Гендерная проблематика в языкознании

Елена Горошко

Linguistic freedom is the precondition

for the realization of other, fundamental rights.

Toue Skutnabb-Kangas,

How the Kurds are deprived

of Linguistic Human Rights (1992)[1]

It is not unimportant that a person uses 'chick'

nor unimportant that he stops using it.

Every act reproduces or subverts a social

institution (in the above case, relations between

men and women).

Trevor Pateman,

Language, Truth and Politics (1975)[2]

1. Возникновение и основные направления лингвистической гендерологии

Понятие «гендера» вошло в современную лингвистическую парадигму гораздо позже, чем в другие гуманитарные науки, а именно во второй половине этого столетия. Первоначально работы в данной области возникли на Западе и первые системные описания мужских и женских особенностей речи и языка были сделаны на базе языков из германской и романской языковых групп. Что касается нашей отечественной лингвистики, то первые регулярные исследования по этой тематике стали проводиться только в конце 80 — начале 90 годов. И где-то уже с середины 90-х стали развиваться бурными темпами. В настоящее время этот процесс происходил и происходит столь стремительно, что сейчас с уверенностью можно говорить о появлении ещё одной новой отрасли отечественного языкознания — лингвистической гендерологии (или гендерной лингвистики).[3]

На современном этапе уже появился ряд работ (и, прежде всего, это монография А.В. Кирилиной Гендер: лингвистические аспекты, М., 1999), где делается попытка системного осмысления и описания языка в связи с феноменом пола, создается теоретическая модель гендера и производится систематизация методологических подходов к исследованию проблемы гендера в языкознании. Вопросы, связанные с разработкой методики лингвистического исследования гендера, созданием инструментария гендерных исследований, сейчас ставятся во главу угла в отечественной лингвистике.

Если рассматривать современное состояние гендерных исследований на Западе, то там обычно выделяют три магистральных подхода:[4]

Первый подход сводится к трактовке исключительно социальной природы языка женщин и мужчин и нацелен на выявление тех языковых различий, которые можно объяснить особенностями перераспределения социальной власти в обществе. При этом «мужской» или «женский» язык определяется как некая функциональная производная от основного языка, используемая в тех случаях, когда партнеры по речи находятся на разных ступенях социальной иерархии.

Второй — социопсихолингвистический подход — научно редуцирует «женский» и «мужской» язык до особенностей языкового поведения полов. Для ученых, работающих в данном направлении, статистические показатели или определение средних параметров имеют основополагающую значимость и составляют каркас для построения психолингвистических теорий мужского и женского типов речевого поведения.

Представители третьего направления в целом делают упор на когнитивном аспекте различий в языковом поведении полов. Для них оказывается более значимым не только определение частотности различий и оперирование её показателями, но и создание целостных лингвистических моделей когнитивных оснований языковых категории.

В современной научной парадигме все три подхода считаются взаимодополняющими и лишь в своей совокупности они обладают объяснительной силой.

А.В. Кирилина, проводя более подробный и системный анализ проблем лингвистической гендерологии, выделяет шесть основных направлений, которые могут быть дифференцированы как концептуально, так и с точки зрения методологии и характера изучаемого материала:[5]

1. Социолингвистические гендерные исследования.

2. Феминистская лингвистика.

3. Собственно гендерные исследования, изучающие языковое поведение обоих полов.

4. Исследования маскулинности (самое молодое направление, возникшее в конце 20 столетия).

5. Психолингвистические исследования. (В рамках этого направления проводятся работы в области нейролингвистики, изучения онтогенеза речи, сюда же относится и биодетерминистское направление, исследующее когнитивные особенности и различия между мужчинами и женщинами и их проявления в речи).

6. Кросскультурные, лингвокультурологические исследования, включающие гипотезу гендерных субкультур.[6]

В то же время А.В. Кирилина считает, что данная классификация является весьма условной, и все эти направления имеют много общего, так как для всех перечисленных групп, характерна сходная проблематика и объект исследования.

Во-первых, как правило, объектом исследования становится взаимоотношение языка и пола, т. е. вопрос о том, каким именно образом пол манифестируется в языке — номинативная система, лексика, синтаксис, категория рода и прочее. Основной целью таких исследований является описание и объяснение того, как проявляется пол в языке, какие оценки приписываются в языке мужчине и женщине и в каких семантических областях они наиболее распространены.

Во-вторых, целью гендерных исследований в языке может быть изучение речевого поведения полов, выделение и описание особенностей мужского и женского речевого рисунка. При этом исследования чаще всего осуществляются или с позиций социокультурного детерминизма, или в рамках теории биодетерминизма.

В-третьих, следует особо подчеркнуть, что часто гендерные исследования в языкознании носят междисциплинарный я сопоставительный характер.

В-четвертых, практически любая область лингвистики может быть рассмотрена с гендерных позиций.

В-пятых, гендерная проблематика в языкознании носит ярко выраженный прикладной характер, и именно в рамках данной исследовательской парадигмы было осуществлено наибольшее количество успешных попыток в рамках языкового планирования и реформирования языка, о которых мы расскажем в дальнейшем.[7]

Если же рассматривать гендерные исследования на постсоветском лингвистическом пространстве, то необходимо подчеркнуть, что фокус исследований в отечественной лингвистике явно смещен ко второму направлению — квантитативной социо- и психолингвистике, хотя в настоящий момент наметилась и тенденция к увеличению количества исследований в рамках первого направления (изучение лексики, паремиологии на предмет выявления гендерных асимметрий и изучение степени андроцентричности, например, русского языка). Увеличилось и количество работ, посвященных изучению кросскультурных гендерных различий.[8] Единственным направлением, практически не представленном в отечественной лингвистике, являются исследования по проблемам маскулинности.

Следует также заметить, что одной из последних тенденций развития отечественной лингвистической гендерологии является увеличивающееся количество работ в рамках теории постмодернизма. Ученые, работающие в этой концептуальной базе, настаивают «на применении дерридианского деконструктивизма, позволяющего вскрыть отношения господства и подчинения, «фаллологоцентризм» языка и общественного сознания».[9] Это направление наиболее тесно связано с идеологией феминизма. Одним из лейтмотивов этого течения является положение о том, что нельзя говорить об отношениях между полами вне связи с категориями «власти», «подчинения» и «господства».

Остановимся на этом направлении подробнее.

2. Возникновение феминистской лингвистики

Феминистская лингвистика или же феминистская критика языка возникла в языкознании в 60-70 годы нашего века. Её возникновение было обусловлено целым рядом причин как экстралингвистического, так и интралингвистического характера. К первой группе причин мы можем отнести целый ряд событий, а именно развитие «Нового женского движения» в США и Европе, рост особой популярности идей феминизма на Западе, расцвет философии постмодернизма и так называемую «когнитивную эволюцию»[10].[11] К собственно языковедческим причинам, способствующим возникновению феминистской критики языка, относятся следующие. Во-первых, возникновение целого ряда новых научных направлений в самой лингвистке в 50-60 годах — психолингвистики, квантитативной социолингвистики, прагматики, теории коммуникации. Во-вторых, выдвижение в истории лингвистики на первый план изучения человеческого фактора и проблемы взаимосвязи языка с биосоциальными характеристиками человека и в том числе с его полом. В-третьих, смена парадигм в науке (переход от структурализма к прагматике) и появление собственно методологической и научной базы для развития гендерных исследований в социальных науках.

Следует заметить, что хотя феминистская критика языка стоит как бы особняком от остальных направлений гендерных исследований в языкознании из-за своего ярко выраженного междисциплинарного подхода,[12] в то же время, на наш взгляд, она находится на перекрестке гендерных исследований языка и собственно критической лингвистики, являясь её естественным продолжением.

История этого направлена насчитывает около трех десятилетий. В 1970 году Мэри Рич Кей организовала в Калифорнийском университете первый семинар по проблемам языка и пола, а затем в 1975 году по материалам этого семинара выпустила книгу под названием Мужской/женский язык.[13] Основополагающими работами по феминистской критике языка стали вышедшее в том же 1975 году исследование Робин Лакофф Язык и место женщины[14] в английском и монографий Луизы Пуш Немецкий — язык мужчин[15] и Сенты Тремель-Плетц Женский язык — язык перемен[16], написанных на данных, полученных на базе немецкого языка. На английском языке с 1976 года издается специальный журнал Женщины и язык, где печатается вся новейшая информация по международным и междисциплинарным исследованиям в области феминистской критики языка. Своей главной целью представители феминистской лингвистики видят критику патриархатного сознания в языке и языковую реформу, направленную на устранение ущербности представления образа женщины в языке и сексистских асимметрий, существующих в языке и речи.

