ГЕНДЕР КАК ИНТРИГА ПОЗНАНИЯ

Сборник статей

Москва, 2000

Издательство "Рудомино"

Издание осуществлено при финансовой поддержке Института "Открытое общество"

(Фонд Сороса), Россия

Женская сетевая программа

Составитель А.В. Кирилина

В сборнике представлены статьи по различным аспектам новой для отечественной гуманитарной науки проблематики - гендерным исследованиям.

Издание адресовано специалистам в области гендерных исследований, общего языкознания, лингвофилософии, русистики, аспирантам, студентам, а также широкому кругу читателей, интересующихся гендерной проблематикой.

ISBN 5-7380-0131-1

© Институт "Открытое общество", 2000

© Московский государственный лингвистический университет,

2000
Содержание

Предисловие

И.И. Халеева

Гендер как интрига познания

Д.О. Добровольский, А. В. Кирилина

Феминистская идеология в гендерных исследованиях и критерии научности

О.В. Рябов

«Россия - Сфинкс»: гендерный аспект западного образца «таинственной русской души»

А.В. Кирилина

Гендерные аспекты массовой коммуникации

М.Д. Городникова

Гендерный аспект обращений как фактор речевого регулирования

А.А. Попов

Об учете гендерного аспекта в лексикографическом кодировании

О.А. Бурукина

Гендерный аспект перевода

В.Н. Базылев

Брачное объявление: опыт интроспективного анализа

Р.К. Потапова

Сексолект как составляющая экспертной фоноскопии в криминалистике

В.В. Потапов

Попытки пересмотра гендерного признака в английском языке

С.К. Табурова

Эмоции и речи депутатов бундестага: мужские и женские преференции

Предисловие

Московский государственный лингвистический университет в течение ряда лет является единственным вузом России, проводящим комплексные исследования в области лингвистической гендерологии - нового для российского общества научного направления. За это время подготовлено значительное количество диссертаций, завершен ряд психо- и социолингвистических исследований и опросов, разработаны методологические основы гендерной лингвистики, определен круг наиболее перспективных тем. Некоторые результаты исследований в названных областях, а также обобщающие выводы представлены в данной публикации.

Предлагаемый вниманию читателей сборник содержит ряд статей, посвященных важнейшим направлениям гендерных исследований в лингвистике: дискурсивному анализу мужской и женской речи, деконструкции зафиксированных в языке стереотипов фемининности и маскулинности, инвентаризации средств выражения мужественности и женственности в русском языке на фонологическом, лексическом, грамматическом уровнях и на уровне текста.

Особое место занимают материалы, касающиеся культурной специфики концептов мужественность и женственность и связанной с этой спецификой методологической исследовательской базы. Статьи характеризуются комплексным концептуальным единством, что позволяет рассматривать весь представленный материал как методологическую помощь для всех интересующихся проблемами лингвистики гендера, в первую очередь для молодых ученых, приступающих к освоению данной проблематики и остро нуждающихся в обобщающих теоретических и методологических материалах.

Вместе с тем каждый из авторов сборника представляет собственное видение проблемы, которой посвящена его работа. Авторский коллектив намеренно отказался от абсолютного методологического единообразия, считая одной из своих задач приглашение лингвистического научного сообщества к дискуссии.

Авторский коллектив ставит перед собой следующие цели:

1) ознакомление академического сообщества с результатами работы исследовательского коллектива и представление эвристических методов и методик исследования, основанных как на достижениях международной гендерологии, так и на изучении своеобразия русского языка и речи; создание теоретического фундамента для дальнейшего расширения гендерных исследований в российском языкознании;

2) привлечение внимания ученых в различных регионах страны к гендерной проблематике посредством публикации исследовательских результатов в издании, распространяемом по всей территории России и в ряде стран СНГ, где интерес к гендерным исследованиям также очень велик, а доступ к соответствующей литературе ограничен;

3) разработка лингвокультурологического контрастивного направления в рамках лингвистической гендерологии - новой и малоразработанной не только в российской, но и в зарубежной лингвистике проблематики. Удельный вес контрастивных исследований в мире существенно меньше, нежели работ на материале одного языка;

4) демонстрация возможностей лингвистической компетенции в области изучения гендера, а также приемов меж дисциплинарного анализа.

Новизна и актуальность проекта состоят в обращении к малоизученному в российской лингвистике феномену. Общественная и политическая реальность в настоящее время опережает теоретическое осмысление проблемы гендера. Существует настоятельная необходимость создания теоретической базы и методологического фундамента изучения гендера, касающаяся не только теории лингвистики, но и теории обучения иностранным языкам, а также теории перевода, где гендерная специфика до настоящего времени практически не учитывалась.

И.И. Халеева

Гендер как интрига познания

В последнее десятилетие в российском языкознании все более отчетливо вырисовывается новое направление исследований, основанных на социально и культурно маркированной специфике пола (gender).

Существует мнение, что лингвистическая традиция, учитывающая фактор пола, уходит корнями в античный мир, когда началось осмысление категорий природного пола (sexus) и грамматического рода (gender).

Однако правомерным, видимо, будет и утверждение, что полоролевая традиция общественного сознания берет свое начало в древнекитайской философии с ее основными понятиями - ян и инь.

Концепция о взаимодействии полярных сил «инь» - «ян» как основных сил движения, дуализм которых выражается в нерасторжимом единстве и борьбе светлого и темного, твердого и мягкого, мужского и женского начал в природе, - легла в основу учения о символах взаимодействия крайних противоположностей.

Учение об «инь» и «ян» издревле усвоила вся китайская философия одновременно с учением о пяти «стихиях» как первоэлементах природы, согласно которому связи пяти первооснов - воды, огня, металла, дерева и земли - создают все многообразие явлений и вещей.

Поскольку любая система символов так или иначе воспроизводит конфигурацию реальности, то, видимо, не существует «символотворчества, не коренящегося в конечном итоге в общечеловеческом символическом основании» [4, с.84].

Вышесказанное выявляет, в частности, также и основания гендерных аспектов в герменевтической философии познания и восходит в конечном итоге к сути проблем понимания через опосредование текстами. «Понимать себя означает понимать себя перед текстом и воспринимать из него состояния некоего Я, отличного от меня» [4, с.87], т.е. «перед герменевтикой стоит двойная задача: реконструировать внутреннюю динамику текста и воссоздать способность произведения проецироваться вовне в виде представления о мире, где я мог бы жить» [4, с.88].

Герменевтика прокладывает путь к пониманию «Я» через богатство символов, передаваемых через культуры, «в лоне которых мы обретаем одновременно и эксистенцию и речь» [4, с.85].

Подход к гендеризму как к реальности, опосредуемой знаками, символами и текстами (т.е. с позиций герменевтики), позволяет определить гендер в качестве своего рода междисциплинарной интриги, в основе которой сплетается множество наук о человеке, о его не только биологической, но и социально и культурно обусловленной специфике, интриги как совокупности обстоятельств, событий и действий, в центре которых находится человек, личность.

Гендер как междисциплинарная интрига восходит, с одной стороны, к интриге (фабуле, muthos) Аристотеля, а с другой, - к особому ментальному миру, создаваемому в дискурсе П. Серио [8]. Таким образом, и интрига, и дискурс характеризуются аналогичным набором признаков, доминирующим среди которых можно назвать их интеллигибельность, т.е. познание через разум, через интеллектуальную интуицию во всей многосложности данного философского понятия [ср.: 4, с.63].

Как в интриге, так и в дискурсе исходная структура имеет вид последовательности элементарных пропозиций, связанных между собой различными логическими отношениями. Элементами и дискурса, и интриги являются излагаемые события, их участники, и так называемые «...«не-события», т.е.: а) обстоятельства, сопровождающие события; б) фон, поясняющий события; в) оценка участников событий; г) информация, соотносящая дискурс (или интригу - И.Х.) с событиями» [2, с.7].

В известном смысле междисциплинарную парадигму гендера можно обозначить своеобразным типом интригообрзования, или же - несколько в иной плоскости - сравнительной типологией гендерных дискурсов, имманентных природе традиционной культуры.

Ю.С. Степанов полагает, что «дискурс - это «язык в языке», но представленный в виде особой социальной данности... Дискурс существует прежде всего и главным образом в текстах, но таких, за которыми встает особая грамматика, особый лексикон, особые правила словоупотребления и синтаксиса, особая семантика, - в конечном счете - особый мир...
Само явление дискурса, его возможности, и есть доказательства тезиса «язык - дом духа» и, в известной мере, тезиса «язык - дом бытия» [5, с.676].

Но и «дом бытия», и тем более «дом духа» предполагает наличие в нем некоего субъекта, соотнесенного с дискурсом, т.е. с человеком, создающим этот дом, наполненный текстами, с автором событий, а, значит, с автором интриги; вернее с субъектом, создающим определенный тип интригообразования с присущим ему «альтернативным миром» (дискурс как язык «альтернативного мира», по Ю.С. Степанову, или «проекция текста в качестве мира», по П. Рикеру, или «ментальное пространство», по Г. Фоконье).

Как пишут Т. Виноград и Ф. Флорес, «мир всегда организован вокруг фундаментальных замыслов человека, его бытие и организация зависят именно от этих замыслов... Мир как фон очевидности проявляется в нашей повседневной деятельности в качестве знакомого феномена, переполняющего собой ситуацию, в которой мы находимся, и это лежит в основе каждого возможного высказывания» [1, с.199].

Говоря словами Ю.С. Степанова, «дискурс - это возможный ментальный мир, или одно «описание состояния» как набор сущностей и их свойств, а также отношений между ними, которые действительны в данном мире... Ядерными структурами здесь... являются «идеализированные когнитивные модели» и «фреймы» (а также родственные последним понятия «сценарии» и т.п.). Совокупность этих структур составляет семантическую систему, семантику ментального мира, в то время как последний является формальной моделью дискурса» [5, с.677].

Возвращаясь к определению дискурса как «особой социальной данности» и исходя из тезиса о том, что «всякий язык отражает предрассудки общества, которое он обслуживает» [7, с.136], следует подчеркнуть, что гендер как интригообразующая парадигма находит свое выражение в многочисленных исследованиях по отношению к различным языкам и социокультурным дискурсам.

В качестве примера, можно привести старинный английский детский стишок, отражающий предрассудки общества в виде своеобразной гендерной интриги, с ее «фоном очевидности, проявляющимся в качестве феномена британского социума».

What are little girls made of?

Suger and spice and all things nice. That’s

What little girls made of!

What are little boys made of?

Frogs and snails and puppy dogs’ tails.

That’s what little boys are made of![1]

В приведенном выше четверостишии перед читателем/ слушателем развертываются как бы два типа дискурса со своими правилами социальных ролей, социального этикета со своей семантикой ментального мира, со своей системой референции.

Сущностями ментального мира являются индивиды как роли и как принимаемые значения (values), и эти два проявления индивидов различны [3].

Так, например, гендерные исследования на материале английского языка выявили различия как на уровне системы языка, так и на уровне его употребления. Относительно гендерных различий на уровне языка как системы, можно утверждать, что здесь выявляются различного рода асимметрии, проявляющиеся в виде семантических лакун, когда в языке отсутствует обозначение для какого-либо концепта. Так, в английском языке не существует фемининного эквивалента для обозначения понятия «virility» (мужественность; способность производить потомство, мужская сила), или же сопоставительный анализ некоторых пар «мужское» - «женское» слово, например: mistress - master; governess - governor, выявляет существенные расхождения в содержании обозначаемых этими словами понятий.

mistress:

1. хозяйка, повелительница; правительница

2. (брит.) учительница

3. любовница; возлюбленная

master:

1. хозяин, повелитель

2. работодатель

3. руководитель

4. владелец (собственности)

5. капитан торгового судна

the master: господь Иисус

governess:

1. гувернантка: воспитательница

governor :

1. властитель; наместник

2. губернатор

3. комендант (крепости)

Однако сама гендерная интрига начинает разворачиваться перед исследователем в тот момент, когда он погружается в мир дискурса, и здесь употребление языка начинает «измеряться» именно ментальным пространством дискурса. Это пространство интриги есть - в несколько ином ракурсе рассмотрения - своеобразное «интеллигибельное единство» (П. Рикер), создающее композицию обстоятельств, целей, средств, инициатив и невольных следствий. Мир дискурса определяет семантические роли индивидов, в том числе и в плане их соотнесенности с самим ментальным пространством, т.е. референционно.

Приведенное выше английское четверостишие демонстрирует в шутливой форме два пересекающихся ментальных пространства - «мужской» и «женский» миры - опосредованных онтогенетически и гносеологически и обусловленных социокультурной данностью конкретного лингвокультурного сообщества.

Достаточно иллюстративными можно считать результаты исследований, проведенных на материале англоязычных лингвокультурных сообществ (британский, американский и австралийский варианты английского языка). Данный материал представляет собой корпус текстов современного английского языка (The Cobuild corpus).

Сегодня он насчитывает свыше 50 миллионов слов, употребляющихся в современных письменных и устных текстах, отбираемых в эту открытую систему, начиная с 1990-х годов.

Письменные тексты отобраны из художественных произведений, специальной литературы, личной переписки, рекламных роликов, журналов и из двух газет «The Times» и «Today».

Устные тексты представляют собой выборку из неформальных бесед, телефонных разговоров, лекций, радиопередач и интервью.

Используя соответствующую методику анализа, исследователи поставили задачу выявить по левой позиции от слова характеристики пары «мужчина» - «женщина». В результате было выделено по 100 наиболее репрезентативных словосочетаний для каждого ряда: мужчина - женщина. При этом исследователи отбирали только те словоупотребления, где оба концепта использованы в текстах в гендерном плане, т.е. в смысле их соотнесенности с человеческой природой (humanity in general). Введение данного ограничения выявило, что собственногендерные словоупотребления концепта man/men в корпусе не отличались особой частотностью: только 5% словоупотреблений выявили их гендерный план.

Не останавливаясь подробно в данной статье на методике анализа проведенного исследования, отошлем читателя к соответствующей работе [7]. Однако небезынтересными представляются сами результаты анализа, приведенные в упомянутой статье, которые, по словам автора, в целом подтверждают «предрассудки» и предпочтения социумов, разделяющих мир на два пространства - мужское и женское, причем с еще раз подтвержденной тенденцией относительно менее видимой социальной активности женщины по сравнению с мужчиной. Однако вместе с тем исследователи приходят к выводу по поводу меняющихся гендерных ролей обоих концептов.

Так, оба пола с достаточной частотностью описываются как «работающие», «имеющие профессию», «сильные», «высококлассные», «наделенные властью» и т.д.

Кроме того, отмечается тенденция к росту частотности описания женщины как «уверенной в себе», «себялюбивой», «имеющей успех», «карьерной» (т.е. успешно делающей свою карьеру) и т.д.

Иными словами, взятое в качестве примера исследование, проведенное на англоязычном материале, свидетельствует лишний раз в пользу того, что любое общество характеризуется своей коммуникативной ситуацией, присущей этому обществу социально-функциональной стратификацией языка, где некоторые особенности речевого поведения женщин в отличие от речевого поведения мужчин обнаруживаются всегда.

Каждое общество имеет, как известно, свою коммуникативную структуру, заключающуюся в системе социальных ролей, институтов, учреждений, норм, средств воплощения, передачи, хранения и обработки текстов. Система социальных ролей отражает структуру общества.

Мы полагаем, что система социальных ролей является одним из сильных факторов, детерминирующих гендер как тип интригообразования, восходящих к ролям, т.е. индивидам, занимающим в обществе одну из типизированных позиций в социальной структуре данного общества и являющихся тем самым социальной данностью.

Здесь мы соприкасаемся, по словам Ю.С. Степанова, «с двумя подсистемами в устройстве языка - с семантикой и с референцией» [5, с.658].

Если первая восходит к значениям языковых выражений, как они сложились и закрепились в системе языка, то вторая - референция - рассматривает языковые выражения в их приложении к объектам мира в актуальной речи.

