, кроме уголовно-бандитской. Когда за желание уехать в другую страну могли убить, отравить, посадить, затравить в школе ребенка.

   Это уж потом я могла написать: «Все красавцы, все гении, все мозги уезжают, / остаются такие бездари и дураки, как я». А в те времена такая свобода слова и чувство юмора ни за что не могли быть озвучены мной по причине «саморепрессии» - в силу законов моей совести.

   Но как только «союз нерушимый» вывел войска из Афганистана, из стран соцлагеря, как только разрушили Берлинскую стену, как только Россия стала разоружаться - о Россию вдруг стали дружно вытирать ноги, как о тряпку, печатать карты ее грядущего распада, вопить о ее дикости и культурной отсталости, ликовать, что такой страны, как Россия, больше не существует.

   С тех пор как я увидела и услышала всю эту «высокоинтеллектуальную» улюлюкалку, чувство национального позора меня в значительной мере покинуло, в особенности под «ангельскую музыку» правозащитных бомбовозов над Балканами.

   - Вы выпустили две книги, опубликовали более ста иллюстраций, получили «Триумф». Вы победили? Доказали, что поэт-одиночка может выжить в неблагоприятных для него обстоятельствах?

   - Когда прекрасный Иосиф Бродский получил Нобеля, он сказал, кажется, по радио «Сво- бода»: «Наша команда выиграла». Великолепный, мудрый поэт, но эта фраза меня насмешила. В литературе, в искусстве никто ни у кого не выигрывает, никакая команда, и никто не может никого победить - ни дружный коллектив, ни одинокий Орфей, например. Блок... И никакая премия не бывает победой над кем-то.

   И уж точно поэт, в том числе и я, никому ничего не доказывает, поскольку Поэзия изначально - по ту сторону доказательств.

   А что помогало мне жить?.. Какая-то чистая сила, например, вот эта открытка, которую я получила 2 июня 1983 года в день своего рождения:
«Дорогая и глубокоуважаемая Юнна Петровна. Позвольте незнакомому человеку, знающему Ваши стихи, начиная с первого сборника, воспользоваться Вашим днем, чтобы признаться, что я их люблю и от них мне легче жить. Я филолог, стиховед, переводчик, по профессии не имею права на «нравится не нравится», и исключений из этого так мало, что я решился написать Вам об этом.
Пусть Вас это не обидит.
Ваш М.ГАСПАРОВ».

   Мне никогда не было легче жить от моих стихов. От этой открытки, да, было. Легче. Я глубоко благодарна за это.

Беседовала Мария Богатырева.

Литературная газета №6 7-13 февраля 2001 г.