3. Теоретические основы феминистской лингвистики

Теоретической базой для феминистской критики языка послужили как основные концепции критической лингвистики, так и некоторые воззрения В. Гумбольдта и его последователей, а также знаменитая гипотеза Сепира-Уорфа[17] или «теория языковой относительности», отчасти вытекающая из идей великого немецкого лингвиста. Так, по мнению Гумбольдта, язык — это некое выражение национального духа, определенный «промежуточный мир», стоящий между мышлением человека и внешним миром; он является той силой, которая превращает мир в идеи, вербализуя и меняя при этом собственно сам мир. Язык не только создает некий образ мира, но и оказывает действенное влияние на мысли и поступки людей и на развитие общества в целом. В. фон Гумбольдт один из первых в лингвистике написал о круге, который каждый язык описывает вокруг своего народа.[18]

Сама же гипотеза «лингвистической относительности» как концепция возникла в тридцатых годах 20 века в США. Согласно этой гипотезе, язык не только продукт общества, но и средство формирования его мышления и ментальности. Язык формирует мышление и мировоззрение людей, это — способ познания внешнего мира. «Логический строй мышления также определяется языком. Сам характер познания действительности зависит от языка, на котором мыслит познающий субъект. Люди членят мир, организуют его в понятия и распределяют значения так, а не иначе, поскольку являются участниками некоторого соглашения, имеющего силу лишь для этого языка, сходные физические явления позволяют создать сходную картину вселенной только при соотносительности языковых систем».[19] Более того, по мнению Бенджамина Уорфа, «наш лингвистически детерминированный мыслительный мир не только соотносится с нашими культурными идеалами и установками, но захватывает даже наши, собственно, подсознательные процессы в сферу своего влияния и придает им некоторые типические черты»[20].

Следует заметить, что отношение к гипотезе лингвистической относительности в современном языкознании крайне неоднозначное. Как любое, сколько-нибудь значительное явление в научной парадигме, гипотеза лингвистического релятивизма[21] имеет и большое количество своих сторонников, и многочисленное «племя» противников. Наиболее серьезной критике она была подвергнута в марксистском языкознании, но это и понятно. Например, противники этой гипотезы неоднократно указывали, что в своей радикальной форме она означает, будто бы носители разных языков воспринимают мир по-разному, они не могут понимать друг друга и общаться друг с другом, что опровергается опытом истории человеческой цивилизации. Но весь парадокс заключается в том, что в такой радикальной формулировке сам Б. Уорф никогда этот вопрос не ставил. Он полагал, что далеко не всё в культуре определяется языком, хотя разграничения языковых и неязыковых факторов он не предложил.[22]

Судьба гипотезы Б. Уорфа оказалась довольно необычной. Лингвистика ни при жизни Б. Уорфа, ни сейчас не могла и не может её доказать или же опровергнуть. Для проблем, затронутых еще В. Гумбольдтом в XVIII и развитых Э. Сепиром[23] и Б. Уорфом в XX веке, нет ни инструментального, ни понятийного аппарата для всесторонней верификации.[24] Гипотезу лингвистической относительности пытались проверять экспериментально, но четких результатов такие опыты не дали ни в ту, ни в другую сторону.[25] Однако, в последнее время (и немало этому способствовала феминистская лингвистика) проблематика, связанная с гипотезой лингвистической относительности, стала намного популярнее, нежели раньше. И во многом это произошло благодаря тому, что возрождение интереса связано не с развитием каких-либо методов или экспериментальной базы, а с появлением сходных или же опирающихся на нее философских концепций.

Одной из таких концепций явилась философия постмодернизма, влияние которой испытала на себе и феминистская критика языка. Таким образом, теоретической основой для феминистской лингвистики стали одновременно как лингвистический релятивизм, так и его философское «продолжение» в виде постмодернизма, утверждающего языковую концепцию окружающей нас реальности. Постмодернистская концепция утверждает, что реальность на самом деле — это своеобразный «лингвистический трюк» нашего сознания: то, что индивид воспринимает как реальность, на самом деле социально и лингвистически сконструировано. Постмодернизм был одним из первых направлений научного познания 20 века, которое открыто призналось, что текст не отображает существующую реальность, а творит новую, и эти реальности не зависят друг от друга,[26] а отношение человека к действительности опосредуется дискурсивной практикой.[27] Отсюда логично вытекает один из базовых постулатов феминистской критики языка о господстве патриархатного общества и навязывании через тексты и дискурсивные практики патриархатной системы ценностей, о том, что система ценностей и взгляд на мир производится с позиции «европейских белых мужчин», или, иначе говоря, что «все сознание современного человека пропитано идеями и ценностями мужской идеологии с ее приоритетом мужского начала, логики, рациональности и объектностью женщины»[28] в этой картине мира. «Подобно тому, как эскимосу нужно много слов, чтобы описать различные виды снега, так и сексистскому обществу нужен широкий словарный запас, чтобы всеми правдами и неправдами очернить образ женщины».[29]

Ещё одним философским течением, значительно повлиявшим на концептуальную базу феминисткой лингвистики, стал постструктурализм. Целью постструктурализма является «осмысление всего «неструктурного в структуре», выявление парадоксов, возникающих при попытке познания человека и окружающего его мира с помощью языковых структур, преодоление редукционизма, построение новых практик чтения[30]». В постструктурализме происходит критика метафизики с её логоцентриз-мом — за всеми культурными продуктами и мыслительными схемами стоит язык власти и власть языка. Логоцентризму противостоит идея различия и множественности. В связи с этим мы бы хотели упомянуть две идеи постструктурализма, нашедшие наиболее яркое отражение в феминистской лингвистике. Первая затрагивает значимость контекста в определении роли речевых актов и текстов, вторая подчеркивает особенности структуры взаимосвязей языка с сознанием и мышлением человека.[31] Что касается критической лингвистики, то её основная цель — анализ как неявных, так и прозрачных структурных отношений доминирования, дискриминации, власти и контроля, выраженных в языке — буквально совпадает с проблематикой собственно феминистской лингвистики. Многие ученые, работающие в данном русле, разделяют мнение Ю. Хабермаса относительно того, что «язык есть средство доминирования и социальной силы. Он служит для законодательного закрепления отношений организованной власти. Насколько законодательно закрепленные (легитимные) отношения власти не выражены, настолько язык идеологизирован».[32] Отсюда можно сделать вывод, что феминистская критика языка по своим взглядам теоретически ближе к концептуальным рамкам критической лингвистики, нежели к гендерным исследованиям. Исследовательский интерес критической лингвистики — разоблачение неравенства и несправедливости — в рамках феминистской критики языка артикулирует проблему пола, то есть «языкового» неравенства женщин и мужчин. Объектом изучения как в критической лингвистике, так и в феминисткой лингвистике является языковое поведение в естественных речевых ситуациях, имеющих социальную значимость (общественные институты, средства массовой информации и т. п.). Исследователи, занимающиеся проблемами феминистской критики языка, не могут быть «незаангажированными», они вынуждены становиться на ту или иную позицию. «В эмпирических исследованиях субъекты изучения не могут более рассматриваться в качестве объектов. Исследования «затрагивают» исследуемых и должны в конечном счете помочь им, насколько это возможно».[33] Практически все работы, выполняемые в данном русле, нацелены на общественно-политическую практику.

4. Основные течения в феминистской лингвистике

В настоящий момент можно выделить два основных направления в феминистской критике языка. Первое исследует дискриминацию образа женщины в языковой картине мира или «асимметрии в системе языка, направленных против женщин». Представители его полагают, что язык фиксирует мужское видение мира, «навязывая» мужские ценности и оценки. Из этого следует вывод, что практически все языки, функционирующие в нашем патриархатном обществе, являются «мужскими». И образ женщины, отражаемый в языке, снабжен негативными коннотациями[34] и характеристиками. К этому же направлению относятся и работы, анализирующие «механизмы включённости» в грамматический мужской род: идентификация в языке идет по мужскому роду, если говорится о представителях двух полов.[35]

И одним из центральных объектов исследований первого направления стал лексикон языка, т. к. именно в нем особенно четко отражены негативные дефиниции в отношении женщин. Исследования, проведенные в этом направлении, выявили следующее: согласование на синтаксическом уровне происходит по форме грамматического рода соответствующей части речи, а не по реальному референту пола, понятия «человек» и «мужчина» отождествляются, а в ряде европейских языков эти два понятия являются просто взаимозаменяемыми,[36] женские формы обычно являются производными от мужских, а не наоборот (Lehrer — Lehrererin (учитель-учительница (нем.)), Student — Studentin (студент — студентка (нем.)), лексические средства, описывающие женщин и их качества, имеют преимущественно негативные коннотации.