В семантике процесс освоения мира, о котором мы говорим, прослеживается в том числе по линии грамматической категории рода, которой характеризуется субъект предложения, лицо - мужчина/женщина - и характеризуется именно как отчетливо выделенный из «фона».

По линии референции мы имеем дело с логической определенностью, создавая ментальный, логический мир: «он - настоящий мужчина; она - типичная женщина».

Индивиды, определенные референционно, совпадают чаще всего с понятием роли, которая, как известно, является частью организации ментального пространства в качестве особой сущности с соответствующим значением (value).

С различиями пола (sexus) связано множество собственно социальных, психических и культурно обусловленных явлений, что находит свое отражение в языке.

Если мы знаем и можем описать «типичную женщину» относительно ее положения в дискурсе данного ментального мира, т.е. референционно, то как мы сможем описать гендерный тип фемининной роли, выраженный заголовком известной книга Дж. Лакоффа «Женщины, огонь и опасные предметы»? [3].

Не ставя перед собой задачи выстроить еще одну логическую последовательность: гендер > интрига > дискурс > ментальное пространство, - но, анализируя правомерность соположения концептов «женщина» - «огонь» - «опасные предметы» - «типичная женщина», хотим еще раз вернуться к древней китайской философии с ее дуализмом темного и светлого начал - «инь» и «ян».

Исходное значение «инь» и «ян»: пасмурная и солнечная погода или теневая и солнечная стороны. В бинарности данного противопоставления сосредоточено философское выражение света и тьмы, активности и пассивности неба и земли, мужского и женского начал. Постоянное взаимодействие и противоборство этих двух начал, обретающих характер космических сил, создает и изменяет материальный мир, а также общество, идеи, культуру, мораль.

В заключение следует сказать следующее. На страницах настоящей статьи была предпринята попытка обосновать наиболее перспективное, с точки зрения автора, направление гендерных исследований в России.

Основной тезис предлагаемых автором рассуждений о гендере сводится к тому, что изучение социально и культурно обусловленной специфики пола возможно лишь при создании и обосновании междисциплинарной парадигмы.

Означивая гендер как своеобразный тип интригообразования и признавая за интригой ее интеллигибельную сущность, автор аргументирует необходимость исследования гендера с позиции когитологии и прежде всего с позиций герменевтики, позволяющей выстроить соответствующие модели понимания гендерных дискурсов как ментальных пространств, заменяющих возможные миры и ситуации.

Одним из основных значимых положений при обосновании гендерного типа интриги познания является ее обращенность к человеку, к его социально и культурно обусловленной природе.

Литература

1. Виноград Т., Флорес Ф. О понимании компьютеров и познания. В кн.: Язык и интеллект. М., 1995.

2. Демьянков В.З. Англо-русские термины по прикладной лингвистике и автоматической переработке текста. - Вып. 2. Методы анализа текста//ВЦП. Тетради новых терминов. - 39. - М., 1982.

3. Лакофф, Дж. Когнитивное моделирование. В кн.: Язык и интеллект. М., 1995.

4. Рикер, Поль. Герменевтика, этика, политика. М., РАН, Институт философии, 1995.

5. Степанов Ю.С. Язык и метод. К современной философии языка. М., 1998.

б. Философский словарь. Под ред. М.М.Розенталя. Изд. третье. М., 1972, с.154.

7. Heriman, Jennifer.Descriptions of Ubman and Man in Present-Day English. In: Moderna Sprak, Volume XCII Number 2, 1998.

8. Seriot P. Analyx du discours politoque (Cultures er Societes Delphi l’Est.2). Р.: Institut d’estudes slaves, 1985.

Д О. Добровольский, А.В. Кирилина

Феминистская идеология в гендерных

исследованиях и критерии научности

Общие предпосылки

Сегодня гендерные исследования в области языка и коммуникации привлекают внимание все большего круга российских исследователей; формируется самостоятельное научное направление - лингвистическая гендерология, называемая также гендерной лингвистикой. Формирование любой научной дисциплины требует определенной рефлексии об ее методологических основах, понятийном аппарате, методах исследования. Становление гендерных исследований (ГИ) в нашей стране представляет собой довольно сложный процесс.

Анализ состояния ГИ в языкознании показывает, что они весьма гетерогенны, что связано с разнородностью их методологической базы. Несколько упрощая, можно выделить следующие направления:

1. Направление, основанное на философии постмодернизма, понимаемой широко. Исследователи, принадлежащие к этому течению, настаивают на применении дерридеанского деконструктивизма, позволяющего вскрыть отношения господства и подчинения, «фаллологоцентризм» языка и общественного сознания. Существенную роль в формировании этой концепции сыграл феминизм, не скрывающий своей идеологической ангажированности. Ряд авторов, как, например С. Смит и П. Ильин [см. 8 и 5] относит феминизм к составляющим постмодернистской философии. Представители этого направления настаивают на том, что «отныне любые попытки говорить об отношениях между полами вне связи с механизмами власти, подчинения и господства невозможны» [9, с. 62; см. также 10, с. 15]. Именно это направление наиболее тесно связано с идеологией феминизма.

2. Исследования диагностического характера, например автороведческая криминалистическая экспертиза. В этом случае преследуется сугубо практическая цель - установление повторяющегося комплекса признаков, позволяющих с высокой степенью вероятности идентифицировать пол анонимного автора. Причинам возникновения самих отличительных признаков (то есть их био- или социокультурной детерминированности) уделяется меньше внимания.

3. Экспериментальные исследования, смыкающиеся с психологией и нейролингвистикой, чьей целью является установление когнитивных различий, вызванных различным гормональным балансом мужчин и женщин.

4. Социолингвистические исследования различной направленности.

5. Кросскультурные и лингвокультурологические исследования (представленные в меньшем объеме, чем все остальные).

Разумеется, мы представили очень схематичную и упрощенную картину. Названные направления имеют много точек пересечения и в реальности переплетены теснее. Схематизация необходима для того, чтобы четко уяснить, на каком фоне происходит становление новой научной дисциплины в России. Фон этот весьма гетерогенен, но имеет важную особенность: в нем стимулируется и начинает доминировать первое направление, которое во многих случаях сильно идеологизировано. В России мы имеем также дело с ростом феминистской идеологии. Хотя феминизм за последние десятилетия претерпел ряд трансформаций, да и изначально не был однородным, мы не ставим цель давать ему подробную характеристику. Необходимо, однако, осознавать, что в области изучения русского языка начинающий лингвист, заинтересованный в изучении гендерных аспектов языка и коммуникации, неизбежно столкнется прежде всего с трудами зарубежных славистов, написанных в русле идеологии феминизма, причем идеологии, присущей ему на раннем этапе развития.

Не отрицая того, что феминизм является реальностью и имеет право на существование, как и любая другая идеология, следует все же сделать два важных замечания:

- исследователям, имеющим опыт жизни в СССР, весьма хорошо известно, какие ограничения накладывала на свободу научного поиска марксистская идеология, поэтому нет никаких оснований утверждать, что любая другая идеология (в том числе феминистская) скажется на развитии науки более благотворно, чем марксизм-ленинизм.

- феминизм внес важный вклад в формирование современной модели человека. Однако этот вклад, по нашему мнению, состоял более в привлечении внимания к проблеме пола, в своего рода «алармистском этапе» [ср. 7]. Для «алармистского этапа» характерны были серьезные преувеличения и выводы, которые в дальнейшем не подтвердились [см. 11; 14]. В частности, не подтвердился факт решающей значимости (омнирелевантности) пола среди других параметров человеческой личности, в то время как на этом тезисе строились и сегодня еще строятся многие утверждения.

Кроме того, весьма часто начинающие исследователи ограничиваются знакомством с философскими основами ГИ, уделяя значительно меньше внимания разработке изучаемых вопросов в рамках самой лингвистики, - то есть тому, как исследовать феномен пола при помощи методов и понятийного аппарата лингвистики.

Все это и побудило нас обратиться к методологическим вопросам изучения гендера в лингвистике.

В дальнейшем мы перечислим некоторые общие требования, предъявляемые к научным, и в частности лингвистическим, исследованиям (раздел 1) и более подробно рассмотрим некоторые довольно известные работы в области гендерной лингвистики, результаты которых нуждаются, на наш взгляд, в серьезной критической интерпретации (раздел 2).

1. Параметры научного исследования

Несмотря на то, что для современной лингвистики типичны междисциплинарный подход и заметное размывание границ, мы считаем, что это не избавляет исследователей, работающих в этой области, от необходимости хотя бы в минимальной степени соблюдать общеметодологические требования, стандартным образом предъявляемые к любому анализу, претендующему на статус научного. Имеется в виду, что научное исследование должно содержать эксплицитно сформулированные рабочие гипотезы и обсуждение способов их верификации. Иными словами, следует однозначно определить, какие операции над исследуемым материалом должны быть применены в какой последовательности, чтобы получить интересующие аналитика результаты, причем методика получения результатов должна быть настолько операциональной, чтобы применение аналогичных методов на аналогичном материале всегда давало аналогичные результаты, не зависящие ни от идеологических установок исследователя, ни от прочих внешних по отношению к анализу факторов. Далее, исследование должно опираться на репрезентативный эмпирический материал, источники и состав которого особо оговариваются. Иными словами, любые (даже самые интересные и нетривиальные) выводы, сделанные на основе интерпретации нескольких случайно оказавшихся в поле зрения исследователя языковых фактов, не доказывают ничего, кроме того, что данные явления данного языка устроены так, а не иначе. На основе этого невозможны никакие обобщения: ни обобщения, касающиеся структуры языка, ни тем более обобщения, касающиеся структуры сознания говорящих на этом языке.

Еще одним весьма важным общенаучным требованием является запрет на имплицитные экстраполяции, то есть недопустимыми считаются приемы переноса результатов описания одной области на некую другую область, до тех пор пока наличие причинно-следственной связи между этими областями не будет однозначно доказано. Покажем это на простом примере, имеющем отношение к обсуждаемой здесь проблематике. Допустим, что в качестве исследовательской задачи формулируется выявление соотношения существительных мужского и женского рода в русском языке. Не обсуждая здесь разумность и целесообразность решения подобных формальных задач, отметим, что сама по себе задача не представляет с точки зрения научной методологии никаких проблем. Используя наиболее полные словники и грамматические характеристики слов, можно получить однозначно интерпретируемые и проверяемые результаты. Эти результаты будут говорить об искомом соотношении и только о нем. Если же исследователь попытается проинтерпретировать эти результаты в «гендерном смысле», то есть попытается утверждать, что преобладание существительных мужского рода свидетельствует о мужском, а преобладание существительных женского рода - о женском сексизме языка, он тем самым выведет свое исследование из сферы науки. Подобная экстраполяция допустима только в том случае, если будет доказано, что между распределением граммем категории рода и гендерной моделью мира говорящих на соответствующем языке существуют взаимно однозначные отношения. В противном случае тексты, тематизирующие подобные догадки, могут рассматриваться как более или менее удачная эссеистика и оцениваться по соответствующим параметрам (интересно, забавно, необычно, хорошо написано), но не могут оцениваться в терминах науки (то есть по параметру «истинно-ложно»).

Несколько забегая вперед, отметим, что для многих феминистских исследований характерно пренебрежение перечисленными требованиями научности, в частности запретом на имплицитные экстраполяции. Часто наблюдается (не обсуждаемое специально, а как бы само собой разумеющееся) приписывание лингвистическим категориям содержательных характеристик, как правило, идеологически нагруженных в своей основе. Эти характеристики, само наличие которых неверифицируемо в рамках лингвистики, иногда берутся за основу дальнейшей аргументации, что с неизбежностью приводит к выводам, валидность которых не может быть доказана.

Мы рассмотрели некоторые общенаучные требования. Помимо них, можно назвать еще целый ряд более конкретных требований, имеющих отношение к лингвистическим исследованиям. Например, результаты, полученные на материале одного или нескольких языков, не могут объявляться универсальными, то есть действительными для всех языков мира. Далее, факты языка не могут без дополнительных доказательств интерпретироваться в терминах дискурса. Как язык, так и речь могут быть проанализированы с точки зрения отражения анализа из одной сферы в другую может дать нежелательные результаты.

2. Результаты гендерных исследований с точки зрения метода

ГИ, хотя и имеют ряд соприкосновений с феминистской лингвистикой, развиваются все же в более приемлемом методологическом контексте. Однако тот факт, что в отечественном научном дискурсе они формируются в самостоятельное направление (при этом обсуждается, читаются и принимаются как исходные, но разделяющие старую точку зрения труды), заставляет критически подойти к интерпретации литературы, которая получает распространение в России. Российские ГИ не вырастали из феминистской идеологии, но она все более активно осваивается многими именно сейчас. Фактор идеологической ангажированности, насколько нам известно, практически не обсуждается, впрочем, как и методы лингвистического анализа.

В дальнейшем мы остановимся на некоторых, с нашей точки зрения, наиболее интересных работах наших зарубежных коллег и попробуем проанализировать их с позиций обсуждаемых критериев.

Как правило, в работах зарубежных русистов рассматривается соотношение экстралингвистической категории "пол" и лингвистической категории "род", а также связанные с ней вопросы референции. Д.Вайс [см. 16, 17, 18] проводит ряд исследований, используя для интерпретации некоторых результатов методы, восходящие к модели "Смысл-Текст" И.А. Мельчука и А.К. Жолковского. К достоинствам трудов Д.Вайса можно отнести доказательство высказываемых автором гипотез при помощи собственно лингвистических методов; методика получения результатов операциональна, что придает ей убедительность. Однако идеологизированная интерпретация результатов даже в этом случае вызывает возражения.

В работе Д.Вайса [17] исследуется слово человек, его парадигматические и синтагматические особенности, а также поведение в различных контекстах, в том числе в ряде пословиц и связанных сочетаний типа молодой человек. Выводы подкрепляются опросом информантов, характеристика которых приводится в сжатой форме и не дает полного представления о них. Опрос информантов показывает весьма противоречивую картину. Тем не менее, за исключением ряда случаев, когда аргументации Д.Вайса явно не согласуется с нашим чувством языка, автор убедительно показывает весьма противоречивую картину. Тем не менее, за исключением ряда случаев, когда аргументация Д.Вайса явно не согласуется с нашим чувством языка, автор убедительно показывает, что слово человек и мужчина не идентичны, сексизм присутствует в более скрытом виде). Таким образом, специализированное по полу и неспецифицированные значения слова человек находятся в отношении комплементарности. Человек означает только "мужчина" в случаях "близкой" и "недистантной" референции и в случаях, когда человек помещается в контекст, типичный для описания лиц женского пола: Из-за угла выскочил человек в желтой шубке с ярко накрашенными губами и огромными серьгами [17, с. 424]. Д.Вайс обращает внимание на отсутствие в словарях русского языка информации о рестрикциях употребления слова человек в зависимости от того, к лицу какого пола относится это слово. Вместе с тем, автор не видит оснований говорить о многозначности слова человек.

В работах Д. Вайса рассматривается также способность русского языка выражать половую принадлежность лица [18]. Сопоставляя русский и польский языки, автор устанавливает формальные средства для выражения категории пола. Рассмотрев широкий спектр случаев от лексических средств до морфологических и синтаксических, автор приходит к выводу о том, что в русском языке, по сравнению с польским, менее развита система парных соответствий по типу «обозначение лица мужского пола - обозначение лица женского пола». Это выражается в том, что таких парных соответствий немного, суффиксы, обозначающие лиц женского пола, в большинстве своем не нейтральны и поэтому в официальном общении не употребляются. В целом автор констатирует, что русский язык более, чем польский, склонен к маскулинизации и что он развивает относительно малое количество парных соответствий. Здесь мы встречаемся с исходными установками и «лингвистическими аксиомами» феминистской идеологии: пол является важнейшим личностным параметром; «правильный язык» должен содержать одинаковое количество мужских и женских номинаций с коррелирующей семантикой; имена существительные мужского рода со значением лица обозначают только мужчин. Об идеологической ангажированности говорит и сама аргументация автора: ср. характерные формулировки типа gaps, masculinization of female referents, compensatory techniques.

Не только в трудах Д. Вайса, но и в целом ряде работ других авторов внимание сконцентрировано на соотношении значений слов человек и женщина. Можно предположить, что по умолчанию подразумевается квази-синонимия слов человек и мужчина. Однако в разных языках такой семантический параллелизм выражен с разной степенью интенсивности, что признает и сам Д. Вайс.

Наконец, некоторые аргументы Д. Вайса представляются весьма спорными. Так, рассматривая пословицу курица не птица, баба не человек, Д. Вайс проводит параллель с более поздними (и, кстати, никому не известными, видимо, окказиональными) образованиями типа курица не птица, фашист не человек, утверждая, что на синтагматической оси существует параллелизм между словами баба и курица, а на парадигматической - ассоциативная связь между словами баба и фашист. Доказательства такого рода представляются неубедительными, так как они игнорируют принципы продуктивного образования окказионализмов на основе существующих единиц лексикона. В данном случае мы имеем дело с отношением «А похоже на В, но не идентично ему. Точно также С похоже на D, но не идентично ему.»

Места А, В и С, D могут заполняться любыми парами лексем, имеющих сходство, но сами пары АВ и СD совершенно необязательно должны проявлять связи в парадигматике. Существенным является здесь лишь отношение между парами. Причем эталонной, то есть общеизвестной, является именно первая пара (курица не птица). И к ней, как к эталону, отсылается вторая часть известной пословицы, что говорит о не столь уж явной очевидности именно второй связи: баба не человек. С помощью варьирования второй части этой пословицы порождается ряд игровых и/или окказиональных образований: Польша не заграница; прапорщик не офицер и т.д. Ср. из недавних окказионализмов: Курица - не птица, Степашин - не Пиночет («Завтра», № 21, 1999.- Пунктуация оригинала. – Д.Д., А.К.). Следуя логике Д. Вайса, надо признать, что между словами баба и Степашин также существует ассоциативная связь.

Это не единственные примеры, вызывающие возражения. Не имея возможности подробно осветить каждый из полемических тезисов автора, мы отсылаем к его работам, в частности, к статье [16].

Из краткого обзора видно, что обоснованные данные автор получает лишь там, где он обращается к неидеологизированным лингвистическим методам анализа. Там же, где в рассуждениях доминирует идеология, немедленно обнаруживаются нарушения лингвистической процедуры: неправомерные сопоставления, приписывание грамматическим структурам дискриминирующего характера из-за гиперболизации фактора пол, необоснованный концептуальный перенос с одного языка на другой и т.д. В связи с последним необходимо заметить, что вопросы употребления языковых единиц, их референции и ассоциативных связей представляют большую сложность даже для компетентных носителей языка. Исследователь же, не владеющий языком как родным, неизбежно оказывается в сомнительном положении.

Более новые труды также обнаруживают высокую степень идеологизированности, например, недавняя работа К.Тафель [15]. Этот труд - первая попытка системного описания образа женщины в русском языке. Рассматриваются все уровни языка, за исключением фонемного. Труд подобного рода, безусловно, отражает исключительно большую работу автора и представляет собой попытку осмыслить манифестацию женственности в русском языке в целом, а не фрагментарно.

В начале работы К. Тафель ставит вполне правомерные цели:

- как можно описать концепты женщина-мужчина;

- какие феномены и отношения, связанные с полом, находят отражение в языке;

- каким образом / при помощи каких средств это происходит и т.д. [15, с. 4].

В заключительной части работы К. Тафель делает ряд важных и взвешенных выводов, в частности о том, что сексизм заключен не столько в языке, сколько в сознании людей. Однако сам ход рассуждений и значительная часть выводов позволяют сделать заключение о существенной идеологической ангажированности автора. Действительно, К. Тафель стоит на позициях феминистской лингвистики и, следовательно, главной целью ее работы является доказательство андроцентричности русского языка. Вступление к монографии посвящено в целом положению женщин в СССР и России, а также (со ссылкой на [12]) доказательству того, что российское общество обнаруживает все признаки патриархата. Дальнейшие рассуждения сводятся в основном к иллюстрации этого тезиса.

Некоторые факты, приводимые автором, представляются вполне обоснованным, например, тенденция русского языка переносить обозначение пола лица с морфологических на согласовательные элементы (ср.: врач пришла). Но наряду с этим, огромное количество фактов интерпретируется с точки зрения феминистской лингвистики; многие выводы делаются на недостаточно представительном материале (что свойственно не только К. Тафель, но и многим другим авторам). Так, анализируются всего 40 пословиц, многие из которых к тому же вышли из употребления. Между тем, вывод, который К.Тафель, правда, с некоторыми оговорками, предлагает читателю после анализа названных единиц, весьма категоричен: русские пословицы дают пугающую картину (ein geradezu erschreckendes Billd) [15, с. 195]. Имея опыт описания паремиологических единиц русского языка [6], мы можем с полным основанием утверждать, что анализ столь небольшой выборки, как в данном случае, дает не только неполный, но и искаженный результат. К. Тафель, а также В. Ерофеев [4]) заявляют о высокой степени негативной коннотированности концепта «женщина» в русских паремиях. Однако более глубокий количественный и качественный анализ материала посредством сплошной выборки и обработки большого количества объемных лексикографических трудов обнаруживает уязвимость этого вывода. Лишь большое, по возможности, исчерпывающее, количество языковых единиц дает возможность обоснованной оценки культурных стереотипов и выявления доминирующих коннотаций, оценок и семантических областей, релевантных для экспликации исследуемого концепта. В указанных выше работах анализ проведен на материале 40 (Tafel) и 15 (Ерофеев) пословиц, что дает основания усомниться в достоверности выводов, так как практически весь паремиологический фонд русского языка остался за рамками названных исследований. Работа со столь непредставительным материалом, на наш взгляд, не дает оснований делать выводы, подобные следующим: «Нет ни одной народной культуры в мире, где бы так цинично относились к женщине, как это было у нас» [4, с. 22]. Еще раз напомним, что вывод сделан на материале 15 пословиц. Паремиологический материал других языков для сопоставления не привлекался.

Возвращаясь к работе К. Тафель, отметим, что аргументация автора и во многих других случаях вызывает возражения. Так, утверждается, что в русских пословицах о женщинах отсутствуют такие тематические области, как «работа вне дома», «война», «церковь», «жизнь/смерть», «человек». Что касается последнего, то не вполне понятно, что хотел увидеть автор. Очевидно, что если пословицы отбирались по критерию «женской метафоры», то в выборку неизбежно должны были попасть лишь единицы, содержащие исключительно лексемы с семантическим компонентом 'лицо женского пола', а не 'лицо вообще', женщина, баба, жена, мать, сестра, вдова и т.д.

Не устраивает автора и редкая встречаемость коннотативно нейтрального слова женщина по сравнению с частотностью слова баба. При этом не учитывается коннотативная нейтральность слова баба в период возникновения пословиц [см. 3]. Никак нельзя назвать объективной интерпретацию некоторых половиц. Так, паремию для милого дружка и сережку из ушка» К.Тафель относит к семантической группе «Внешность, физическая привлекательность» [15, с. 172]. Еще большее недоумение вызывает толкование этой пословицы: «Ценность, приписываемая серьге, отражает классический стереотип важности для женщины физической привлекательности и ее интеллектуальных предпочтений: женщины интересуются только своей внешностью и такими материальными вещами, как украшения и деньги»[15, с. 172 - перевод ДД., А.К.]. На самом деле смысл пословицы, как показал нам опрос 84 носителей русского языка обоего пола, означает готовность к самопожертвованию. Примеры подобного рода толкований можно продолжить.

В целом ряде случаев отсутствуют доказательства утверждений о семантике рассматриваемых единиц. Так, без какой-либо убедительной аргументации утверждается, что слово дурак - нежное обозначение для женщины [15, с. 138], что в словах общего рода типа сирота употребление фемининных согласовательных форм по отношению к референту мужского пола повышает экспрессивность и акцентуацию негативного [15, с. 150].

Далек от научного, на наш взгляд, метод определения частотности слов мужского и женского рода. Рассматриваются (со ссылками на исследования других авторов) частота встречаемости местоимений он - она - оно в различных словарях [15, с. 124-125]. Устанавливается факт преобладания форм мужского рода. Одушевленность и неодушевленность при этом, как замечает К. Тафель, не разграничиваются, Сама идея такого подсчета свидетельствует лишь о гиперболизации семантико-символической функции связи пол - грамматический род. Статистические выкладки такого рода, как нам представляется, никакой гендерно значимой информации не дают (ср. раздел 1).

Идеологическая ангажированность приводит автора, как показано выше, к ряду спорных или даже необоснованных суждений. Вызывает сомнения также количественная и «качественная» репрезентативность информантов [15, с. 101]. Опросы проводились в Минске и в Германии среди эмигрировавших носителей русского языка, часть из которых ранее проживала на Украине, что неизбежно, как показывают экспертные оценки [см. 2], вызывает интерференцию.

Еще более печален тот факт, что К.Тафель находится в плену негативных этнических стереотипов. На страницах своей книги К.Тафель отмечает, что наиболее показательны в плане идеологических установок автора примеры, придуманные им самим, а не взятые из аутентичных текстов художественной литературы. Помимо того, что методологически подобные утверждения не выдерживают критики, сами придуманные автором примеры вызывают ряд вопросов, ср.:

Мы знаем, что русский очень любит пить водку.

Мы знаем, что русский часто бьет свою жену. [15, с. 141].

К труду К.Тафель можно предъявить методологические претензии следующего плана: идеологизированность, переоценка значимости фактора пола, пренебрежение или смешение синхронного и диахронного подхода к языку, перенос количественных характеристик частотности на содержательные аспекты анализируемых единиц, работа с недостаточно репрезентативным материалом, произвольное и неверифицируемое его толкование. Один из исходных принципов исследования - правомерность переноса на русский язык стереотипов мужественности и женственности, установленных для других индоевропейских языков и культур, так как они проявляют близость с русским языком [15, с. 123]. К.Тафель исходит из того, что признак [женский] имплицирует также такие предполагаемые свойства, как [боязливый], [разговорчивый], [слабый], [пассивный], [глупее] и т.д. [15, с. 123]. Представляется, что распространение этого вывода на все индоевропейские языки без предварительного анализа является очень большим преувеличением.

В целом можно сделать вывод, что в центре внимания авторов, чьи труды были рассмотрены выше, находятся андроцентричные структуры русского языка. Установки и эвристики исследователей при этом таковы:

1. В неандроцентричном языке должно существовать и функционировать без ограничений средство для выражения значений, нейтральных относительно пола референта. Отсутствие такого средства, а также отсутствие симметричного обозначения мужчин и женщин на всех уровнях языка следует считать дефицитом, то есть «некорректностью» рассматриваемого языка.

2. Такое средство должно существовать, так как пол является основополагающим для идентификации личности фактором.

На наш взгляд, такие установки не учитывают или учитывают не в полной мере следующие факты лингвистического и экстралингвистического характера:

- Язык отражает значимые для данной культуры параметры. Следовательно, нечеткое разграничение по полу, большая вариативность способов выражения (или невыражения) пола могут означать его нерелевантность во многих коммуникативных ситуациях. Возможно, в коллективном сознании представителей разных культур пол человека значим в разной степени, как и психологическая связь пола и категории рода (см., например, [13]). Особенно интересна в этом отношении работа А. Вежбицкой [1] о русских личных именах, где на представительном материале убедительно показано, что в экспрессивных формах личных имен в русском языке пол носителя имени практически не отражается (ср. Маша vs Ваня). Работы Шт. Хиршауера [11] и Х. Коттхофф [14], также свидетельствуют в пользу того, что пол не всегда одинаково значим.

- Исследование гендерных аспектов языка не должно игнорировать внутриязыковые закономерности (аналогию, языковую экономию, фонологические особенности и т.д.); следует также отвлечься от гиперболизации семантико-символической функции категории рода, так как она имеет также ряд других функций, роль которых нельзя недооценивать.

Недооценка как лингвистических методов исследования, так и законов развития и функционирования самого языка ведут, как показано выше, к выводам, адекватность которых можно поставить под сомнение.

Нет оснований отрицать андроцентричность русского языка. Факт андроцентричности естественного языка доказан во многих работах и является, по всей видимости, универсальным. Однако степень андроцентричности разных языков может быть различной и зависеть от специфики концептуализации понятий в данном языке, а также от особенностей самого языка. Определение культурной специфики какого-либо концепта, в том числе и концептов «женственность» и «мужественность», должно проводиться при помощи ряда взаимодополняющих методик.

Литература

1. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. - М., 1996.- 416 с.

2. Вопросы судебно-автороведческой диагностической экспертизы. - Киев: РИО МВД УССР, 1984.

3. Демичева. В. В. Наименования лиц женского пола в русском литературном языке 18-го века. Дисс.... кандидата филол.наук.- Воронеж, 1996.

4. Ерофеев В. В. Бог бабу отнимет так девку даст // Мужчины.- М., 1998.- С. 22-24.

5. Ильин И.П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм.- М., 1996.- 255 с.

6. Кирилина А.В. Женский голос в русской паремиологии // Женщина в российском обществе, 1997.- 14 3.- С.23-26.

7. Клецин А.А. Предисловие редактора // Гендерные тетради. Выпуск 1.- С Пб, 1997.- С.5-11.

8. Смит С. Постмодернизм и социальная история на западе: проблемы и перспективы// Вопросы истории, 1997, №8, с. 154-161.

9. Ушакин С.А. Пол как идеологический продукт: о некоторых направлениях в российском феминизме Д Человек, 1997, 2, с.62-71.

10. Шнырова О.В. Конгресс в Тромсо // «Женские миры- 99». VII всемирный женский междисциплинарный конгресс в Тромсо и гендерные исследования в России.- Иваново, 1999.- С. 4-19.

11. Herschauer, St. Dekonstruction und Rekonstruction. Pladoyer fur die Efforschung des Bekannten // Feministische Studien , 1993.- 2.- В. 55-68.

12.Lerner, G. Die Entseheung dees Bewubtseins. Vom Mittelater bis zur Ersten Frauenbewegung. Frauen und Geschichte.- Frankfurt am main, New York, 1992, Вб.2.

13. Konishi, T. The connotation of gender: A semantic differential studyof German and Spanish// Word, 1994.- Vo1.45.- N3.- Р.317-326.

14. Kotthoff, H. Die Geschlechter in der Gesprachsforschung. Hierarchien, Teorien, Ideologien // Der Deutschunterricht, 1996.-N1.-S.9-15

15. Tafel, K. Die Frau im Spiegel der russischen Sprache.-Wiesbaden, 1997.

16. Weiss, D. Frau und Tier in der sprachlichen Grauzone: diskriminierende Strukturen slawischer Sprachen // Slavistische Linguistik, 1984.-S. 317-358.

17. Weiss, D. Kurica ne ptiza, (a) baba ne celovek // Slavische Linguistik, 1987.- S. 413-443.

18. Weiss, D. Sexus districtions in Polish ans Russian // Words are physicians for an ailing mind. For Andrzej Boguslawski on the occasion of his 60th birthday / eds: Grochowski, M., Weiss, D. - Munchen, 1991.- P. 449-466.