Во многих европейских языках (да и не только в них) образу женщины приписываются почти исключительно отрицательные качества. Особенно ярко это проявляется во фразеологии, где женщинам атрибутируется в основном объективность или же им противопоставляются мужчины как носители положительных начал и качеств.[37] Применение же мужского обозначения к референту-женщине значительно повышает её реноме в глазах окружающих, обратная же ситуация способствует значительному унижению референта мужского пола, а в некоторых случаях, если, например взять для сравнения ряд славянских культур, выражает и негативное отношение к гомосексуальной ориентации референта. Анализ О.В. Колосовой, проведенный на материале работ английских и американских исследований, привел автора к выводу, что «концептуальное пространство положительных оценочных признаков у референтов мужского рода значительно больше, чем концептуальное пространство атрибутивных признаков у референтов женского рода. По этой причине в тех случаях, когда необходимо отрицательно охарактеризовать референта с мужскими признаками, часто прибегают к переносу оценочных признаков, стереотипно приписываемых женщине. Если оценочные признаки, стереотипно закрепленные за референтом-женщиной, переносятся на референта-мужчину, то чаще всего наблюдается снижение негативных эмоциональных оценок».[38]

Другим примером использования слов с так называемой «сексистской направленностью» могут послужить некоторые фразеологизмы, заимствованные нами из английского языка: «Men are the stronger sex, Men should be bosses and women should work for them, A woman's place is in the home, It's a man's world». В переводе с английского языка данные фразеологизмы примерно означают следующее: «Мужчины — это сильный пол, Мужчины должны быть хозяевами, а женщинам следует им подчиняться, Место женщины — дома, Этот мужской мир (мир человека)». Результаты лингвостатистического эксперимента, проведенного с данными фразеологизмами, показали, что почти все его участницы оценили их как грубейшие проявления сексизма в языке. Выборка испытуемых состояла примерно из 2000 женщин с различными биосоциальными характеристиками. Диспропорциональная зависимость от понятийной обусловленности рода прослеживается на целом ряде английских слов, производных от man, fellow, brother (человек, парень, брат (пер. с англ.)), у которых есть неполные параллели с прототипическими признаками женского рода. (Интересен и тот факт, что даже в жаргоне лиц с нетрадиционной сексуальной ориентацией существует два слова butch (активная лесбиянка (англ.)) и femme (пассивная лесбиянка (англ.)), зеркально отражающие субординацию родов в гетеросексуальном обществе). Названные выше слова man, fellow, brother выполняют обобщающую функцию, но феминистские критики языка считают, что «использование их в языке непосредственно сопряжено с проведением субординационной границы между людьми в процессе когнитивного отчуждения двух родов».[39] По данному вопросу А.П. Нильсен, например, замечает, что достаточно часто слова, содержащие признаки мужского рода, имеют статус престижных. Именно поэтому многие из них послужили основой для образования сложных слов и словосочетаний типа mankind, brotherhood, Irishman, Frenchman, Scotsman, spokesman, bachelor's&master's degrees, fraternity, fellowship (в переводе с английского данные слова означают: человечество, братство, ирландец, шотландец, француз, шотландец, оратор, бакалаврская и магистерская степени, братство, содружество и т.д.).[40] Существование этих слов долгое время ограничивало когнитивную деятельность женщины, отчуждая её тем самым от сфер политики, спорта, образования и прочее. Например, освещение первого зарубежного визита Мадлен Олбрайт в ранге государственного секретаря США в газете Фаиненшеэл Тайме начиналось с тщательного описания её гардероба. А не менее известный журнал Нъюсвик, представляя впервые Мадлен Олбрайт в новой должности, назвал её разведенной матерью.[41] Затем следовало интимное описание подробностей бракоразводного процесса.[42]

По мнению представителей феминистской лингвистики, язык также фиксирует стремительно устаревающее в современном обществе гендерное распределение ролей, когда мужчина предпринимает нечто творческое, новаторское, а удел женщины — это домашний очаг, воспитание детей и сплетни с соседками.

5. Грамматическая категория рода и проблема референции

К исследованиям данного направления относятся и работы, изучающие понятийную обусловленность категории рода и в связи с этим, например, затрагивающие проблему, имеют ли личные существительные мужского рода нейтральное по отношению к полу значение, или все же обязывают думать о мужчине.[43] Иногда дело может доходить до абсурда. В полевых записях диссертационного исследования, проделанного О-В. Колосовой на материалах англо-американской прессы, зарегистрирован случай, который произошел с женщиной-высококвалифицированным специалистом по компьютерной технике. Ей удалось получить хорошо оплачиваемую работу в Пентагоне только после удачного редактирования документов из личного дела. Редактирование заключалось в исключении всех слов, имеющих показатели женского рода.[44] Нам хотелось бы привести также пример того, как в языке идентификация идет по мужскому роду, даже если референт женщина. Эта история у некоторых, кто её слышал, вызывала парадоксальную реакцию. Отец и сын попали в катастрофу, в которой погиб отец. Сын в тяжелейшем состоянии был доставлен в больницу. Когда хирург его увидел, он отказался оперировать ребенка, сказав: «Я не могу ничего делать (имеется в виду оперировать). Это мой сын». Для многих, услышавших эту историю, она казалось сценой из театра абсурда, т. к. то, что хирург мог быть женщиной и матерью мальчика, в голове практически ни у кого из слушателей не укладывалось (пример заимствован из работы Сьюзен Романи[45]). Язык вообще долгое время оставался сферой профессиональной дискриминации женщины. В профессиональной характеристике женщины как специалиста (резюме, трудовой биографии) обычно подчеркивались и подчеркиваются не столько её знания и умения, сколько её физические и эмоциональные качества. Таким образом, в профессиональном мире существует двойной стандарт для референтов женского и мужского полов, акцентирующий психологическую и когнитивную неполноценность женщины. Слова с прототипическими признаками рода имеют чрезвычайно важное значение при создании рекламных текстов в области вакансии рабочих мест. И это было подтверждено данными лингвистического эксперимента, проведенного с 120 студентами одного из американских колледжей. Испытуемым предлагалось определить свой интерес к объявлениям о приеме на работу, опираясь на лексический материал рекламных объявлений. Результат оказался парадоксален: если в объявлении о приеме на работу использовалась традиционная лексика, то лишь 5% женщин и 30% мужчин проявляли интерес к специальности, обычно выполняемой противоположным полом. о в тех случаях, когда использовалась лексика с нейтрализованными признаками пола, 25% женщин и 75% мужчин становились заинтересованными в получении работы противоположного пола. Если же в объявлениях использовалась лексика, где на работы, традиционно выполняемые мужчинами, приглашались женщины и наоборот, процент заинтересованных женщин возрастал до 45%, а мужчин — до 65%. Такое «сужение когнитивного пространства» женщины и отчуждение её от большой профессиональной деятельности не изжило себя и поныне. В исследовании О. Колосовой приводится случай с журналисткой Л. Хелпс, работающей в лондонской газете Истейт Таймз и жалующейся на трудности интервьюирования мужчин, которые при виде журналиста-женщины становятся гораздо менее «словоохотливыми». О дискриминации в профессиональном плане говорила и первая женщина — священник Англиканской церкви А. Бернес-Вильсон. Церковные служители мужчины вначале её карьеры относились с пристрастием к её сану, презрительно обращаясь к ней как «pristess». В английском языке данное слово отсутствует вовсе, существует только слово «priest» (священник). Добавление суффикса «ess», обозначающих лиц женского рода по профессии или статусу в обществе, придаёт значению слова как бы абсолютную абсурдность, исходя из принципа «такого нет, потому что не может быть».[46]

А.П. Нильсен пишет о том, что в словаре Вебстера она обнаружила 517 названий профессий с признаками двух родов, 385 с признаками только мужского рода и 132 с признаками женского рода. Объяснение этой диспропорции исследовательница видит в исторически сложившихся особенностях разделения профессиональной деятельности, где мужчинам принадлежит неоспоримое первенство. Кроме того, мужчины дали названия многим профессиям, которые теперь используются в языке, именно поэтому на пять мужских профессий приходится одна женская.[47] А вот в исследовании, проведенном известной феминистской лингвисткой Д. Камерон, было замечено, что в английском языке существует 220 слов, характеризующую женщину лекого поведения, тогда как для мужчин их зарегистрировано в 10 раз меньше. Полученная пропорция позволила исследовательницы прийти к выводу, что «сексистский имидж» женщины в языке представлен намного ярче мужского.[48] Интересен и тот факт, что такой имидж женщины прослеживается не только среди слов из общеупотребительного пласта лексики, но и в технической терминологии. Так, среди американских технических терминов распространены слова, представляющие собой метафоры, прототипами которых стали физиологические особенности полов — iron pipe nipple. Данное выражение обозначает жесткий наконечник трубы, в обычной лексике за словом nipple закреплено значение «сосок груди».[49] Что касается социальной сферы, то здесь динамика отношений между полами и появление ряда сексуальных субкультур выразилось в образовании целого пласта лексики, существование которого ещё несколько десятилетий было бы немыслимо. Сейчас уже не кажутся неологизмами такие словосочетания, как «поло-ролевая установка» или «половая идентификация».