О.В. Рябов

«РОССИЯ-СФИНКС»:

гендерный аспект западного образа

«таинственной русской души»

«Россия-Сфинкс» - эта метафора, ставшая популярной после появления блоковских «Скифов», нередко встречается в текстах о России. Запад в роли Эдипа перед ликом загадочной России - весьма выразительный образ, отражающий некий устойчивый мотив отношения к нашей стране. Миф о русской загадке, уходящий корнями в глубь столетий, получил широкое распространение и в массовой культуре, и в историософских концепциях [1]. Редкая книга о России обходится без упоминания о «таинственной русской душе»; о ней писали, в частности, О. Шпенглер и А. де Кюстин, В. Шубарт и Й. Геббельс. Для иллюстрации западного взгляда на эту грань русскости часто приводят слова У.Черчилля, в одной из своих фраз охарактеризовавшего русскую политику как «загадку, облаченную в тайну за семью печатями» [2]. У. Чемберлен, воспроизводя эту фразу, добавляет: «Вряд ли есть другая страна, подобная России» [3]. Иной раз кажется, что Россия находит особое удовольствие в том, чтобы удивлять и пугать Запад своей непредсказуемостью. Да что Запад! Мы сами себя постоянно изумляем. Однако в настоящей статье предметом исследования будет не русское бытие само по себе, а способы перцепции и концептуализации русскости в западной мысли, западный образ России. Рассмотрим на примере образа России-Сфинкса, как конструируется гендерная идентичность [4] нашей страны в историософских текстах западных авторов. Для этого нам предстоит выявить логику идеи «загадочности России», ее модусы, аргументацию, связь с другими гранями традиционного (хотя и не единственного) образа русскости, интеллектуальный и исторический контекст, в который помещается данная идея, отношение к ней в России.

Основные гендерные оппозиции (форма и материя, предел и беспредельное, Единица и Двоица), сконструированные еще в античной мысли, прочно утвердились в европейской культуре. Феминные беспредельность, бесформенность, материальность, телесность, природность - это те характеристики, которые являлись системообразующими для западного образа русскости.

Россия как неоформленная материя не обладает определенностью и зафиксированностью, ускользает от понимания. Идея о «загадочной русской душе» в значительной степени обусловлена представлениями «о ненависти русских к форме» как к чему-то устойчивому, зафиксированному, что ставит в тупик европейцев, привыкших к норме, порядку, определенности. При этом западный, «прометеевский», человек выше всего ставит порядок; русский ищет противоположного. Первый ничего так не боится, как хаоса - «русский же ждет его с тайной радостью» [5]. «Воплощение хаоса» - так характеризует Россию Е. Адамс [6]. Особенно остро вопрос о «русском хаосе» вставал при обсуждении политической жизни России. Большинство западных «русофилов» и «русофобов» сходятся в том, что русские по своей природе анархисты. Не удивительно, что норманнская теория получила широкое распространение, выходя далеко за рамки собственно исторических изысканий. Она была популярна, например, среди иерархов Третьего Рейха [7].

Бесформенность является причиной экстремизма, феминной устремленности к крайностям - той грани русскости, которой уделяется много внимания в западных текстах [8]. Еще А. де Кюстин заметил: «Золотая середина здесь неизвестна...» [9), а В. Шубарт противопоставляет западную «культуру середины» и русскую «культуру конца» [10].

Эта смена крайностей «придает русскому характеру нечто капризно-женственное» [11], порождая и другой постоянный маркер «загадочной русской души» - двойственность, противоречивость [12].

Женственным считается и такой модус русского хаоса, как непостоянство [13], и сквозь призму этого качества западные авторы оценивают многие события российской истории; уже в крещении Руси они усматривают характерную для русских легкость отказа от прежних верований и убеждений. Русским свойственна «резкая и неожиданная смене чувств и интересов». Дав обещание, они часто его не исполняют [14]; Б. Пэрс иллюстрирует эту необязательность русским словом «отхотел» [15].

Не-оформленность, не-упорядоченность русской души эксплицируются в «пластичности», проявлением которой считают и художественную одаренность русских, и восприимчивость [16], и умение понять другого человека. Идея «всечеловечности», универсальности пластичной России, столь популярная в отечественной историософии, включается и в западный образ нашей страны.

Правда, незафиксированность и открытость иной раз получают и такую интерпретацию: «...Наиболее выдающейся чертой русского народного склада оказалась полная неопределенность и отсутствие резко выраженного собственного национального отличья» [17]. Россию иные определяют как ничто, сосуд без содержания - подобные характеристики заставляют вспомнить слова О. Вейнингера, сказанные о женщине: «Женщина является только материей... она лишена всякой изначальной формы. Женщина - ничто; поэтому и только поэтому она может стать всем... Из женщины можно сделать все, что угодно <...> У женщин нет какого-нибудь определенного свойства; единственное ее свойство покоится на том, что она лишена всяких свойств. Вот в чем заключается вся сложность и загадочность женщины; в этом кроется ее превосходство над мужчиной...» [18].

Мягкость (как еще один модус пластичности, гендерная маркировка которого также сомнений не вызывает) - постоянно встречающийся эпитет русских. Эта мягкость проявляется в отношении ближнего как доброта, других народов - как миролюбие [19], власти - как покорность, жизненных обстоятельств - как терпение.

Идея пластичности характера русских коррелируется с верой в пластичность, открытость бытия России. Мир не определен: в нем все возможно. По замечанию одного английского автора, в глубине души русский верит, что Бог или судьба по своему усмотрению могут поменять все на свете. В России не существует окончательности, завершенности. Архангелы и серафимы могут быть низвергнуты с небес; дьявол имеет чудесный шанс к спасению; Каролинские острова в один прекрасный день могут быть обнаружены в Индийском океане; а Земля - стать центром Солнечной системы [20]. Все хорошее может стать плохим - и наоборот. И получается, что твердых правил игры просто не существует. В России невозможно предсказывать будущее. Поэтому русские живут только настоящим [21].

Жизнь воспринимается как своеобразная игра в «русскую рулетку», и такая опрометчивость вполне объяснима. Русский по натуре - игрок, поскольку любит случай, щекочущий азарт риска и упоение от непредсказуемого, пишет В. Шубарт [22]. Жизненная стратегия русского прекрасно иллюстрируется словом «авось», в котором отражено восприятие жизни как процесса непредсказуемого и неконтролируемого: все, что остается, это положиться на удачу, избегая глубокого вмешательства в ход вещей [23]. Подобное упование на волю Бога, изначальное доверие к миру находит выражение в фатализме, из которого выводятся самые разнообразные следствия: пассивность (свойство, которое со времен И.Г. Гердера атрибутируется славянам [24]), бездеятельность, неспособность к длительному волевому усилию. По страницам западных книг о России вот уже второе столетие кочует образ русского мужика, суть жизненной философии которого выражает слово «ничего» - как ответ на все неурядицы [25].

Однако в России идея непознаваемого, иррационального, несправедливого, но по-матерински милосердного мира, в котором всегда остается место случайности и надежде, порождает не только фатализм и пассивность. М. Брода обратил внимание на выполняющую важную функцию в концептуализации русской сущности и в российских, и в западных текстах идею особенной свободы России [26] Россия может стать всем, чем угодно, именно потому, что она бес-качественная, не-определенная; ведь хаос, беспредельность, не-зафиксированность - это одновременно и максимальная возможность, возможность прорыва, чуда. Подчеркнем, что сама логика русского мессианизма предполагала идею потенциальности России как незавершенности, как «чистого листа», и о возможности великого будущего для России писали Гердер и Лейбниц, Гегель и Ницше - и многие другие [27].

Раз нет ничего единожды и навсегда зафиксированного, раз правила игры не установлены - значит, все можно исправить, переделать, перестроить. Человек может быть абсолютным хозяином своей судьбы. Россия и воспринимается как страна, в которой возможно все: и стремительные взлеты, и необъяснимые падения. М. Бэринг замечает, что Россия - это страна, «где ничто не столь абсурдно, что ни может случиться» [28]. Н.О. Лосский приводит слова одного западного автора о том, что русский народ - самый обаятельный и самый обманчивый, и добавляет: «Поистине Россия есть страна неограниченных возможностей» [29], «3 России все возможно», «Россия - страна неограниченных возможностей» [30] (или - «неограниченных не возможностей», что, в сущности, то же самое) - весьма популярных эпитеты нашей страны [31].

Еще одним модусом рецепции России в женском обличье является сравнение русскости и природности. России непредсказуема, как сама природа, загадочна, так как связана особыми отношениями с загадочной природой, которая играет огромную роль в судьбах страны. Многие западные тексты проникнуты ощущением, что, помимо людей, активным субъектом российской жизни становится сама природа. «Из этой борьбы против русской земли и русской природы едва ли немцы выйдут победителями. Сколько детей, сколько женщин, и все рожают, и все приносит плоды, не смотря на войну и грабежи, несмотря на разрушение и смерть! Здесь мы боремся не против людей, а против природы. <...> Это - месть пространства, которой я ожидал с начала войны» [32], - записал один офицер вермахта в своем дневнике. Именно «месть пространства!». Бесконечные просторы внушают ужас - кажется, что иностранцам в России противостоят не люди, но что- то более могущественное и чуждое - и потому непонятное и страшное. «Генерал Зима», «генерал Мороз» - быть может, в этих выражениях, кроме иронии и попытки самооправдания, звучит и мистическая вера в то, что в России возможно чудо в силу ее природности, в силу ее особенной связи с природными стихиями?

Природность России стараются обнаружить во многих атрибутах русскости; например, в семейных, братских отношениях, столь характерных для русских людей. По мнению западных авторов, русские ощущают себя не просто согражданами, но родственниками, одной большой семьей (хотя не прекращаются дискуссии по поводу того, является ли это чувство братства чем-то высшим по сравнению с западным пониманием личности, или же это всего лишь некая недоразвитость, отсутствие индивидуального самосознания).

Для русского человека, утверждается в текстах западных авторов, не характерно понимание, где проходит граница его личности и начинается личность другого [33], что имеет следствием отсутствие как западных представлений о собственности, так и права личности на частную жизнь.

Недостаточным развитием чувства личности объясняют невысокую ценность индивида, что обнаруживается в столь часто приписываемых русской ментальности психологии жертвенности и культе страдания [34], равно как и в отсутствии страха смерти, столь удивлявшем иностранцев [35].

Наконец, особенности понимания личности, ее границ и ее ответственности позволяют рассуждать о своеобразии правового сознания в России, соотношения морали и права. Кенотизм, христианская жалость к «униженным и оскорбленным», «милость к падшим» - все эти качества отмечают в русском этносе, добавляя, что излишняя снисходительность, освобождая человека от моральной ответственности, имеет своей оборотной стороной аморализм [36].

Русскую культуру обвиняют в отрицании идеи персональной ответственности и долга [37].

Наконец, следствием преобладания природного ни культурным считается доминирование у русских эмоциональной сферы над рациональной. Сам термин «душа», который так любят использовать для спецификации русскою ментального склада, маркируется как феминное - в отличие от маскулинного западного «духа». Душа более телеса, чем дух, связана с материальным, с сердцем, со сферой эмоциональной, а не рациональной, с нравственностью, и не интеллектом. Мистицизм, интуиция, иррационализм и предпочтительные методы познания России - прекрасный фон для образа загадочного Сфинкса.

Итак, идея «русской загадки» сущностно связана с основными чертами традиционной для западной историософии репрезентации русскости. При этом качества, которыми наделяется образ России-Сфинкса, устойчиво маркируются как феминные и, таким образом, закрепляют. представления о женственной России.

Что касается контекста, в который помещается этот раз, то для него характерны общие закономерности отношения к Иному. С. де Бовуар, размышляя над рецепцией женственности, показала, что образ женщины как Другого в андроцентрической культуре неизбежно будет включают себя амбивалентные черты. Подобная амбивалентнось прослеживается и в восприятии России-Сфинкса: инаковость, которая и позволяет писать о «русской загадке», по, рождает как «русофильские», так и «русофобские» настроения. Иногда от России ждут спасения Европы; ведь чудо -, это всегда Иное (Россия - это «незабываемая, таинственная сказка» [38]). Однако чаще непредсказуемость России является причиной страха [39] и вырастающей из него неприязни: ад - это тоже Иное, это другие. Желание «познать тайну» России, «расколдовать» ее лежит в основе стремления подчинить и контролировать ее.

В таком контексте становится понятнее отношение к образу России-Сфинкса в отечественной историософии. Основная тенденция конструирования образа страны русской мыслью Нового времени состояла в том, чтобы в основу идентичности послепетровской России положить противоположность Западу (не русскую уникальность, не русское своеобразие, отличие от Запада, а именно противоположность). При этом отечественные авторы фактически восприняли западный образ России как Иного и согласились с теми маркерами нашей страны, которыми она наделялась в западной культуре - однако при этом радикально «переоценили ценности». Культ ценностей, противоположных западным - периферийных, феминных - приводил русских мыслителей к идее женского мессианизма и миссии женственной России [40]. В таком интеллектуальном контексте «русская загадка», и сам образ Сфинкса, становится едва ли не предметом национальной гордости.

Вместе с тем было и другое направление в русской мысли, другой способ идентификации России. Один из наиболее известных его представителей - И.Л. Солоневич. Его критика представлений о безгосударственности, жертвенности, любви к страданию, пассивности, мистицизме и других составляющих расхожего образа «таинственной славянской души» объясняет и отношение мыслителя к исследуемому в этой статье образу. По мнению Солоневича, именно такой - феминно-загадочный - образ России, созданный при активной поддержке отечественных « Бердяев Булгаковичей», фактически провоцировал западные державы на агрессию. Завершим статью фрагментом из «Народной монархии», который, как представляется, помогает взглянуть на многие привычные вещи несколько иначе: «Так называемый, русский сфинкс сейчас навис над Европой - может быть, и над всем миром, он ставит перед этим миром такую загадку, какую его сказочный предшественник ставил всякого рода Эдипам. Неудачный отгадчик рискует быть проглоченным. Последним незадачливым Эдипом был Гитлер. Будут ли другие? Все Эдипы до сих пор проглоченные Россией - никакого счастья русскому народу не принесли. <... > Лучше бы обойтись - России - без Эдипов, Эдипам - без России и обоим вместе без дальнейшей игры в загадки» [41].

Литература

1. Брода М. Понять Россию? М., 1998; Lewandowski E. Rosyjski sfinks. Rosjane wsrod narodow swita. Lodz, 1999.

2. «A riddle wrapped inside an a mystery enigma»; цит. по: Chamberlin W. H. The Russian Enigma. N.Y., 1943. С. 1.

3. Там же.

4. Напомним, что сфинкс, существо с лицом и грудью женщины, телом льва и крыльями птицы, чья загадка несла смерть пытавшимся ее разгадать - это один из древнейших символов «непостижимой женской сущности» (О «женственности» образа Сфинкса, см., напр.: Казакова С. Судьба «молчащего пола» в искусстве Модерне // Преображение: Феминистский журнал. 1997, М 5). Известно, что идея «женской загадки», тайны как феминного, проходит через всю историю представлений о прекрасном поле».

5. Шубарт В. Европа и душа Востока. М., 1997. С. 91.

6. Цит. по: Николюкин А.Н. Живой свидетель истории США В кн.: Адамс Г. Воспитание Генри Адамса. М., 1988. С. 625.

7. У русских отсутствует государственный инстинкт, пишет А. Гитлер; по его мнению, организующее, оформляющее начало в России - это всегда немцы (Гитлер А. Моя борьба. Б./м., 1992. С. 556). А. Розенберг называет яркими примером арийской маскулинной активности культуртрегерскую деятельность варягов на Руси (Rosenberg Selected Writings. L., 1978. С. 102 - 104.

8. Жажда абсолютного и отрицание всего относительном - «Все или ничего» - находит выражение в русском эсхатологизме (напр.: Эвола Ю. Метафизика пола. М., 1996. С. 320).

9. Кюстин А. де. Указ. соч. С. 246.

10. Шубарт В. Указ. соч. С. 86.

11. Там же. С. 85.

12. О России как стране контрастов см.: напр.: Baring M. The Russian People. L., 1911. С. 39; Шубарт В. Указ соч. С. 84. Штур Л. Славянство и мир будущего: Послание славянам с берегов Дуная. СПб., 1909. С. 115.

13. «Прах, дым и хаос: ничего другого не могут дать эти непостоянные умы!» - бросает в сердцах А. де Кюстин. - Указ. соч. С. 246.

14. Лосский Н.О. Характер русского народа. В кн.: Лосский Н.О. Условия абсолютного добра: Основы этики; Характер русского народа. М., 1991. С. 332.

15. Раrеs В. Russia: Beetwen Reform and Revolution. N.Y., 1962. С. 255.

16. Правда, в сочинениях недоброжелателей России часто инкриминируется подражательность. Россия - это общество имитаторов, как обычно зло заметил А. де Кюстин. - Кюстин А. де. Резюме путешествия. - Вопр. философии. 1994 № 2 С 89

17. Цит. по: Лосский Н. О. Указ. соч. С. 332.

18. Вейнингер О. Пол и характер. М., 1992. С. 324.

19. О миролюбии славян упоминал еще И.Г. Гердер (Гердер И.Г. Идеи о философии истории человечества. В кн.: Гердер И.Г. Избранные сочинения. М.- Л., 1959. С. 267).

20. Lanin E.B. (Dillon). Russian Characteristics., 1892.

21. Кюстин А. де. Николаевская Россия. С. 246.

22. Шубарт В. Указ соч. С. 11.

23. Там же. С. 92.

24. Гердер И. Г. Указ. соч. С. 267.

25. Напр.: Miller W.W. Russian as People. N. Y., 1961. С. 86; 26. Брода М. Указ. соч.

27. См. об этом, напр.: Там же. С. 29-43.

28 Цит. по: Лосский Н.О. Указ. соч. С. 355.

29. Там же. С. 360.

30. Baring М. Оp. Сit. С. 5.

31. Напр., Шубарт В. Указ. соч. С. 84.

32. Немцы а русских: Сборник. М., 1995. С. 39.

33. Lanin E.B. (Dillon).Op.cit. С. 97.

34. См.: Buddis M.D. Father of Racist Ideology: The social and Political Thought of Count Gobineau. N. Y., 1970. С.56; «Русские не просто страдают - они сделали из страдания культ»

35. «Никто не умеет так страдать, как русский; никто нс умеет так умирать, как русский», - (См.: Chamberlin W.H. Ор. Сit. С. 47).

36. Шубарт В. Указ соч. С. 100.

37. О. Шпенглер по этому поводу пишет: «Под этим низким небом не существует никакого «я». «Все виноват во всем», т.е. «оно» на этой бесконечно распростершейся равнине виновно в «оно»... Потому и должен Иван Карамазов назваться убийцей, хотя убил другой. Преступник несчастный - это полнейшее отрицание фаустовской персональной ответственности». (Шпенглер О. Закат Европы. В 2 т. М., 1998. Т. 2. С. 307 прим.).

38. Рильке Р.М. Письмо Л.О.Пастернаку. 14 марта 1926 г. // Рильке Р.М., Пастернак Б., Цветаева М. Письма 1926 года. М., 1990. С. 47.

39. Еще в 1855 г. Б. Бауэр написал: «Этот народ с лицом человека и туловищем льва есть Сфинкс, который стоит перед современной Европой и дает ей задачу - истолковать загадку будущего. Глаза этого чудовища неотрывно направлены на Европу, мощные лапы подняты и изготовлены к удару; если Европа ответит на вопрос - она спасена; но если она перестанет трудиться над этим вопросом, оставит его или предоставит дело случаю, то станет добычей Сфинкса, который прижмет ее с железной силой» (Цит. по: Кантор К. Кентавр перед Сфинксом. В кн.: Кентавр перед Сфинксом (германо-российские диалоги). М., 1995).

40. Возможно, сам образ России-Женщины воспринимался с благосклонностью еще и потому, что в русской культуре женственность, в первую очередь в материнской ипостаси, ассоциировалась не только со слабостью, но и с силой, с властью (см..: Habbs J. Mother Russia: the Feminine Myth in Russian Culture. Bloomington, 1988).

41. Солоневич И.Л. Народная монархия. М., 1991. С. 134,

А.В. Кирилина

Гендерные аспекты массовой коммуникации

Мужественность и женственность - исторически изменчивые концепты. Культурная репрезентация пола создается при помощи акцентуации тех или иных сторон этих многомерных концептов. При этом важную роль в актуализации гендерных стереотипов (ГС) играет массовая коммуникация.

В самом общем виде под коммуникацией подразумевается «акт общения, связь между двумя и более индивидами, основанные на взаимопонимании; сообщение информации одним лицом другому или ряду лиц; массовая коммуникация - процесс сообщения информации с помощью технических средств - средств массовой коммуникации (печать, радио, кинематограф, телевидение) численно большим, рассредоточенным аудиториям» [19, с. 246].

Под коммуникацией также понимаются «процессы передачи информации»[9, с. 14]; цели коммуникации социальны и находятся под воздействием общества. Значительное влияние на индивида оказывает массовая коммуникация и ее средства - пресса, телевидение, радио и т.д. Именно в массовой коммуникации наиболее очевидна та или иная акцентуация ГС, а также динамика ГС во времени.

Исследовался материал двух хронологических срезов: 1) советская печать 1930-х годов: Журнал «Советское фото» за 1937 и 1939 гг., журнал «Пионер» за 1936 г. Привлекался также материал энциклопедических словарей и справочников (статья «Женский вопрос»);

2) современная российская пресса за 1997-1999 гг.

Функционирование гендерных

стереотипов в текстах советской прессы 1930-х годов

На функционирование ГС в массовой коммуникации существенное влияние оказывают экстралингвистические факторы, в частности, социальный заказ. Рассматриваемый период характеризуется стремлением государства к устранению гендерной асимметрии за счет вовлечения женщин в трудовую деятельность. Общественная практика решении женского вопроса в 1920-1930-е годы опиралась на теоретические положения марксизма: участие в общественной производстве является решающим условием, определяющим социальный статус женщин.

К 1930-м годам решение женского вопроса в СССР в значительной степени продвинулось. Юридические права женщин и в целом равноправие были провозглашены сразу после 1917 г. В 1918 г. в Москве состоялся первый Всероссийский съезд работниц и крестьянок. В составе центральных и местных партийных органов были созданы женотделы, просуществовавшие до 1929 г. В 20-30-е годы как основная форма женского движения развивались делегатские собрания, организуемые на предприятиях для домашних хозяек - по месту жительства. В декабре 1924 г. вышло Постановление ЦК ВКП(б) «Об очередных задачах в области работы среди работниц, крестьянок и тружениц Востока», где первоочередной задачей было вовлечение женщин в трудовую деятельность. В дальнейшем, когда был взят курв на индустриализацию, потребность в трудовых ресурса резко возросла, и вовлечение женщин в трудовую деятельность стало еще более интенсивным.

Важную роль сыграло стахановское движение, возникшими в конце 1935 г. Это находило свое отражение в СМИ. В первую очередь, можно провести границу между оформлением в языке «женской» проблематики в первое послереволюцинное десятилетие и серединой - концом 30-х годов:

1. Начальный период характеризуется подчеркнутым обращением именно к женской аудитории. В 1923 г. вновь начинает выходить журнал «Работница», в 1922 г. - «Крестьянка». Более мелкие местные газеты носят название «Женщина - инструктор Всеобуча» (1920, Малмыж), «Женщина-пролетарка» (1920, Новороссийск), «Женщина-работница» (1919, Рыбинск) и т.п.

Предпочитаются избыточные формы выражения фемининности (достаточно было бы, например, одного слова пролетарка, так как оно само по себе является маркированным, обозначая референта-женщину).

Широко освещаются в прессе постановления по женскому вопросу, женские слеты, которых в период с 1924 по 1933 прошло весьма много: иногда они проводились по несколько раз в год, как в 1921 г. По данным Янко-Триницкой [21] этот период характеризуется высокой частотой употребления маркированных имен существительных (ученая, работница, пролетарка). Исследованный нами материал обнаруживает, кроме того, высокую встречаемость слова женщина наряду с обозначениями лиц женского пола по профессии и полу. Важную роль играл общий социальный контекст, в котором действовали женщины.

2. С середины 1930-х годов ситуация несколько меняется. К этому времени в трудовой процесс была вовлечена большая часть трудоспособного населения, резко возросло число трудящихся женщин, что выразилось в некотором ослаблении агитации среди женщин. Общественный дискурс обнаруживает несколько меньшее количество мотивированных форм и обращений только к женщинам. Так, в 1935 г. проходит уже не женский слет, а «Всесоюзный слет рабочих и работниц стахановцев». СМИ подчеркивают не пол передовиков производства, а их ударный труд. Героями публикаций становятся Алексей Стаханов, Полина Кавардак, Мария Демченко, Мария и Дарья Виноградовы и многие другие. Значительной гендерной асимметрии нами не отмечено. Женские личные имена помещены в контекст, отражающий высокую ценность общественного труда.

Наряду с этим в СМИ усиливается общее отражение трудового энтузиазма советского народа. На первый план выступают не мужчины или женщины, а героизм трудовых свершений. В связи с этим снижается частотность номинаций лица в соответствии с его полом (мужчина, женщина). Четкое представление об этом процессе дает журнал «Советское фото» за 1937 и 1939 гг.

Журнал «Советское фото»

Каждый из выпусков журнала освещает какое-либо иное государственное событие (перелет Чкалова в Америку, суд над троцкистами, смерть Орджоникидзе и т.д.) Затем следуют более нейтральные репортажи и снимки, не связанные с главным событием.

Тематически журнал подразделяется на три блока:

1) тексты о «политическом моменте»; 2) снимки и репортажи; 3) тексты в помощь фотолюбителям, посвящено технике фотосъемки, фотопечати, обращению с фотоаппаратурой и т.п.

В исследованных нами выпусках эксплицитная манифестация ГС снижена, пол не акцентируется. Статьи и портретные фотографии освещают престиж определенной профессии, дружбу народов. Эти же аспекты подчеркиваются текстах и в комментариях к снимкам. Наиболее часто встречаются сочетания этнонимов и обозначений лица по профессии: «Бурят-краснофлотец», «Учительница-ойротка»,

Значительное количество снимков и статей посвящено летным подвигам и профессии авиатора. Представлены как Валерий Чкалов и другие летчики, так и выдающиеся летчицы - Марина Раскова, Полина Осипенко.

Полоролевая дифференциация в рассматриваемом журнале вербальными средствами почти не выражена. Примечателен в этом отношении снимок «Юные авиамоделисты (№ 5-6, 1937), где пионерка и пионер конструируют модель самолета. Аналогичная тенденция обнаружена нами и в детской прессе, что будет рассмотрено ниже.

Для анализируемого издания наиболее показателен оголовок одной из статей: «Народ - вот главная тема» (№12 1937, с.15). Действительно, разные люди изображались составляющие единого образования, главной функцией которого был героический труд на благо страны. Индивидуальные качества, в том числе и пол, героев публикаций снимков никак не подчеркивались. Мы не обнаружили также стереотипного разделения труда на мужской и женский, за исключением темы материнства, которая, однако, не является доминирующей. Ни в одном из материалов издания не было обнаружено изображения женщин как слабых, болезненных, истеричных и т.п. существ.

Почти не выделяется также специальными лексическими и морфологическими средствами «принадлежность к женскому полу». Лишь в статье о гибели П. Осипенко упоминается, что она была первой женщиной-летчиком, побившей определенный рекорд высоты. В М 12 (1939) в статье, посвященной выставке советской фотографии за рубежом, отмечается восхищение иностранной публики успехами наших женщин. Однако приводятся главным образом цитаты из иностранных рецензий.

Вместе с тем, потребность в сбалансированной демографической политике делала необходимым и в 1930-е годы адресное обращению к женской части населения. Так, при освоении Дальнего Востока возникла существенная гендерная диспропорция в составе переселяющихся в новый регион: туда направлялись преимущественно мужчины. По данным Э.А. Васильченко [1, с. 42], в 1932 г. среди шести тысяч приехавших на стройку было всего около тридцати женщин. Создание колхозов в 1932-1939 гг. силами демобилизованных красноармейцев также не способствовало гендерному балансу. В этот период СМИ пропагандируют именно среди женского населения идею отъезда на Дальний Восток. В феврале 1937 г. в печати выступила с открытым письмом, призывающим девушек принять участие в освоении Дальневосточного региона, В. Хетагурова. На ее призыв откликнулось около 250 тысяч человек, что обусловило возникновение неологизма «хетагуровка». Этот период совпал и с другой агитационной кампанией, адресованной женщинам, - призывом осваивать так называемые мужские профессии.

П. Ангелина, создательница первой машинно-тракторной мастерской и трактористка, выступила с инициативой «Сто тысяч подруг - на трактор». На ее призыв откликнулись около 200 000 женщин. Развивалось освоение женщинами летной профессии, профессии капитана дальнего плавания. Все эти факты отразились в исследованном нами материале. Однако анализ номинативных конструкций используемых для обозначения новых для женщин видов деятельности, не позволяет однозначно определить доминирующую тенденцию. Как правило, обозначения лиц по профессии во множественном числе выражаются существительными мужского рода, независимо от пола референта Редакционные работники, фоторепортеры, представители творческой секции отмечали недостаточное внимание к фоторепортерам, отсутствие работы с ними и бильдредакторами (СФ, № 4, 1937, с. 2). В ряде случаев встречается параллельное употребление маркированных и немаркированных форм: «Гнусная преступная деятельность этих подонков человеческого общества чудовищно», - так записали в своей резолюции рабочие, работницы, ИТР и служащие фабрики №5 Союзфото, отмечая, что «история человечества не знала подобного предательства дела рабочего класса» (СФ, №2, 1937, с. 2).

Обращает на себя внимание также высокая частотность употребления слов с собирательным значением (народ, коллектив, страна, буржуазия, люди, наша общественность лучшие люди фабрики; подлая фашистская буржуазия; решительность советского народа.

Для обозначения субъекта действия весьма часто используется прием метонимии (зал, собрание, съезд): слушающий товарища Сталина съезд. В материалах современной пря это явление представлено в значительно меньшей степени.

Существительные мужского рода в единственном числе преимущественно употребляются в контекстах обобщающего характера и имеют неспецифицированное по полу значение: Советский фоторепортер на фронте должен быть политически и военно подготовленным работником, быстр ориентирующимся в сложной обстановке передвижения войск а тем более в условиях боя (Р. Кармен, СФ, № 9, 1937, с.3).

Слово человек употребляется в контекстах, исключающих его соотнесение только с лицами мужского пола. То же относится и к слову люди: Ведь на съезд съехались самые лучшие люди страны (М.Калашников, СФ, 1, 1937, с. 3).

Сексуальность и телесность как мужских, так и женских образов практически никак не акцентируются. Крайне редко встречаются снимки и статьи, посвященные личным отношениями. Среди всего материала мы смогли обнаружить лишь один снимок под названием «Встреча» (М 7,1937), темой которого является свидание влюбленных. Не менее редка эстетизация женской внешности. Ей посвящен также лишь один снимок «Девушка с соломенной шляпой» ( ст. 7, 1937). Частная жизнь представлена почти исключительно темой материнства, хотя и она не является доминирующей.

В статьях и подписях под снимками в большинстве случаев указывается профессиональная принадлежность портретируемых или их почетные звания: «Портрет артистки», «Пионерка», Инструктор Онгудайского райкома ВКП(б) Чумен Чурмешева», «Герои Советского Союза М. Раскова, П. Осиленко, В. Гризодубова», «Звеньевая Галина Погребняк».

Слова, обозначающие лицо по признаку пола - мужчина, женщина - встречаются крайне редко.

Несмотря на отсутствие явной гендерной асимметрии, в неявной, невербальной форме она все же присутствует: в военной сфере и на тяжелом производстве преобладают мужчины. Среди авторов фотографий также всего несколько женщин.

Представляется, однако, что в исследуемый период гендерные асимметрии имеют минимальный характер. На первый же план выдвигаются широкие возможности для самореализации женщин в профессиональной сфере. Безусловно, СМИ того периода также выполняли социальный заказ и не были свободны от пропагандистских клише. И все же следует отметить, что женщины не рассматривались исключительно с точки зрения их репродуктивной функции.

Исследованный материал приводит к выводу о том, что не все из четырех установленных М.Фуко [20] дискурсивных практик обнаруживают себя в советских СМИ 1930-х годов.