Одним из способов дискредитации человека в языке может быть и ироничная презентация природы его социального происхождения. Общество корректирует языковое сознание человека, дифференцируя в языке и менталитете социальную природу и положение полов, «предписывая человеку устремления и модели поведения, о которых первоначально он может и не подозревать. Но когда коллективное языковое сознание представляет женщину полом слабым, а мужчину сильным, то это, несомненно, может повлиять и на поведение отдельного человека».[50] Возникшие на базе этого социальные стереотипы оказываются настолько сильными, что влияют не только на концептуальную основу слов и прототипические признаки рода, но и на их способности сочетаться друг с другом. Данная способность в лингвистике определяется термином «коллокационный». Например, в английском языке существует выражение family man, характеризующее мужчину с необычным поведением, отклоняющимся от общепризнанной морали и нормы. Вместе с тем коллокация слов family woman выглядит как языковая аномалия. Аналогично получилось и с выражениями career man и career woman. Данные выражения на русский язык могут быть переведены как «семейный мужчина» и «семейная женщина» и «мужчина, делающий карьеру» и «женщина, делающая карьеру» (иля «карьерист» и «карьеристка»). И когда на ВВС к княгине Йоркской Саре Фергюсон (тогдашней невестке королевы Англии), известной эксцентричностью и некой анормальностью своего поведения, обратились как career girl, после такого обращения Сара Фергюсон отказалась участвовать в программе дальше.[51]

6. «Дискурсивное направление» феминистской лингвистики

Не менее обширным является и второе, «дискурсивное» направление феминисткой критики языка.[52] Интерес представителей второго направления сосредоточен на изучении особенностей дискурса в целом --на структуре взаимоотношений между текстом и обществом. К числу основных вопросов, которые стоят перед учеными, работающими в этом направлении, относятся такие: «Как происходит натурализация патриархат-ной идеологии?», «Кто имеет доступ к инструментам власти и контроля?», «Как женщина подвергается дискриминации в дискурсе?», «Как происходит понимание определенных видов дискурса? », « Какие речевые стратегии и тактики помогают женщинам быть услышанными?» и прочее.

Эти работы характеризуются целым рядом особенностей, свойственных и критическому анализу дискурса в целом. Практически все исследования являются проблемно-ориентированными, т. к. исследуется языковое поведение в обыденных повседневных ситуациях, имеющих непосредственную социальную значимость. Они обращены к насущным социальным проблемам, которые в результате анализа могут быть лучше поняты и, возможно, начнут решаться. Язык и общество рассматриваются представителями этого направления как диалектически взаимосвязанные сущности. Языковые знаки (понимаемые как язык в действии) являются на любом уровне результатом социальных процессов. Считается, что власть предержащие[53] имеют более обширный и легкий доступ к коммуникации и более разнообразный выбор речевых стратегий поведения. Исследования имеют отчетливый междисциплинарный характер: считается, что социологические, политические, когнитивные, психологические, психоаналитические и другие модели научной парадигмы могут быть использованы для верификации широкого круга вопросов, формулируемых феминистской критикой языка; широко включена и историческая перспектива. То положение, что социальные процессы скорее более динамичны, чем статичны, берется под пристальное внимание при постановке проблематики, выборе методологии и способах интерпретации данных. «Каждый дискурс и каждый текст связаны с другими синхронически и диахронически и должны рассматриваться в их связи с другими видами дискурса».[54] Дискурс рассматривается вообще как форма социального действия, зависящая от ценностей и норм общества, условностей (в качестве естественных идеологий) и социальных практик, всегда ограниченных и находящихся под влиянием структур власти и исторических процессов. Представителями этого направления допускается и социальная конструкция значений (смыслов). Считается, что значения всегда подчиняются более или менее жестким конструктивным правилам и отношениям власти, которые и возникают вследствие такого взаимодействия. «Многие осознанные и бессознательные мотивы и процедуры планирования текстов оказываются существенными для создания и восприятия оных, и это приводит к возникновению выраженных и скрытых значений, когнитивных и эмоциональных аспектов дискурса».[55] Постулируется практическая приложимость результатов исследования — они должны представлять интерес не только для академической науки, но и иметь непосредственное практическое воплощение, например, в качестве принципов недискриминационного языкового поведения. Необходимо также и точное лингвистическое описание данных, применение различных инструментов лингвистического анализа (методов социальной семиотики, теории речевых актов, теории аргументации и прочее) в зависимости от того, что может помочь при интерпретации данных. Методологическая база исследований должна быть «прозрачной» и в идеальном варианте языковая теория и методология должна интегрировать язык и социум.

Дискурсивные исследования характеризуются широким охватом, анализируя самые разные аспекты ведения аргумента-тивных диалогов — телевизионные ток-шоу, политические дебаты, диалоги врачей и пациентов, речевое общения в семье, школе и даже религиозный дискурс и т. д. В их основе лежит предположение о том, что на базе патриархатных стереотипов, зафиксированных в языке, развиваются разные стратегии речевого поведения мужчин и женщин. Известная феминистская лингвистка Дж. Пенелоуп ввела даже понятие патриархатного универсума дискурса.[56] Концептуальный смысл данного понятия сводится к тому, что женщина вынуждена определять и выражать себя в языке, воплощающем мужской взгляд на мир. У женщин как бы нет средства для рефлексии и осмысления своего собственного опыта, т. к. язык, которым они располагают и в системе координат которого они должны себя определять, изначально к ним предвзят и враждебен. Например, такие феминистские исследовательницы как А. Дворкин и М. Виттиг говорят, что их внутренняя женская сущность не синхронизируется с вербальной; Д. Спендер полагает, что английский язык создан мужчинами для мужчин, для выражения и распространения своей менталь-ности («мужского» взгляда на вещи). В этом «мужском» мире женщины девиантны и несовершенны или же их делают попросту невидимыми. «В созданном мужчинами языке Вас видят мужскими глазами или отчуждают, или Вы становитесь невидимкой. И у Вас есть два пути — или стать двуязычной, или пойти на семинар, где Вас обучают мужским речевым тактикам и стратегиям вербального поведения».[57] А. Дворкин и М. Дели сравнивают мужской язык с китайскими колодками для женщин, которые более тысячи лет мучили их и не давали им развиваться свободно.

Следует заметить, что представительницы французской феминисткой лингвистики занимают самые радикальные позиции по вопросу реформирования языка. Они считают явно недостаточными те косметические меры, связанные с заменой сексистской лексики и её гендерным анализом, которые проводят англо-американские и немецкие феминистки. Более того, эти попытки кажутся француженкам крайне опасными, т. к, они заставляют женщин поверить, что они могут пользоваться и мужским языком, достаточно только его несколько реформировать. Надо менять весь мужской дискурс и связанную с ним мужскую ментальность, чтобы окончательно высвободить себя из оков патриархатного мышления и языка. В подкрепление этой точки зрения Сьюзан Романи, профессором Оксфордского университета, было сделано следующее: методом сплошной выборки из корпуса образцов записей современной английской речи (British National Corpus) она высчитала «дискурсное время» (т. е. частоту встречаемости единицы в тексте) для местоимений он (he) и она (she). ...На 3 миллиона слов he встретилось 652,547 раза, a she — 352,239[58] раз.

Феминистская лингвистика много нового добавили в теорию речевых актов Остина-Серля,[59] создала свой собственный описательный аппарат для фиксирования в речевых актах власти и доминантности, несколько переформулировала условия соблюдения принципа кооперации Грайса, более широко проинтерпретировала понятие о коммуникативных неудачах, относя к ним прерывание говорящего, невозможность завершить высказывание, утрату контроля над тематикой дискурса и ряд других параметров. Исследования мужской и женской коммуникации обусловили появление понятия «гендерлект», существование которого, однако, еще нуждается в дальнейших доказательствах.[60] К этому же направлению можно отнести и работы о влиянии пола на языковую социализацию личности.[61] Гендерные отношения крайне важны для социальной организации, выражая ее системные характеристики и структурируя отношения между говорящими субъектами. Основные принципы межкультурной коммуникации распространены и на гендерные отношения. Согласно их предположению, в лингвистическом аспекте женщины и мужчины переживают языковую социализацию по-разному. Различие состоит в усвоении типичных гендерных конвенций и стратегий коммуникации. Из-за различия культурно обусловленных интерпретационных конвенций нарушается понимание высказываний, что при вербальном общении мужчин и женщин провоцирует неадекватную реакцию и ведет к коммуникативным неудачам.

Суммируя в целом исследования второго направления феминистской критики языка, можно сказать, что они фиксируют различия женского и мужского стилей речевого поведения. Женщина склонна чаще задавать вопросы. Вопросы, как правило, задаются с целью каким-либо образом продолжить беседу, женщина всегда более заинтересована в продолжении беседы. Свое несогласие с мнением собеседника женщина чаще выражает молчанием, а не открытым словесным протестом. По некоторым данным, считается, что средства вербальной агрессии ей более чужды, чем мужчине. Существует также «мужская» и «женская» «интерпретация» вербальной агрессии: женщина считает её направленной лично против себя и склонна перебивать общение, мужчины видят в ней способ интенсификации беседы. Было замечено и то, что женщину обычно перебивают чаще, чем мужчину. У женщин наблюдается более вежливый характер реплик, хотя и более напористое речевое поведение. Она более склонна к высказываниям требований, «преподносимым в виде просьб». Темы разговоров, как правило, развиваются спонтанно, существует и четкая ориентация на определенные темы беседы. Женщина в разговоре, как правило, больше извиняется. Для мужчин более характерно интерпретировать речь собеседника и сообщаемую ему информацию, чаще перебивать собеседника, в особенности, когда собеседник — женщина. Чаще дискутировать и оспаривать мнение собеседника, игнорировать комментарии собеседника также более свойственно мужскому, а не женскому дискурсу. Мужчина, как правило, старается доминировать в беседе, управлять её развитием, свои намерения выражает прямо, без обиняков, не используя при этом корректные и чересчур вежливые формы слов. Реплики в диалоге носят менее личностный характер. Он также склонен чаще начинать беседу, количество реплик мужчины в диалоге, как правило, больше и по продолжительности они длиннее. Мужчина и чаще выбирает тему беседы. Больше склонен рассматривать вопросы как источник информации, а не как средство для продолжения разговора. В разговоре чаще пытается разрешить возникшие проблемы и дать советы по этому поводу. Считается, что речевые стили мужчин и женщин прежде всего отличаются тем, в какой степени мужчины и женщины учитывают реакцию партнера на предшествующие высказывания и их выбор и коррекцию в этой связи.[62] Мужчина также в большей степени ориентируется на собственное предыдущее высказывание, а женщина — на высказывания коммуникативного партнера. В том случае, если тематический фокус высказывания партнера по коммуникации не совпадает с их собственным, женщины стараются переориентировать последнее, мужчины воспринимают такую же ситуацию как отклонение от правильного хода беседы и продолжают строить свои высказывания с прежней тематической ориентацией.

Последние исследования мужской и женской речи по коммуникации в сети Интернет выявили интересный факт: даже в типично женских листах подписки, мужчины говорили больше, их электронные речи и послания были намного длиннее, более того — женщины на свои сообщения получали в пять раз меньше откликов, чем мужчины.[63]

7. Р. Лакофф. Язык и место женщины

В целом, тема речевой коммуникации полов, описание и анализ особенностей их дискурса является весьма разработанной и популярной, особенно для западной феминистской лингвистики. Одной из пионерских исследований в этой области стала уже упомянутая нами работа Робин Лакофф Язык и место женщины, посвященная особенностям женского речевого поведения. По мнению Р. Лакофф, речевое поведение женщины отличается неуверенностью, меньшей агрессивностью по сравнению с мужским, большей гуманностью и ориентированностью на своего партнера по коммуникации. Женщина более внимательно выслушивает мнение собеседника, не стремится доминировать над ходом беседы. Мужчины же в диалоге более агрессивны, стремятся в беседе «держать ситуацию под контролем», менее склонны к компромиссам. В связи с этим такой речевой стиль женщины создает ореол неуверенности в себе и некомпетентности, что наносит ущерб её имиджу. Какие же черты женской речи способствуют этому? Р. Лакофф полагает, что в английском языке к этим чертам можно отнести преференцию женщин к разделительным вопросам, использование повышающей интонации там, где должна быть понижающая,[64] употребление семантически опустошенной лексики, специальных пластов словаря, описывающих традиционно женские сферы жизнедеятельности, частое употребление эмфазы, различного плана интенсификаторов и модальных частиц. К тому же «женские» модальные средства гораздо разнообразнее и употребляются женщинами чаще. И в довершении всего, женщины шутят гораздо реже мужчин. Если же женщина начинает использовать «мужские» речевые тактики, то она воспринимается как неженственная, наглая, феминистка[65] Р. Лакофф считает, что такое речевое поведение женщины часто приводит к коммуникационным неудачам. Ученая называет такое положение вещей «ситуацией двойной связанности».[66]

8. Теория двух культур Д. Таннен

В работах последующего поколения ученых была даже выдвинута гипотеза «дефицитности» женской речи, которой не хватает «речевых средств» для выражения своей уверенности и возможности доминировать в диалоге. Затем на смену теории «дефицитности женской речи» пришла теория её «дифференциации », где женские речевые тактики рассматриваются не в столь негативном свете.[67] Некоторые лингвисты, представляющие данное направление, касаясь особенностей речевой стратегии полов, утверждали, что женщина ориентирована на тактику «коммуникативного сотрудничества», а мужчина «коммуникативного соперничества». В свою очередь гипотеза «дефицитности женской речи» была интересно модернизирована в «теорию двух культур» ученицей Р. Лакофф, известной американской социолингвисткой Деборой Таннен. В своем нашумевшем бестселлере Ты меня не понимаешь, Д. Таннен, анализируя мужские и женские речевые стили, приходит к выводу, что разговор между мужчинами и женщинами представляет коммуникацию противоположных культур. В своем исследовании ученая главное внимание сосредоточила не на описании «механизмов угнетения и подавления» женщины в диалоге, а на так называемых коммуникативных неудачах, которые постигают мужчин и женщин в попытках ведения беседы в разнополых группах. Ученая полагает, что «стилевые особенности разговорной речи как мужчин, так и женщин, могут быть в равной степени обманчивы. Мужчины и женщины изначально овладевают языком в двух разных мирах (мире мальчиков и мире девочек), при этом каждая группа дает оценку противоположному стилю, исходя из своего собственного. Но во многих отношениях различия мужского и женского стилей не симметричны. Мужчины и женщины, оказавшись в одной группе, скорее всего начнут говорить в манере более привычной и удобной для мужчин. Оценка тому и другому стилю также дается, как правило, исходя из стандартов мужского стиля, который считается нормой. В обществе, где равенство провозглашено всеобщей целью и где женщины все чаще добиваются высокого положения, больше всего огорчает, что они при этом оказываются как бы в двойных путах. Если они станут говорить, как это ожидают от женщин, они покажут себя неадекватными лидерами. Если будут говорить, как принято у лидеров, — неполноценными женщинами...»,[68] По мнению Таннен, корни различий в коммуникативных стратегиях полов уходят корнями в глубокое детство. «...Начиная с раннего возраста создаются разные миры, в которых потом живут взрослые мужчины и женщины. Поэтому неудивительно, что женщины и мужчины, стремящиеся к гармонии в их отношениях, часто обнаруживают, что их партнеры не понимают их и даже критикуют».[69]

9. Феминистское планирование и

реформирование языка. Новые гендерные политики

Самых больших успехов феминистская лингвистика добилась в области феминисткой реформы языка и в попытках влияния на языковую политику государства.

Результатами феминисткой критики языка стали некоторые изменения языковой нормы. Больше всего инновациям подвергся лексический строй языка, феминистки предложили ввести в лексикон новые слова, лучше описывающие женщин и их отношения, собственно женскую сущность и естество. На Западе сейчас практически повсеместно вошло в практику при печатании объявлений о найме на работу указывать мужские и женские названия профессий; невыполнение этого грозит рекламодателям крупными денежными штрафами. В правовых и официально-деловых текстах сейчас принято всегда обозначать лицо согласно его полу (в то время как до настоящего времени в данном стиле письма предлагалась мужская форма: der Professor I die. Professor, der Referendar / die Referendarin (профессор/профессорша, референт/референтка (пер. с нем.)), actor/actress (актер /актриса (пер. с англ.)) и т.д. В немецком языке вошло в норму совместное употребление мужского и женского родов в наименованиях с помощью суффикса in и заглавной I, в словах — относительных местоимениях с помощью заглавной R (jedeR, dieseR (каждый/каждая, этот/эта) (пер. с нем.)). Представители феминистской лингвистики рекомендуют использовать форму женского рода как нейтральную. В английском уже практически повсеместно вместо притяжательного местоимения his (его) употребляется her/his (его.её). Некоторые феминистки предложили дажеhe (он) и she (она) заменить на одну форму tey. В Германии с 1980 года принято лишь одно официальное обращение к лицам женского пола — Frau. В англо-говорящих странах к женщинам в деловом дискурсе принято обращаться как Ms. (вместо широко распространенных ранее форм Mrs. Или Miss) в целях завуалирования семейного положения женщины. В немецком языке реализовано также требование соответствия личного местоимения истинному референту: например, личное местоимение Sie может относиться к существительному среднего pop,&das Madchen (девушка (пер. с нем.)). Полупрефикс тапп сейчас используется и для обозначения лиц женского пола наряду cfrau. Гендерные неологизмы, от окказионализмов до узуальных слов, встречаются в разных типах текстов от официально-делового до разговорного стилей речи, их можно найти даже в художественной литературе и в военной области (Kapitanin, Matrosinnen (капитаны и матросы — лица женского пола (пер. с нем.)). Феминистки предлагают всё новые и новые слова, пытаясь окончательно уравнять в языке мужчину и женщину: (Efrauzipation вместо Emanzipation (эмансипация (нем.)), Frausarde вместо Mansarde (мансарда (нем.)), herstory (история) в английском языке уже включено в словарь Вебстера).