М. Фуко называет следующие дискурсивные практики:

1) истеризация и медикализация женского организма;

2) педагогизация пола ребенка;

3) социализация производящего потомство населения;

4) психиатризация извращенного удовольствия.

В исследованном нами материале полностью отсутствуют практики 1) и 2). Социализация производящего потомство населения является частью дискурса, особенно в отношении освоения Дальневосточного региона, где возник дисбаланс соотношения полов.

Психиатризация извращенного удовольствия также не является очевидной в нашем материале. В силу почти полной деэротизированности общественного дискурса того времени нельзя было ожидать иного результата. Однако надо признать, что сексуальные отклонения, главным образом гомосексуализм, рассматривались не столько в границах медицины, сколько в рамках уголовного кодекса, содержащего соответствующую статью. При этом в СМИ проблема не обсуждалась.

Педагогизация пола ребенка вербальными средствами также в нашем материале практически не представлена, что доказывается в следующем разделе.

Журнал «Пионер»

Журнал для школьников «Пионер» (проанализированы 12 номеров за 1936 год) обнаруживает аналогичные тенденции, посвящая свои страницы главным образом теме созидательного труда. В тематике журнала можно выделить несколько рубрик: публицистические материалы, посвященные жизни подростков, выбору профессии, знаменательным событиям. Здесь обращает на себя внимание раздел «Рассказы орденоносцев», в котором публикуются сообщения знаменитых ученых; передовиков производства, государственных деятелей о своей жизни и работе. В рассматриваемой рубрике преобладают мужчины.

Рубрики «Спорт», «Самоделки», «Почта читателей» не обнаруживают значительной гендерной асимметрии, хотя в неявном виде она присутствует. Сообщения, статьи и заметки не воспроизводят традиционное разделение ролей. В сообщениях о трудовом героизме и энтузиазме также не наблюдается эксплицитного полоролевого разделения. Акцентируется сам героизм или трудовой подвиг.

Вместе с тем художественные произведения, публикуемые журналом в рассматриваемый период, дают основания говорить о некотором доминировании в них подростков мужского пола, о чем свидетельствуют названия произведений и их тематика. В рубрике «Письма читателей» также преобладают письма мальчиков.

Однако наиболее существенной особенностью нам представляется отсутствие дидактизации пола ребенка путем разделения трудовой деятельности. Журнал представляет весьма большое количество лиц разного пола в качестве образцов для подражания: знаменитые летчики, академик Павлов, Долорес Ибаррури, рядовые граждане и гражданки, примерно относящиеся к своим профессиональным обязанностям. Субъектом текстов о героическом труде и подвигах может являться любое лицо, независимо от своего пола. Таким образом, гендерный фактор нейтрализуется вследствие процесса undoing gender [22], что иллюстрирует следующий текст:

Победа над чумой

Доктор Магдалина Петровна Покровская, работающая на противочумной станции в г. Ворошиловске, на Северном Кавказе, уже много лет ищет средств победы над чумной заразой...

Проделав сотни опытов, доктор Покровская нашла врага чумных бацилл. Это чумный бактериофаг, пожиратель чумы - существо настолько мелкое, что его не видно даже в микроскоп.

После битвы с бактериофагом культуры чумных бактерий редеют. Лишь немногие чумные бациллы выживают и выжившие становятся вялыми.

Но если приучить организм на таких недобитых чумных бациллах бороться с чумой? ..

Покровская делает прививки скоту. Скот после прививки делается невосприимчив к чуме.

А человек? Для этого нужно сделать опыт на живом человеке, но кто первый решится на страшный опыт?

Тогда доктор Покровская впускает себе в кровь шприц сыворотки - 500 миллионов чумных бацилл, выживших после битвы с бактериофагом. Опыт проходит блестяще. Но, может быть, случайно? Может быть, у Покровской особенно крепкий организм? Она повторяет прививку, и вместе с ней - начальник станции доктор Эрлик. Врачи запрещают ему делать опыт: у него слабое здоровье. Но он отвечает: «Мое здоровье мало чем отличается от здоровья тысяч людей моего возраста. Поэтому особенно важно выяснить, как люди с таким здоровьем могут перенести прививку».

Двойной опыт снова проходит блестяще.

Это означает, что найдена сыворотка против чумы.

Двумя советскими врачами-героями найдено средство так вооружать организм против чумной заразы, что она делается ему нестрашной. («Пионер,» 1936, М 6, с. 106-107)

Нейтрализация гендерного фактора в сочетании с введенным еще в 1918 году совместным обучением мальчиков и девочек, несомненно, способствовала подавлению представления о «традиционных» гендерных ролях.

Следует заметить, что, по некоторым данным, а также по нашим личным наблюдениям и предварительному анализу печати последующих десятилетий, «затушевывание» ГС было особенностью этого периода, завершившегося с началом Великой Отечественной войны. В 1943 году частично было введено раздельное обучение в семилетних и средних школах и в некоторой степени восстановлено «традиционное разделение ролей».

В рассматриваемый же период главным можно считать тот факт, что никак не демонстрировалось представление о частной сфере жизни как об области женской компетенции. Напротив, девочки-подростки могли выбирать из большого количества образцов для подражания, каждый из которых предусматривал профессиональную самореализацию.

Функционирование гендерных стереотипов

в текстах российской прессы 1990-х годов

В прессе постперестроечного периода мы можем наблюдать обратный процесс (общую характеристику состояния русского языка в постсоветский период см.: [17; 23; 15]. В постсоветский период гендерная асимметрия усилилась, права женщин оказались ущемлены, как показывают многие исследования [16; 2; 3]. СМИ, реклама при всем разнообразии происходящих в них процессов обнаруживают тем не менее особенность, резко отличающую постсоветский период от советского, - эротизацию образа женщины, представление ее как сексуального объекта [10; 2; 6]. Кроме того, изменилось содержание женских и мужских журналов. В советский период основными женскими журналами были «Работница» и «Крестьянка», поднимавшие большей частью вопросы трудового законодательства, сообщавшие о выдающихся женщинах и в меньшей степени отражавших «традиционно женские» виды домашней активности, шитье, приготовление пищи и т.д. В 1995 г., по данным Лу Мими [13], в России выходили 53 женских журнала, и почти все они посвящали свои страницы так называемой «женской проблематике»- семье, косметике, рукоделию и т.п. Из таблиц, приводимых Лу Мими [13, с. 62], явствует, что женские издания наиболее активно освещают роль женщины как воспитательницы детей и хранительницы домашнего очага. Примерно половина изданий не исключает из своего содержания вопросы общественной активности, самореализации, но они не находятся на первом плане и уступают андроцентричному взгляду на женщину. Мужские журналы («Андрей», «Медведь», «Playboy» имеют совершенно четкую андроцентричную ориентацию). Обобщающий анализ гендерно специфических изданий, как в работе Лу Мими, не является единственно возможным способом выявления ГС в прессе. Не менее интересен и результативен анализ отдельных изданий, дающий более детальную картину манифестации ГС и позволяющий более точно установить как тематику материалов, так и их языковое оформление.

Отражение ГС в прессе мы рассмотрели на примере газеты «Комсомольская правда» (анализировались по 12 выпусков разных месяцев 1997, 1998 и 1999 годов, в основном пятничные, «толстые» номера объемом в 24 страницы). Газета «Комсомольская правда», одна из наиболее читаемых и популярных, выходит тиражом около 700 000 экземпляров ежедневно (по пятницам - более 2 400 000), рассчитана не только на молодежь, но и на более широкий круг читателей. Путем содержательного анализа по методике В. Штадлера [23] тридцати шести выпусков, было отобрано 368 текстов.

В газете четко проявляется тенденция писать об общественно значимых событиях, темах и связанных с ними людях. Частотны также интервью с известными личностями. Во многих материалах такого рода нет явной и постоянной адресованности читателю того или другого пола. В политических материалах преобладают мужчины. Однако этот факт, как и в целом статистические данные об отражении на страницах прессы мужских и женских образов, уже неоднократно становился предметом научного анализа, Количественных подсчетов репрезентированности человека в зависимости от его пола в научной литературе опубликовано вполне достаточно. Все статистические данные как в центральной, так и в региональной печати показывают большую представленность лиц мужского пола в сфере общественной деятельности, в областях, связанных с высоким социальным статусом. Освещение мужских образов преобладает в среднем в отношении 3:1 [См., например, 8; 4]. Поэтому мы не будем далее рассматривать этот вопрос, а обратимся к тому, как, при помощи каких языковых средств эксплицируются женственность и мужественность в газетных публикациях, с какими семантическим полями связана интерпретация этих образов. Мы не рассматриваем также - за редким исключением - видеовербальные тексты в силу ограниченности объема работы. При этом необходимо заметить, что сами по себе видеовербальные средства могут быть проанализированы отдельно, так как они дают в высшей степени показательный для анализа гендерных стереотипов и их динамики материал и могут быть объектом самостоятельного исследования. Не в полной мере касаемся мы и рекламных текстов, хотя некоторые их содержательные аспекты и рассматриваются в настоящей главе, а также в [11] и [10]. В большей степени нас интересует не анализ по отдельным жанрам и типам текстов, а общая картина, как ее видит и осознает (или не осознает) читатель, берущий в руки очередной выпуск газеты.

Задача заключается в выяснении того, как представлены на современном этапе мужественность и женственность, какие качества и возможные аспекты деятельности лица именно в связи с его полом отображаются в текстах, адресованных массовому читателю; при помощи каких выразительных средств это происходит; какие оценочные утверждения производятся о мужчинах и женщинах, в каких случаях гендерные аспекты становятся менее релевантными.

Во многих случаях доминирует не пол, а популярность героев очерка и репортажа и т.д. Газета преподносит скандальные события, светские сенсации, комментирует слова и поступки политиков. Поэтому в ряде случаев акцентируется деятельность тех или иных лиц, связанная с их статусом или популярностью более чем с их полом. Так, в материале «У Земфиры пропал голос» (КП, 25.10.1998) сообщается о появлении известной поп-певицы в отделении отоларингологии одной из московских больниц. Пол никак не подчеркивается в связи с особенностями характера, внешности и иными личностными качествами Земфиры. Присутствуют лишь принятые в языке морфологические и лексические средства: певица, девушка, женское отделение больницы, была доставлена. Разумеется, эти средства показывают, что язык фиксирует пол личности, но этот вывод слишком тривиален, чтобы развивать его дальше. Контексты такого рода в рассмотрение не включались.

В базу анализа отбирались тексты, имеющие в своем составе обозначения лица по признаку пола - мужчина, женщина и т.п.; тексты, адресованные читателям определенного пола, например, рубрика «Мужской клуб», или посвященные отношению мужчин и женщин, например, «Мужчина и женщина», «Дама и Адам». Еще один тип контекстов включает семантические области, фрагменты картины мира, соотносимые с мужчинами и женщинами, их поведением, связываемыми с ними ценностями и ожиданиями. Сюда относятся «направляющие» вопросы интервьюеров, например, «Кто в доме хозяин?», а также те тематические доминанты, которые возникают в описании мужчин и женщин, заголовки статей, заметок, репортажей.

Кроме того, существуют отличия в характере материала в зависимости от того, написан ли он сотрудником газеты или исходит от читателей. Этот аспект также рассматривался как релевантный.

Как видно из изложенного, мы преследуем цель дать обобщенный анализ газеты, не проводя отдельного исследования по жанрам, типам текстов и т.д., исходя из того, что на данном этапе необходимо эксплицировать общие закономерности актуализации ГС. Не вызывает сомнения, что каждый из названных аспектов может быть изучен более детально. Далее рассматривается функционирование ГС: а) в текстах, созданных журналистами-авторами газеты и соответствующих определенной концепции издания; б) в текстах так называемой обратной связи; авторами в этом случае являются читатели; их тексты помещаются в рубриках « Нам пишут», «Прямая линия», «Объявления».

Перспектива печатного издания

Функцию привлечения внимания в значительной степени выполняют заголовки, относящиеся к сильным позициям текста. Особенностью анализируемого материала стало несоответствие между заголовками и содержанием материала статьи. Заголовки, под которыми мы понимаем любое название, выделенное крупным или жирным шрифтом, разрядкой, курсивом или подчеркиванием и отделенное от основного текста по меньшей мере одним пробелом, носят во многих случаях отчетливый эротизированный характер, часто они являются рифмами. Это же, но в несколько меньшей степени, относится к названиям рубрик:

На диване с «Комсомолкой»

Полковники равняются на грудь прекрасных дам (КП, 20.2.97)

Она ждет нового года, чтобы вспыхнуть в руках мужчины (материал о некачественной пиротехнике, КП, 24.12.1998).

В большом количестве заголовков используется прием двойной актуализации. При этом у читателя вызываются ассоциации с генеративным циклом:

Арина Шарапова поимела «Место встречи» на ТВ-6 (КП, 1.10.1999).

Решения Х.. го пленума - в жизнь! (о десятом пленуме КПРФ, КП, 21.9.1998).

Заголовки такого рода апеллируют к известному ранее и соотносят его с коитальной сферой. В них присутствует лексика, соотносящаяся с «телесным низом» [7]. Частотность такого рода текстов высока - в каждом из исследованных выпусков газеты они встречаются не менее четырех-пяти раз, графически акцентируются, сопровождаясь в ряде случаев визуальными образами, что усиливает их воздействие. В пятничных номерах «Комсомольской правды» они выносятся на первую страницу:

Тайная любовница Ленина была аристократкой (КП, 2.11.1999).

На основании сказанного правомерен вывод о сексуализации публицистического дискурса. Анализ названий рубрик исследованных газет подтверждает этот вывод. Появились рубрики, посвященные женской моде и красоте, отношению между полами. Истеризация и медикализация женского организма в текстах представлена слабо, однако в рекламе фармакологических средств эта дискурсивная практика уже имеет место. Мужчинам не менее часто предлагаются медикаменты, повышающие потенцию и связанные с их физиологическим функционированием. Заметное место занимает сексуализация образов (особенно женских) известных личностей: политиков, актеров, писателей, певцов и т.д. Во многих случаях материал посвящается главным образом интимной жизни знаменитостей, или же вопросы о ней включаются в тексты интервью. Весьма значительное место занимают материалы о проституции, сексуальных меньшинствах, интимной жизни в целом. Материалы об общественных пороках, социально опасных явлениях подаются, как правило, без их нравственной оценки или ернически:

Трудовые блудни. Наш корреспондент Ярослава Танькова прямо из стен редакции была отправлена на панель (КП, 21.9.1998).

Перифразируются известные клише и штампы:

Приходите, девки, в Африку гулять! (КП, 11.12.1998).

Сколько стоит дедушка по вызову? (о вызове на дом Деда Мороза, КП, 13.12.1998).

Обобщая, можно констатировать, что «Комсомольская правда» весьма активно эксплуатирует и внедряет соотнесение практически любой тематики с репродуктивным процессом. При этом используются:

а) перифразы, вызывающие аллюзии с клише советского периода (трудовые будни - трудовые блудни), с ненормативной лексикой (решения Х ..го пленума - решения Х-го пленума);

б) сниженная лексика;

в) акцентуация «телесного низа» (особенно это касается заголовков) даже в тех случаях, когда содержание самого текста никак не связано с телесной или сексуальной тематикой; использование сильных позиций текста для акцентуации ГС; "усиление" текста видеовербальными средствами выражения;

г) обобщающий характер высказываний о женщинах, применение кванторов всякая, каждая, любая, все, а также глаголов долженствования; в контекстах, посвященных лицам мужского пола, это явление почти не представлено;

д) преимущественная эстетическая оценка лиц женского пола: атрибутируемые им качества связаны с внешней привлекательностью; наиболее частотно в исследованном материале прилагательное красивая.