Интересные примеры по этому поводу могут быть приведены из английского языка, находящегося под сильным влиянием иудейско-христианской традиции, подчеркивающей превосходство мужчины над женщиной. Например, слово «God» (бог) имеет в качестве референта существо мужского, а не нейтрального рода, и может быть заменено местоимением «Не* (Он). Феминистки предложили пересмотреть концепцию мужского начала в творце и, в частности, ввели в теологический язык такие слова, как «Goddess» и «Creatrix».[70] Зависимость языкового сознания от религиозных стереотипов была интересно подтверждена и экспериментально. Например, влияние религиозных христианских доктрин в нашей культуре и в частности в русском языке привело к довольно занимательному образу женщины, создаваемому языком. В работе В.Н. Телии, посвященной анализу фразеологии, говорится, что в русской культуре довольно распространен стереотип женщины-домоседки. Автор связывает это с перенесением на Русь «теремной культуры» Византии, где «появление терема было воплощением благочестивых воззрений на женскую личность, как на соблазн мира. Эта культура отстраняла женскую личность от мира — общества, делала её принадлежностью только домашнего мира, во главе которого стоял муж — глава семейства, что было узаконено «Домостроем» и нашло свое выражение в ряде русских пословиц типа «Мужик да собака всегда на дворе, а баба да кошка — в избе».[71] По этому поводу был проведен опрос 35 студентов мужского и женского пола и было установлено, что те, кто не придерживался фундаментальных христианских стереотипов о предназначении женщины, использовали в речи и меньше сексистских стереотипов.[72] А вот исследование М. Ариэль, выполненное с группой израильских школьников, обнаружило следующее: при просьбе дать какое-либо имя прародителю, называемому обезличенно Адамом,[73] только один ребенок из 140 назвал его женским именем.[74] Следует особо подчеркнуть, что в силу того, что именно имена собственные являются наиболее мощным средством социальной идентификации, многие феминистки обращают на то, как мы себя называем, самое пристальное внимание. Они полагают, что женщина не должна определяться в рамках тех мужчин, с которыми её связывают определенные социальные взаимоотношения. Известная американская исследовательница Черис Крамер стала Черис Крамери, а её коллега из Джулии П.(енелоуп) Стенли превратилась в Джулию Пенелоуп. В феминистской среде не принято после замужества брать фамилию мужа, в лучшем случае допускается двойная фамилия, причем девичья фамилия, как правило, должна стоять на первом месте.

Следует подчеркнуть, что в обращениях к женщинам наблюдается и гораздо больше цинизма и фамильярности. Так, всеми уважаемая лондонская газета Тайме встречу тогдашних премьер-министра Великобритании Маргарет Тэтчер с президентом Индии Индирой Ганди охарактеризовала как girls' talk. Точный перевод с английского этого словосочетания будет выглядеть как «девчоночья болтовня».[75] Нам кажется, что аналогичная встреча Рональда Рейгана с Михаилом Горбачевым едва ли бы была описана этой же газетой как «мальчишеская болтовня». Достаточно примечательно по этому поводу выразился известный американский лингвист Двайт Болинджер: «Женщины никогда не повзрослеют». Это было им сказано после анализа рекламных объявлений в Лос-Анджелес Тайме, где слово девочка встретилось 97 раз, а слово мальчик найдено было только в одном объявлении. Ни образование, ни социальное положение не уберегают женщину от обращения к ней словом «девочка».[76] При анализе материалов по проблемам феминисткой критики языка в описании одной лингвистической полемики мы встретили обращение известного юриста — мужчины к лингвисту — женщине как к умной девчонке. Академическое звание «девчонки» было на порядок выше чем у лица, который к ней апеллировал (для справки — она была почетным академиком Американской Академии Наук).

В целом, усилия, предпринятые представителями феминисткой критики языка по вопросам его реформирования, можно разделить по двум основным направлениям:

замена сексистских слов и понятий гендерно нейтральными,

• создание позитивного имиджа восприятия женственности и женщины в языке.

Но существует и более тонкие способы дискриминации женщины в языке — это просто о ней не говорить. И замена слово chairman на слово chairperson (председатель (англ.)), а преобразование Miss и Mrs в Ms на самом деле не сильно меняет дело. Более того, по мнению Д. Камерон, в устах сексиста любой язык будет всегда звучать посексистски.[77] Даже когда гендерно нейтральные слова или феминистские инновации входят в язык общества, в котором доминируют мужчины, то они или теряют свою нейтральность, или их значение де- или реполитизируется языковыми практиками доминирующей группы. Таким образом было пересмотрено значение Ms в английском языке. Первоначально данное обращение было введено в язык, чтобы скрыть дискриминацию женщины по матримониальному статусу. Через некоторое время при обращении к женщине с Ms в скобках стали появляться аббревиатуры Miss или Mrs, якобы для пущей понятности данного обращения, т. е. вместо нейтрализации понятия произошла его дискриминационная маркировка, а в американской среде с Ms стали обращаться к разведенной женщине.

Здесь можно вспомнить и знаменитый обывательский пример с «женским» «кет» и «да»: «если женщина говорит нет на сексуальные домогательства партнера, то на самом деле это означает да. А говорит она нет только для того, чтобы проявить застенчивость и кокетство, и тем самым продемонстрировать свою якобы недоступность». Этот пример был приведен С. Мак-Коннел-Джинет чтобы показать, как лингвистические значения могут быть профильтрованы через патриархатные ценности и культурные установки.[78] Поэтому реформирование языка должно прежде всего коснуться дискурса. Дискурс должен быть объявлен ареной борьбы за лингвистические права женщин. Некоторые феминистки считают, что языковые нововведения произошли не благодаря языковым реформам, а в силу того, что уменьшилась андроцентричность общества в целом, и это не смогло не повлиять на язык.

Самых серьезных успехов феминистки добились не в создании новых слов и искусственных языков, а в области изменения языка официально-делового общения. С 1976 года действует директива 76/207 Совета ЕЭС по реализации принципа равноправия женщин и мужчин относительно возможности получения работы, профессионального образования и продвижения по социальной лестнице. В ЮНЕСКО представители Канады и северных стран впервые поставили на обсуждение вопрос о сексизме в языке на 24 Генеральной Конференции (1987 г.)- На 25 Генеральной Конференции ЮНЕСКО в 1989 была принята резолюция, рекомендующая в деловом дискурсе избегать сексизма в языке и стереотипах мышления, а на 26 (1991 г.) и 28 (1995 г.) конференциях к данной резолюции были внесены ряд существенных поправок.

Одним из пионеров в области законодательного реформирования языка стала Германия. В 1980 там был принят закон, закрепивший директиву 76/207 Совета ЕЭС в немецком трудовом законодательстве. Так, параграф 6116 гражданского кодекса предусматривает равное к женщинам и мужчинам отношение при оформлении объявлений о найме на работу. Начиная с этого времени, в законодательном вестнике и реестре официально зарегистрированных профессий указываются не только мужские варианты (до этих пор они использовались и как нейтральные по отношению к полу названия), но также и женские наименования профессий, специальностей и должностей. С 1977 года действует международная конвенция об устранении всех форм дискриминации женщин; ратифицированная в июле 1985 года бундестагом, она приобрела в Германии силу закона. В 1988 году в бундестаге проводились слушания по вопросу оформления текстов законов и официальных документов. В настоящее время при бундестаге действует рабочая группа «Rechtssprache», которая вырабатывает необходимые рекомендации. Анализ материалов, собранных феминистскими критиками языка, убедил в необходимости лексикографической обработки гендерно- специфических языковых явлений, что привело к составлению для ряда языков специальных словников гендерно-маркированной лексики, включающих не одну сотню лексем и фразеологизмов.

Следует заметить, что устранение сексизма в языке сегодня считается одним из важнейших средств ликвидации неравенства между женщинами и мужчинами и преодоления дискриминации в отношении женщин. Язык играет основополагающую роль в формировании сознания и системы ценностей каждой личности. Имея это в виду, в 1990 году Совет Европы принял рекомендацию об устранении сексизма из языка, в которой он признал существование взаимосвязи между языком и социальными установками в обществе. Он призвал СМИ пользоваться свободным от сексизма языком.[79] Во многих странах эксперты разрабатывают специальные инструкции для работников СМИ, в которых объясняется важность этой проблемы и предлагается «Несексистский словарь». Ряд стран ведет просветительскую деятельность, так Австралийская Корпорация по радиовещанию подготовила в 1984 году руководство по несексистскому языку, которое успешно используется также и в СМИ. Многие научные академические издания просят авторов следовать принципам несексистского языка, издавая специальные редакторские рекомендации к оформлению текстов.

10. Значение феминистской лингвистики для языкознания

В заключении подчеркнем значение, которое оказала феминистская лингвистика как на гендерную проблематику в языкознании, так и на развитие языкознания в целом.

Во-первых, стремление феминистской лингвистики изменить нормы языка и собственно языковую систему вызвали широкий резонанс и междисциплинарную дискуссию. А это, в свою очередь, способствовало развитию как гендерных исследований, так и возникновению мужских исследований[80].

Во-вторых, сознательное нормирование языка в некоторых прикладных областях, таких как политический дискурс, стиль делового письма и общения, безусловно, является вполне оправданным и необходимым.

В-третьих, феминистская критика языка способствовала усовершенствованию методов дискурсивного анализа, она внесла много нового и существенно дополнила теорию речевых актов Остина-Сёрля, инициировала создание новых дискурсивных практик, что значительно облегчило решение ряда проблем межкультурного и межгруппового общения, столь значимых для постсоветской культуры.

В-четвертых, феминистская лингвистика ввела целый ряд новых лингвистических понятий и расширила трактовку традиционных концептов «языкового поведения» и «значения». Исследование гендерных асимметрий языка способствовало и более глубокому изучению словообразовательной и номинативной систем языка, а также культурных стереотипов феминности и маскулинности в целом.

В-пятых, феминистская лингвистика усовершенствовала и чисто лингвистический инструментарий, «отшлифовав» методы интроспекции, методики для изучения коммуникативной интеракции, квантитативные статистические социо- и психолингвистические методы.

В-шестых, феминистская лингвистика в свой методологический аппарат привлекает данные из ряда других дисциплин (антропологии, социологии, философии), что содействует усилению междисциплинарности всего гуманитарного знания в целом.

И, наконец, эта дисциплина позволила женщинам «иначе увидеть себя» через язык, по-другому выразить себя в языке, и просто быть услышанными. А это, наверное, и является одним из самых больших ее достижений.

---

[1] Лингвистическая свобода является непременным условием для реализации других основных прав человека. Тув Скутнабб-Кангас. Как курды были лишены прав человека в отношении их языка.

[2] Не столь несущественно, произносит ли человек слово «милашка» или не произносит. Каждый речевой акт воспроизводит или же подрывает действующие социальные установки (в данном случае отношения между мужчинами и женщинами). Тревор Пейтман. Язык, истина и политика.

[3] В настоящий момент в современной лингвистической парадигме эти два термина являются взаимозаменяемыми понятиями.

[4] Колосова О.А, Когнитивные основания языковых категорий. (На материале современного английского языка). Диссертация доктора филологических наук. Москва, 1996.

[5] Кирилина А.В. Гендер: лингвистические аспекты. М.: Изд-во «Институт социологии РАН*, 1999. С. 36.

[6] D.N. Maltz and R.A. Borker, «A Cultural Approach to Male-Female Miscommunication», in J.J. Gumperz, ed., Language and Social Identity, Cambridge (Cambridge University Press, 1982).

[7] Кирилина А.В. Гендер: лингвистические аспекты. С. 36-37.

[8] L. Damj anowa, Particularidades del lenguaje femenino у masculino en Espanol (Universidad de Viena, Austria, 1993).

Кирилина А,В. Категория gender в языкознании // Женщина в Российском обществе. Москва, 1997, №2. С. 20.

Кирилина А.В. Перспективные направления развития гендерных исследований в российской лингвистике // Женщины России на рубеже XX-XXI веков. Материалы международной научной конференции. Иваново, 1998. С. 16-20.

Кирилина А.В. Развитие гендерных исследований в лингвистике // Филологические науки. Москва, 1998.

[9] Добровольский Д.О., Кирилина А.В. Феминистская идеология в гендерных исследованиях и критерии научности // Гендер как интрига познания. М.: Изд-во «Рудомино», 2000. С. 19.

[10] По мнению ряда исследователей, считается, что после того, как женщины получили доступ к репертуару знаний мужчин, их когнитивная жизнь стала более динамичной и насыщенной когнитивными событиями. На протяжении многих столетий когнитивная компетентность в языке оставалась привилегией мужчин. Объясняется данное положение тем, что мужчины имели несравненно больший доступ к образованию и другим сферам социальной жизни, где когнитивная сфера осуществлялась наиболее интенсивно и масштабно. Когнитивная деятельность женщин была ограничена выполнением материнских и супружеских обязанностей, и это не замедлило найти свое отражение в языке.

[11] Колосова О.А. Когнитивные основания языковых категорий. (На материале современного английского языка). Диссертация доктора филологических наук. Москва, 1996. С. 19.

[12] Кирилина А.В. Феминистское движение в лингвистике Германии // Теория и практика изучения языков. Межвузовский сборник. Сургут: Сургутский государственный университет, 1997. С. 61.

[13] M.R. Key, Male / Female Language (New Jersey, Metuchen, Scarecrow Press, 1975).

[14] R. Lakoff, Language and Woman's Place (New York, Harper, 1975).

[15] L. Pusch,Das Deutsche als Mannersprache (Frankfurt/Main: Suhrkamp, 1984).

[16] S. Tromel-Plotz, Frausprache, Sprache der Veranderung (Frankfurt-a-M: Taschenb.Verlag, 1995).

[17] В последнее время в западной лингвистике гипотеза Сепира-Уорфа стала называться «уорфовской» гипотезой (Whorflan hypothesis), т. к. считается, что взгляды собственно Э. Сепира стояла гораздо ближе к идеям антрополога Франца Боаса, который полагал, что культура опосредуется языком, а не наоборот.

[18] Алпатов В.М. История лингвистических течений. Учебное пособие. М.: «Языки русской культуры», 1998.

[19] Ярцева В.Н., гл. ред. Лингвистический энциклопедический словарь. М.: «Советская энциклопедия», 1990. С. 443.

[20] Алпатов Е.М. История лингвистических течений. С. 222.

[21] Другое название гипотезы лингвистической относительности.

[22] B.L. Whorf, Language, Thought and Reality (Cambridge, Mass.: MIT Press, 1956).

[23] Edward Sapir, «Linguistics as a Science», in D.G. Mandelbaum, ed., Culture, Language and Personality. Selected Essays (Berkley, University of California Press, 1970).

[24] A.E. Berthoff, «Sapir and the Two Tasks of Language»,Semiotica, N71, 1988: l,p. 47.

[25] Алпатов В.М. История лингвистических течений. С. 219-226.

[26] Руднев В.П. Словарь культуры XX бека. М.: «Аграф», 1997. С. 221-225.

[27] Кирилина А,Б. Гендер: лингвистические аспекты. С. 25-26.

[28] Там же. С. 27.

[29] J. Swarm and D. Graddol, Gender Voices, Oxford and Cambridge {Basil Blackwell,

1994), p.138.

[30] Руднев В.П. Словарь культуры XX века. С. 225.

[31] М. Hellinger, «Feminist Linguistics and Linguistic Relativity», Working Paper on Language, Gender and Sexism 1 (1), 1991, pp. 25-37.

[32] Водак Р. Язык. Дискурс. Политика / Пер. с англ, и нем., ВГПУ. Волгоград: «Перемена», 1997. С. 7.

[33] Там же. С. 20.

[34] Коннотация — эмоциональная, оценочная или стилистическая окраска языковой единицы узуального (закрепленного в системе языка) или окказионального характера.

[35] Кирилина А.В. Категория gender в языкознании // Женщина в Российском обществе. Москва, 1997, №2. С. 15-20;W. Martyna, «What Does He Mean — Use of the Generic Masculine», Journal of Communication, N28, 1978, pp. 131-138.

[36] Интересный пример по этому поводу приводится в монографии Кирилиной А.В. «Гендер: лингвистические аспекты»: *В немецком языке существует слово der Mann, обозначающее и человека и мужчину. Существует и ещё одно der Mensch. Оно иногда может употребляться и иронически по отношению к женщине с артиклем среднего рода — das Mensch» (С. 40).