В материалах, где речь идет о профессиональной и творческой деятельности, фрагментарно представлены в определенной степени гендерно нейтральные образы. Акцентируется сама деятельность; лица, о которых идет речь, именуются не словами, обозначающими исключительно принадлежность по полу, а лексическими единицами, выражающими в первую очередь профессиональную принадлежность: актер, актриса, писатель, писательница, журналистка, журналист и т.д.

В этих случаях обращает на себя внимание тот факт, что в соответствующих текстах номинации, обозначающие лицо только по его половой принадлежности, никогда не предшествуют словам, обозначающим лицо по профессии (или по профессии и полу одновременно).

Часто сексуализация касается заголовков, никак не связанных с содержанием статьи.

Обнаруживает себя стереотип женщины как сексуального объекта и мужчины как потребителя женской сексуальности, что выражается в значительном количестве рубрик и материалов, посвященных развлечению, досугу, конкурсам красоты, женской моде и т.д.

Характеризуя женские образы, авторы, как правило, используют лексические единицы, относящиеся к внешности, одежде, возрасту: Известная бегунья (С. Мастеркова) находит время подумать о нарядах, макияже и маникюре (КП, 11.9.1998); Женщина должна быть привлекательна. Остальное - на любителя (КП, 25.10.1999); Все не очень красивые женщины мечтают стать неотразимыми, а красавицы озабочены тем, чтобы сохранить свою привлекательность (КП, 25.10.1999).

Рассмотренные тексты содержат обобщение и прескриптивность, что достигается употреблением в них местоимений-кванторов (вес, каждая), а также глаголов долженствования.

В ряде контекстов женщина выступает в роли пассивной, зависимой, несамостоятельной личности, в роли жертвы:

Синяя Борода отправлял жен в лучший мир (КП, 23.7.1999). Но женщина не может долго оставаться одна. Ведь хочется иметь человека, на которого можно было бы опереться (КП, 31.1.1997).

В образе мужчины семантика внешности также имеет место, хотя и в меньшей степени. Помимо обозначений мужчин по профессии, личных имен и местоимений используются следующие единицы лексикона:

мужчина, мужик, муж, Синяя Борода, парень, красавец, сильная половина, наследник, маньяк, внук, сын, герой, любовник, хозяин, глава семьи, донжуан, настоящий мужчина, ухажер, подельник, мастер, фанат, мужичонка, мальчик, дедушка, Иван-дурак, миллионер, жених, молодожен, юнец, секс-гигант, секс-символ, секс-звезда, человек, супермен.

Наиболее частотной является номинация мужчина, присутствующая примерно в 20% исследованных контекстов. Частотность остальных наименований значительно ниже. Из повторяющихся отмечены: муж (7), красавец (4), мужик (4), отец, мальчик, человек, настоящий мужчина (3), сын, дедушка, жених, хозяин (2).

Наиболее частотными из прилагательных являются: красивый (4), знаменитый, мужественный, женатый (2).

Словам, обозначающим женщин, чаще атрибутируются качественные признаки, нежели словам, обозначающим мужчин, то есть репертуар прилагательных в синтагмах с «женскими» лексемами обширнее.

Следует отметить, что общая тематика газеты «Комсомольская правда» обнаруживает явную тенденцию к описанию личной, частной жизни, акцентирует внимание на скандальных, ранее не допустимых темах: сексуальность, семейные скандалы, измены и т.п. Особенно это касается пятничных выпусков, выходящих на 24 страницах. Жизнь государства, политические события занимают здесь не главное место и преподносятся в ироническом или ерническом ключе. Таким образом, концепция издания предполагает, что на первый план выдвигаются скандальные, сенсационные материалы. Соответственно, в них акцентируются отношения мужчин и женщин в приватной сфере, разграничиваются материалы для лиц разного пола, о чем свидетельствуют названия рубрик: мужской клуб, мужчина и женщина и т.д.

Иным областям жизни, в том числе профессиональной деятельности, достижениям посвящается меньше материалов. В контекстах такого рода, как правило, мужчин и женщин называют по их профессиональной принадлежности, освещают их деятельность в профессиональной области. В этих случаях наш материал не дает оснований говорить о значительных гендерных асимметриях. Уместно еще раз повторить, что сугубо профессиональных материалов в газете немного. Общая тенденция состоит в демонстрации частной, интимной жизни. В целом можно констатировать, что в исследованном материале обнаруживаются все ГС, установленные для концептов женственность и мужественность. Однако их акцентуация неодинакова. В исследованных 236 контекстах о лицах женского пола по частотности безусловно лидирует слово женщина (53 употребления), составляя примерно 22,5% от числа всех существительных, обозначающих лиц женского пола. Далее по убывающей идут: жена (15), девушка (12), дама (8), мать (7) любовница, девочка, дочь (6), мама, старушка, невеста (5), супруга, модница, девчонка, красавица, хозяйка, настоящая женщина (3), вдова, избранница, мадам, блондинка, домохозяйка, фотомодель, красотка (2). Кроме того, в исследованных контекстах часто встречается лексема красота (5).

Из устойчивых сочетаний нам встретились: родная мать, богатая невеста, гражданская жена, бывшая жена, первая жена, настоящая женщина, каждая уважающая себя женщина, роковая женщина.

Среди прилагательных, являющихся определениями к указанным существительным, лидирует красивая (10). Далее по убывающей следуют: женский/оя/ое/ие (9), умная, очаровательная, бывшая(жена) (3), молодая, женственная, замечательная, американская, беременная, отважная, милая, голая, обнаженная, первая, московская, хорошая, сильная, уважающая себя, прекрасная (2).

Мы привели выше лишь те единицы, которые показали частотность не ниже двух. Однако следует учитывать, что многие слова, встретившиеся лишь один раз, семантически близки, часто синонимичны и образуют определенные тематические группы. По семантическому критерию могут быть объединены также и разные части речи. Это в первую очередь относится к женской красоте: красавица (3), красота (5), красивая (10), красотка (2), милашка. Обнаружено также большое количество эпитетов, конкретизирующих женскую внешность (большеглазая, длинноногая, очаровательная, миловидная).

Весьма четко идентифицируется тематическая группа сексуальность: секс-символ/звезда/бомба, сексуальная, наложница, любовница и т.д.

Далее следует тематическая группа, относящаяся к возрасту женщины. Возраст выражается как существительными, обозначающими лиц женского пола определенного возраста (девочка, девушка, женщина, старушка, бабушка), так и прилагательными (молодая, молоденькая, малолетняя, старая, древняя). Помимо этого, на уровне высказывания также значительное место занимают суждения о возрасте женщины. Их можно отнести к конститутивам, иллокутивной целью которых [18] является «приспособление слов к миру», то есть высказывание, пресуппозицией которого является общеизвестность утверждаемого. Этим достигается, на наш взгляд, эффект стереотипизации, так как читатель не должен задуматься над правильностью подобных утверждений, а принимать их как должное, всем известное:

Женщины обычно предпочитают замалчивать свой возраст (КП, 2.11.1999).

Самая грустная тема для любой женщины - это возраст (КП, 4.6. 1997).

Особенно четко названный эффект проявляется в утверждениях с глаголами долженствования, с местоимениями все, каждая, всякая, любая, а также при употреблении лексемы женщина без определения, что придает словоупотреблению обобщающий характер:

Все не очень красивые женщины мечтают стать неотразимыми, а красавицы озабочены тем, чтобы сохранить свою привлекательность (КП, 25.10.1999).

Женщины мне не простят, если я не спрошу секрет вашей молодости (КП, 21.4. 1997).

Обобщающий и одновременно исключающий характер носят сочетания чисто женское любопытство, женские хитрости, женское кокетство.

ГС, имея форму «приспособления слов к миру», на деле являются «приспособлением мира к словам» [18] и в определенной степени «навязывают» читателю ряд поведенческих моделей в качестве ожидаемых от представителей того или другого пола. Таким образом, связываются коллективный прошлый опыт и текущая ситуация.

Вместе с тем, важным представляется нам следующий факт: хотя возрасту, внешности и сексуальности женщин уделяется на страницах газеты много внимания, в целом прилагательные, относящиеся к названным характеристикам не превышают, а даже несколько уступают в количественном отношении прилагательным, характеризующим черты характера женщин. Анализ этих прилагательных показывает, что, с одной стороны, они представляют женщину как человека настырного, распутного, вульгарного, эмоционально неустойчивого, слабое и беззащитное существо, а с другой - как талантливую, вдумчивую, серьезную, умную, смелую, добрую, заботливую, мужественную, отважную, боевую, самостоятельную, полную энергии, гениальную, независимую, старательную, хорошую, решительную, скромную, сильную, надежную, тонкую, гуманную, чувствительную, порядочную, любящую.

Как явствует из приведенного списка, личностные характеристики занимают существенное место в интерпретации женских образов, подавляющее большинство их несет положительную оценку.

В одном из контекстов раскрывается образ настоящей женщины: красивая, независимая, сексуальная. И в этом случае присутствует номинация, отражающая личностную характеристику.

Вместе с тем наш материал дает основания говорить о том, что само слово женщина (как, впрочем, и слово мужчина) в большей степени ассоциировано в сознании носителей языка с биологическими аспектами, нежели иные названия лиц по полу, например, сочетание обозначения по профессии и по полу. Это явствует и из анализа высказываний интервьюируемых:

Вот я сейчас про мужчин скажу - не как актриса, просто как женщина (Л. Гурченко, КП, 21.4. 1997).

Наш вывод можно подтвердить и результатами ряда психолингвистических экспериментов. Так, Е.И.Горошко [5], изучавшая реакции на стимулы мужчина и женщина, получила, реакции, более соотносящиеся со сферой сексуальности, чем мы получили в эксперименте со стимулами русский мужчина, русская женщина [12].

Примечательно, что и в материалах прессы сочетания русские женщины или русская женщина (а также сочетание наши женщины) синтагматически связаны с положительно окрашенными лексемами:

Наши беременные женщины - самые смелые в мире.

В эстафете 4х400 метров... наши бегуньи в фантастическом стиле опередили хваленых чернокожих американок. Кстати, во всем остальном россиянки опередили всех женщин планеты давным-давно (КП, 3.9.1999).

Люблю петь русских женщин: они в любви честны (Т. Синявская, КП, 23.10.1998).

Глаголы и глагольные сочетания, входящие в лексическое окружение слов, обозначающих женщин, также можно разделить на несколько групп. Помимо уже названных сексуальных аспектов жизни, это:

1. Семейные связи, действия, взаимоотношения (уйти от мужа, остаться вдовой, вернуть внуков, быть не замужем, складывается личная жизнь, носить ребенка, соблюдать «бабские» забабоны, рожать, не позволять себе рожать, выходить замуж, найти своих детей, привечать зятя, быть тенью мужа, держать мужа на руках, быть просто женой, держать мужа на коротком поводке, не уметь воспитывать детей).

Следует отметить, что тема материнства, хотя и присутствует, но не доминирует. На наш взгляд, это связано с общей концепцией газеты, о чем говорилось выше.

2. Этическая оценка: поведение, мораль (не опасаться за свою репутацию, сняться обнаженной, визжать о нравственности, дать от ворот поворот, строить глазки, делать себе «лицо», расти сорванцом, пойти на панель, выцарапать глаза, предпочитать политиков, отказывать во взаимности, быть эмоционально неустойчивой, сохнуть по, подмочить репутацию, е ума сходит по...).

3. Эстетическая оценка: забота о внешности и сохранении молодости (сохранить остатки былой привлекательности, мечтать стать неотразимой, щегольнуть хорошей фигурой и модной тряпкой, принимать фемигландин, замалчивать/не скрывать свой возраст, объявить войну возрасту).

4. Собственная активность (играть на скрипочке, гонять на автомобиле, коня на скаку, сыграть, голосовать, соблюдать правила, сделать из (него) человека, продавать косметику, опередить всех, оказаться мужественной и отважной, вербовать, не простить, ничего не смыслить в, заткнуть мужчин за пояс, побить рекорд).

5. Кроме того, женщины являются объектами следующих действий: повести под венец, превратить в любовницу, превратить в шпионку, тащить в кусты, продать в рабство, продать девственность, топить в ванной, наказывать (неверных жен), забрасывать камнями, привлечь за «аморалку», отдать власть (женщинам), дурить голову (женщинам).

Лексическое окружение слова мужчина также не вполне однородно.

1. Как субъект мужчина может погибнуть за рулем, искать секретаршу, совершать подвиги, добиться успеха, узнать многих женщин, прийти к власти, захотеть абсолютной свободы, погибнуть в пьяной драке, чаще бывать под градусом, бегать, вломиться в квартиру, быть всегда правым, ходить в пьяном виде, быть уверенным, респектабельным.

2. Как объект действия мужчина сочетается со следующими словами: вывести на плаху, кастрировать, кое-что оторвать, (Бог) создал мужчину, забрасывать камнями (неверного мужа), приключения сами найдут настоящего мужчину.

3. В отношениях с женщинами мужчины могут: встретить отпор, любить женщину, сломать женщине жизнь, довести ее до греха, собираться жениться, соблазнить, узнать много женщин, подобрать ключи к девичьим сердцам, не устоять перед красотой, начать клеить кого-л., обещать любовь и заботу, убивать ради квартир.

4. Муж находится в следующем лексическом окружении: должен обеспечивать семью, рассказывать о взаимоотношениях с супругой, разойтись с..., гонять (жену) как сидорову козу, готовиться стать отцом, помогать воспитывать потомство, сделать в доме любую работу, мочь заработать, любил дочерей, но мечтал о мальчике, приносить в семью, отправил жену в лучший мир, погряз в изменах, блюдет семейные традиции, стать молодоженом, не сойтись характером.

5. Мужская внешность также становится предметом описания, но частотность лексем этой тематической группы ниже, чем при описании женщин: выглядит моложе своих лет, любит тряпки, нравится, когда он красивый, обращает внимание на одежду, любит красивые вещи, безупречно одет.

Из устойчивых сочетаний отмечены: Иван-дурак, Синяя Борода, сексуальный маньяк, настоящий мужчина, отличный хозяин, глава семьи, лучший представитель, сильный пол, крутой мужик.

Обращает на себя внимание низкая частотность слова человек как в «мужских», так и в «женских» контекстах. На наш взгляд, это связано с тематикой контекстов, выбранных нами для анализа. Лексема человек, за исключением редких контекстов, относящихся, как показал, Д.Вайс [24], только к лицам мужского пола, подчеркивает личностные, общие для всех людей, обобщающие признаки. Поэтому для обозначения людей в связи с их полом ее недостаточно.

Обобщая, можно сделать вывод об изменчивости ГС во времени. По сравнению с 1930-ми годами, существенно выросла тематика, отражающая личную жизнь. Если в 1930- е годы материал исследования представлял личность, не дифференцированную по полу, почти не имеющую личной жизни, занятую производительным трудом на благо отечества, призывал женщин осваивать мужские профессии, но не подчеркивал особого «женского предназначения», то в девяностые годы картина резко меняется. Труд и профессия отходят если не на второй план, то оказываются сильно потеснены (заметим, что процесс этот не так резок: уже в 1960-е и 1970-е годы пресса освещала не только общественную, но и частную жизнь, уделяла место лирическому изображению действующих лиц, отчасти были восстановлены стереотипные разделения ролей).

С одной стороны, было бы преувеличением утверждать, что образ слабой женщины и сильного мужчины занял доминирующие позиции. Об этом свидетельствует описанный выше материал: обозначения личностных качеств мужчин и (особенно) женщин частотны, слабость и несамостоятельность не доминируют. Достаточно четко прослеживаются эгалитарные тенденции [ср. 14].

С другой стороны, концепция издания, удельный вес материалов о гедонистической стороне в отношениях полов, акцентуация «телесного низа», коитуса имеет место. ГС, который акцентируются в текущий период - это женщина как сексуальный объект. Эротизация газетного дискурса затрагивает и мужской образ. Присутствует также стереотипное представление о мужчине как потребителе алкоголя, что совпадает с данными ассоциативного эксперимента [12]. В контекстах с сочетанием настоящий мужчина лексическое окружение составляют крупные предметы (контрабас - скрипка для настоящего мужчины), опасные действия (приключения сами найдут настоящего мужчину), глаголы весьма размытой семантики (настоящий мужчина не мельтешит). Вместе с тем небольшая частотность сочетания не позволяет говорить о распространенности и четких границах понятия настоящий мужчина.