[37] Кирилина А.В. Категория gender в языкознании. С. 15-20.

[38] Колосова О.А. Когнитивные основания языковых категорий. (На материале современного английского языка). Диссертация доктора филологических наук. Москва, 1996. С. 120-145.

[39] Колосова О.А. Когнитивные основания языковых категорий. С. 49.

[40] А.Р. Nilseu, ed., Sexism and Language (Urbana, 111.: National Council of Teachers of English, 1977)

[41] S.'Romaine,Communlcating Gender (London: Oxford University Press, 1999), p. 234.

[42] Мы сильно сомневаемся, что столь серьезный журнал как Ньюсвик начал бы презентацию нового госсекретаря со столь интимных подробностей, если бы Мадлен Олбрайт была мужчиной (прим. автора).

[43] Шахмайкин A.M. Проблема лингвистического статуса категории рода// Актуальные проблемы современной русистики. Диахрония и синхрония. М.: МГУ, 1996. С. 226-273.

W. Martyna, «What Does He Mean — Use of the Generic Masculine», Journal of Communication, N28, 1978, pp. 131-138.

A. Pauwels, Women Changing Language (London and New York, Longman, 1998).

C. Poyton, Language and Gender. Making the Difference (Oxford, Oxford University Press, 1990).

S. Romaine, Communicating Gender (London: Oxford University Press, 1999). J. Swann and D. Graddol,Gender Voices (Oxford and Cambridge, Basil Blackwell, 1994).

B. Thorne, C. Kramarae and N. Henley, eds.. Language, Gender and Society (Rowley, Mass., Newbury House, 1973).

[44] Колосова О.А. Когнитивные основания языковых категорий.

[45] S. Romaine, Communicating Gender (London: Oxford University Press, 1999), p. 292.

[46] Колосова О.А. Когнитивные основания языковых категорий.

[47] А.Р. Nilsen, ed.,Sexism and Language (Urbana, III.: National Council of Teachers of English, 1977).

[48] D. Cameron, Verbal Hygene (London: Routledge, 1995).

[49] S. McConnell-Ginet, «The Origins of Sexist Language in Discourse», Annals of the New York Academy of Sciences, N433, 1984. C. 128.

[50] Колосова О.А. Когнитивные основания языковых категорий. С. 45.

[51] S. Romaine, Communicating Gender (London: Oxford University Press, 1999), p. 311.

[52] Таннен Д. Ты меня не понимаешь (Почему мужчины и женщины не понимают друг друга). М.: «Вече Персей ACT», 1996.

G.W. Beattie, «Interruption in Conversational Interaction, and its Relation to the Sex and Status of Interactants», Linguistics, N19, 1981, pp. 15-35.

A.E. Berthoff, *Sapir and the Two Tasks of Language», Semiotica, N71, 1988: l,pp. 47.

D. Brouner, «The Influence of the Addressee's Sex on Politeness in Language Use»,Linguistics, N20, 1982, pp. 697-711.

K. Green, D.L. Rubin, «Effects of Gender Inclusive/Exclusive Language in Religious Discourse», Journal of Social Psychology, Vol.10, No.2, 1991, pp. 81-97.

J. Coates, Women, Men and Language (London, Longman, 1986). Gender and Discourse: the Power of Talk (Norwood, Abuex, 1988).

S. Gunthner, H. Kotthoff, Die Geschlechter im Gesprach: Kommunikation in Instituten (Stuttgart, 1992).

S. MoConnell-Ginet, «The Origins of Sexist Language in Discourse», Annals of the. N em York Academy of Sciences, N433, 1984, pp. 123-135.

S. McConnell-Ginnet, «Address forms in Sexual Politics», in D. Butturff and E.L. Epstein, eds., Women's Language and Style (University of Akron Press, Akron, 1978b), pp. 23-35.W.M. О'Вагг and В.К. Atkins, «Women's Language or «Powerless Language?», in S. McConnel-Ginnet, R. Borker and N. Furinan, eds., Women and Language in Literature and Society (New York, Praeger, 1980).

C. Poyton, Language and Gender. Making the Difference (Oxford, Oxford University Press, 1990).

P.M. Smith, Language, the Sexes and Society (Oxford, Basil Blackwell, 1985).

B. Thorne, C. Kramarae, and N. Henley, eds.. Language, Gender and Society (Rowley, Mass., Newbury House, 1973).

B. Thorne and N. Henley, eds., Language and Sex: Difference and Dominance (Newbury House, Rowley, Massachusetts, 1975b).

P. Trudgill, «Sex, Covert Prestige and Linguistic Change in the Urban British English of Norwich», Language in Society, N1, 1972, pp. 179-95.

R.J. Watts, «Acquiring Status in Conversation: Male and Female Discourse Strategies», Journal of Pragmatics, v!8, N5, 1992, pp. 467-505.

[53] Имеется в виду власть европейских белых мужчин.

[54] Водак Р. Язык. Дискурс. Политика / Пер. с англ, и нем., ВГПУ. Волгоград: «Перемена», 1997. С. 11.

[55] Там же. С. 11.

[56] J. Penelope, Speaking Freely (New York: Pergamon Press, 1990).

[57] A. Pauwels, Women Changing Language (London and New York, Longman, 1998).

[58] S. Romsine, Communicating Gender (London: Oxford University Press, 1999), p. 109.

[59] Теория речевых актов — её основы были заложены английским философом Дж. Остином и посмертно опубликованы в книге «How to do things with words», 1962. В дальнейшем она была развита в работах Дж.Р. Серля «Foundations of illocutionary logic».

[60] Кирилина А.В. Категория gender в языкознании. С. 18.

[61] S. Gunthner, H. Kotthoff, Die Geschlechter im Gesprach: Kommunikation in Instituten (Stuttgart, 1992). I. Samel, Einfuhrung in die feministische Sprachwisenschaft (Berlin, 1995).

D. Cameron and J. Coates, «Some Problems in the Sociolinguistic Explanations of Sex Differences», Language and Communication, N5, (3), 1985, pp. 143-151.

[62] Вообще, в достаточно большом количестве исследований по теории дискурса и коммуникации указывается тот факт, что на особенности мужского и женского дискурса сильно влияют как условия протекания собственно речевого акта (количество участвующих в дискурсе, место прохождения, коммуникативные цели и задачи дискурса), так и личностные характеристики его участников (статусное положение, социальные роли, возраст, психофизиологическое состояние и прочее). Многое также зависит и от техники (методологии дискурсивного анализа, т. к., например, в отечественном языкознании отработанная общепринятая методология для проведения данных исследований практически отсутствует).

[63] S. Romaine, Communicating Gender (London: Oxford University Press, 1999), p. 217.

[64] Упомянутые две черты помогают выразить некий модус уступительной модальности, придавая речи более вежливый оттенок (прим, автора).

[65] Данное слово, например, в русской культуре, имеет явно негативный оттенок.

[66] R. Lakoff, Language and Woman's Place (New York, Harper, 1975), p. 174.

[67] G.W. Beattie, «Interruption in Conversational Interaction, and its Relation to the Sex and Status of Interactantss, Linguistics, N19, 1981, pp. 15-35. D.N. Maltz and R.A. Borker, «A Cultural Approach to Male-Female Miscommunication», in J.J. Gumperz, ed., Language and Social Identity (Cambridge, Cambridge University Press, 1982).

[68] Таннен Д. Ты меня не понимаешь. (Почему мужчины и женщины не понимают друг друга). М.: *Вече Персей ACT», 1996. С. 352-353.

[69] Там же. С. 401.

[70] A. Pauwels, Women Changing Language (London and New York, Longman, 1998), p. 235.

[71] Телия В.Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. Москва, 1996. С. 264.

[72] Колосова О.А. Когнитивные основания языковых категорий. С. 40.

[73] Адам в переводе с иврита означает «человек».

[74] S. Jtomaine, Communicating Gender (London: Oxford University Press, 1999), p. 135.

[75] D. Brouner, «The Influence of the Addressee's Sex on Politeness in Language Use»,Linguistics, N20, 1982, pp. 697-711.

[76] S- Romaine, Communicating Gender, p. 144.

[77] D. Cameron, Verbal Hygene (London: Routledge, 1995).

[78] S. McConnell-Ginnet, «Address forms in Sexual Politics», in D. Butturff and E.L. Epstein, eds., Women's Language and Style (University of Akron Press, Akron, 1987b), pp. 23-35.

[79] European Commission, Steering Committee for Equal Opportunities in Broadcasting: «Recommendation for Promotion of Equal Opportunities, 1986-1991».

[80] Кирилина А.В. Гендерные исследования в зарубежной и российской лингвистике. (Философский и методологический аспекты) // Общественные науки и современность, №4, 2000. С. 139.

---

Статья любезно предоставлена автором для размещения на портале "Женщина и общество"