Слова, номинирующие независимость, самостоятельность, по отношению к мужчинам встречаются не чаще, чем по отношению к женщинам. Примечательно, что и в других видах текстов, например, в женских брачных объявлениях, наиболее частотный атрибут мужчины - слово порядочный [11].

В целом газетный материал не дает оснований говорить о четком мужском стереотипе. Мужчина соотносится с семьей, сексуальностью, заработками, а также с агрессией (маньяк, убить жену, топить в ванной и т.и.) и, как нам представляется, с большей мобильностью и двигательной активностью: спортом, вождением автомобиля, путешествиями. Интеллектуальная деятельность не подчеркивается, в связи с чем обращает на себя внимание сочетаемость прилагательного умная с лексемами, обозначающими женщин. По отношению к мужчинам умный не встречается в исследованном нами материале. В большей степени вербализуется общественное признание (известный, знаменитый).

Сделать однозначный вывод о том, в какой степени рассмотренный материал свидетельствует о стереотипности образа мужчины и женщины в настоящее время, не представляется возможным. Анализ массового, хорошо раскупаемого, популярного издания, выходящего большим тиражом, свидетельствует об интересе значительной части носителей языка к рассмотренным темам и, следовательно, к их готовности воспринимать мужские и женские образы именно в такой интерпретации. С другой стороны, в газете прослеживается несовпадение образов, создаваемых журналистами и тех, которые складываются при анализе ответов интервьюируемых лиц, писем читателей, отзывов о публикуемой проблематике. Этот вопрос должен быть рассмотрен отдельно.

Читательская перспектива

Анализ рубрик «обратной связи» обнаруживает меньшую, по сравнению с концепцией газеты, акцентуацию ГС и отсутствие поляризации фемининности и маскулинности.

Традиционным, часто встречающимся во многих интервью вопросом является Кто в доме хозяин?, подразумевающий освещение семейного разделения труда, права принятия решений, то есть доминирования одного из супругов.

Ответы на этот и подобные вопросы дают разнообразную картину, отнюдь не всегда стереотипную:

- Кто у вас в доме занимается домашним хозяйством?

- Кто свободен, тот и занимается. Обязанности распределяются поровну (КП, 4.6.1997).

- Быть тенью мужа - это не для меня. Я по натуре человек деятельный (КП, 11.9.1998).

Личное мнение героинь интервью также часто резко диссонирует с образцами, навязываемыми газетой:

- В жизни красота мешает или помогает?

- Очень мешает....привлекательная внешность быстро проходит. Внутреннее наполнение меняет человека (Э. Быстрицкая, КП, 25.10.1999).

- А что для вас входит в понятие любовь?

- Прежде всего человечность. Одним словом я бы сказал так: жена и друг (И. Моисеев, КП, 6.1.1998).

От мужа ожидается деятельность по обеспечению семьи. Сами женщины настроены на творческую активность и за рамками семьи:

Достойную жизнь обеспечивает муж. А я занимаюсь любимым делом (Е. Водорезова, КП, 24.12.1998).

Заметная разница в преподнесении материалов журналистами и в текстах авторов, не относящихся к числу сотрудников газеты, позволяет предположить, что динамика ГС, акцент на физиологичности отношения полов в определенной степени создается искусственно, хотя в языке, безусловно, наличествуют соответствующие выразительные ресурсы. Особенно это касается сексуализации понятия любовь, а также акцентированности физиологического гедонизма, что отражается в письмах читателей и их высказываниях на «Прямой линии». Из текстов такого рода явствует, что новые, эротизированные образы мужчин и женщин не воспринимаются читательской аудиторией как совершенно естественные и во многих случаях представляются ей оскорбительными, пошлыми и недостойными серьезной газеты, о чем, например, сообщает читатель на «Прямой линии « с Е. Лаховой:

Идет оголтелая пропаганда наслаждений сексом. Самое главное в борьбе против вырождения нашего народа - бросить все на воспитание целомудрия, инстинкта семьи и материнства, благородства... У метро «Калужская» огромный плакат, на котором женщина лежит на мужчине. Плакат рекламирует презервативы. Его забрасывают грязью, нельзя же так не считаться с моралью нашего народа и так откровенно плевать ему в лицо!» (КП, 8.4. 1998).

Плакат того же содержания вызвал акцию гражданского неповиновения: несколько священников и большое количество граждан поверх плаката написали аэрозолем «Лужков - ты мэр Содома!»; плакаты сняли. Подробное описание инцидента можно найти в газете «Завтра» (Июнь 1998, М 23, с.8).

Анализ читательских текстов показывает: неприятие предлагаемых газетой материалов связано с чрезмерной долей эротизированной тематики:

По нашему мнению, вы слишком увлеклись материалами на сексуальные темы. Сексу много учить не надо. С этим успешно справляются и животные без всяких инструкций. Учить надо культуре чувств и отношений (КП, 21.11.1999).

...немного странно, что об актерах, режиссерах, художниках все чаще пишут не в связи с их творчеством, а исходя из каких-то других соображений (КП, 31.1.1997).

Что же это вы, господа журналисты, такого низкого мнения о нас, читателях? Или думаете, что нам нужна только «жареная» жвачка, вроде скандальных подробностей из жизни суперменов и суперменш? (КП, 7.7.1998).

Разумеется, опубликованные в газете отзывы читателей не дают представления о реальном числе сторонников и противников тематики газеты. Однако сам этот факт достаточно показателен для того, чтобы сделать вывод по меньшей мере о непривычности предлагаемой газетой тематической акцентуации и, следовательно, о его нетрадиционности.

Как и прочие стереотипы, ГС связаны с определенными нормами, зафиксированными в общественном сознании. Анализ читательских текстов дает основания считать, что исследованный нами материал направлен на деформацию этих норм. Так, очевидно наращивается растабуирование сексуально-интимной сферы, с одной стороны, и размываются моральные нормы, связанные с реакцией на смерть, убийство, преступление, - с другой. Последнее происходит при помощи создания новых синтагматических связей между лексемами. Так, заголовок За границей принято топить жен в ванне обнаруживает сочетание слова принято, употребляемого обычно в контекстах о правилах поведения, этикете, обычаях, но никак не в сочетании с глаголами, обозначающими преступления.

Прилагательное старательный также обычно употребляется как положительная оценка, поэтому в сочетании старательные московские проститутки лексема проститутки также отчасти принимает положительную оценку. Частотность подобных оборотов весьма высока. Возможно, именно это вызывает у некоторой части читателей несогласие и отрицательную реакцию. Из читательских текстов явствует, что новые образы женственности и мужественности не воспринимаются аудиторией как естественные и во многих случаях представляются ей оскорбительными, а в наиболее крайних случаях вызывают протест и даже активные действия по устранению такого рода текстов. Таким образом, можно говорить о перлокутивном эффекте, на который не рассчитывали авторы рекламы или иных текстов для массового адресата.

Еще один тип текстов, позволяющий заключить, что концепция газеты в области выражения ГС не вполне отражает баланс ГС в массовом сознании, - это короткие тексты, авторы которых - читатели, принявшие участие в рекламной акции, проводимой на страницах «КП» фирмой Huggies. Она предоставляет читателям возможность опубликовать в регулярно выходящей рубрике поздравления по случаю рождения ребенка и пожелания новорожденному. Обращает на себя внимание тот факт, что пожелания девочкам и мальчикам различаются слабо. Примерно 50% пожеланий не обнаруживают различий по желаемым качествам. Как правило, детям - независимо от их пола - желают здоровья и счастья. В некоторых случаях мальчикам желают расти здоровыми и счастливыми, а девочкам - красивыми, счастливыми, умными. Из текстов этого типа видно, что внешность и здесь чаще ассоциируется с лицами женского пола, однако ее акцентуация не столь интенсивна. Стереотип мужественности в текстах-пожеланиях на нашем материале не поддается определению.

Подводя итог анализу читательской перспективы, можно констатировать, что ГС выражены в ней не столь явственно, как в текстах, созданных журналистами. Номинации личностных качеств доминируют и в мужских, и в женских образах; имеет место в ряде случаев неприятие ряда гендерно специфических материалов, главным образом - попыток растабуирования сексуальной сферы. Тексты интервьюируемых женщин не столь отчетливо обнаруживают признание стереотипного разделения ролей между полами, как это происходит в «журналистской» перспективе. Обнаруживается, что многие героини интервью высоко оценивают профессиональную деятельность, собственную самостоятельность и независимость.

В ряде случаев мы отмечаем согласие со стереотипными мнениями в целом, но неприятие их для себя лично:

- Но женщина не может долго оставаться одна. Всегда хочется иметь человека, на чье плечо можно было бы опереться.

- Не может и не должна... Но даже если у меня кто-то и есть, на самом деле это не имеет большого значения.

- Для окружающих или для вас? - Для мироощущения (А. Назимова, КП, 31.1.1997).

Этот факт отмечен как в женских, так и в мужских интервью:

- А ведь вы довольно-таки часто играли героев-любовников. Женщины Советского Союза наверняка считали вас секс- символом времени?

- Меня-то могут считать кем угодно. Главное, что я про себя так не думаю (И. Костолевский, КП, 3.3.1998).

- Заниматься искусством я давно решил, потому что мое сознание устроено так, что восприятие мира не рационально, а эмоционально» (И. Моисеев, КП, 6.1.1998).

Выводы

1. Анализ динамики ГС во времени позволяет получить обоснованные данные об их изменчивости и устойчивости.

2. Изучение ГС в диахронии приводит к заключению, что этот метод оказывается продуктивным как с точки зрения исследования степени интенсивности ГС в разные исторические периоды, так и с позиции сопоставления функционирования ГС в языке и коммуникации.

3. Анализ прессы двух хронологических срезов показал изменчивость культурной репрезентации пола во времени и ее зависимость главным образом от экстралингвистических факторов.

В 1930-годы эксплицитного отражения гендерных отношений и ГС практически не обнаруживается. Там, где это все же имеет место, доминируют лексемы, номинирующие лиц не исключительно по принадлежности к полу (мужчина, женщина и т.д.), а лексемы, сочетающие обозначение по профессии и принадлежность по полу (летчик, летчица) или неспецифицированное употребление существительных мужского рода (депутат М. Демченко). В неявном виде ГС присутствуют, что выражается, в частности, в гендерном дисбалансе читательской почты и т.п. Следует, однако, отметить, что и в неявном виде не прослеживается приписывание женщинам стереотипных отрицательных качеств: вздорности, неуравновешенности, умственной недостаточности. Не эстетизируется женская внешность. В материалах этого периода преобладает эстетизация и героизация труда и единство всего народа, без разделения его на индивидуальные личности.

В 1990-е годы обнаруживается явное преобладание развлекательной тематики, направленной на отражение частной, интимной жизни человека. Тематика труда, производственных успехов, духовного творчества и в целом профессиональной самореализации оказывается, потеснена культивированием телесности и сексуальности. Повышается частотность лексических единиц мужчина, женщина. В связи с этим отмечается акцентуация следующих ГС:

Для женщин: сексуальный объект, эстетизация женской внешности, градация по возрасту; в ряде случаев - статус жертвы. Последнее, однако, выражено слабо.

Для мужчин: потребление женской сексуальности, собственная высокая сексуальность, приверженность к алкоголю, материальное обеспечение семьи, в ряде случаев - агрессивность.

Наряду с названными ГС можно отметить также выражение активности женщин, их профессиональной принадлежности и деятельности, материнства.

Для лиц любого пола отмечена весьма высокая частотность лексем, обозначающих родственные отношения, что свидетельствует о значимости семейных уз. В отдельных случаях мужчины противопоставляются женщинам в связи с личностными чертами характера. При этом не зарегистрировано постоянного приписывания мужчинам большей ценности. Напротив, в нескольких из немногочисленных контекстов такого рода утверждается преимущество женской личности. Говорить, тем не менее, о какой-либо тенденции нельзя, так как контекстов недостаточно для обоснованного вывода.

4. Имеет место также параллелизм в отображении в языке мужских и женских качеств. Он, в частности, относится к эмоциональности и четкому проявлению личностных качеств, что прослеживается даже в прессе 1990-х годов, ориентация которой явно направлена на поляризацию фемининных и маскулинных ГС и их соотнесение с телесной сферой. Но даже и в этом случае личностные качества лексикализованы и частотны.

5. ГС наиболее четко и поляризованно проявляются при адресованности массовой аудитории.

Литература

1. Васильченко Э.А. Женщины и семья в освоении Дальневосточного региона. - Женщина в российском обществе, 1997, М 4, с.40-45.

2. Воронина О.А. Гендерная экспертиза законодательства РФ о средствах массовой информации. М., МЦГИ, 1998. 156 с.

3. Гаспарян Ю.А. Семья на пороге XXI века (социологические проблемы). СПб, 1999. 320 с.

4. Гендерные отношения в России: история, современное состояние, перспективы. Материалы международной научной конференции. Иваново, 27-28 мая 1999. 320 с.

5. Е.И. Горошко. Мужчина и женщина (или как мы себя видим через призму гендера). - WE/МЫ. Диалог женщин. Международный женский журнал, 1997, М 1, с. 21-25.

6. Грошев И.В. Образ женщины в рекламе. В кн.: Женщина. Гендер. Культура. - М., 1999. С. 331-343.

7. В.И. Жельвис. Поле брани. Сквернословие как социальная проблема. М., 1997. 330 с.

8. Женщины России на рубеже XX-XXI веков. Материалы международной научной конференции. Иваново, 23-24 апреля 1998. 340 с.

9. Каменская О.Л. Текст и коммуникация: Учебное пособие для институтов и факультетов иностранных языков. М.: Высшая школа, 1990. 152 с.

10. Кирилина А.В. Развитие гендерных исследований в лингвистике, - Филологические науки, 1998. - №2. - С. 51-58. 11. Кирилина А.В. Гендерные стереотипы, речевое общение и «деловая» лексика. В кн.: Имидж женщины-лидера. Иваново, 1998. С. 65-85.

12. Кирилина А.В. Гендерные компоненты этнических иредставлений (по результатам пилотажного эксперимента). В кн.: Гендерный фактор в языке и коммуникации. Иваново, 1999. С. 46-53.

13. Лу Мими. Женская печать (эволюция, типологические структуры в условиях реформирования общества). Дисс.... кандидата филол. наук. М., 1998. 196 с.

14. Мещеркина Е.Ю. Биографии «новых русских»: гендерная легитимация предпринимательства в постсоветском пространстве. - Гендерные исследования, 1999. - № 2. - С. 123-144.

15. Мокиенко В.М. Доминанты языковой смуты постсоветского времени. - Russistik, 1998. - М 1-2. - С. 37-55.

16. Рощин С.Ю. Занятость женщин в переходной экономике. М., 1996. 134 с.

17. Русский язык конца ХХ столетия (1985-1995). Под ред. Е.А.Земской. М., 2000. 480 с.

18. Серль Жд.Р. Классификация иллокутивных актов. - Новое в зарубежной лингвистике. М., 1986. - вып. 17. - С. 170-194.

19. Словарь иностранных слов (СИС). Под ред. А.Г.Спиркина и др. М., 1979. 624 с.

20. Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. М., 1996.

21. Янко-Триницкая Н.А. Наименования лиц женского иола существительными женского и мужского рода. В кн.: Развитие словообразования современного русского языка. М., 1966. С. 153-167.

22. Hirschauer St. Dekonstruktion und Rekonstruktion. Pladoyer fur die Erfroschung des Bekannten. - Feministische Studien, 1993.№ 2 -S. 55-68.

23. Stadler W. Macht Sprache Gewalt: rechtspopulistische Sprache am Beispiel V. V. Zirinovskijs vor dem Hintergrung der Wandlungen politischer Sprache in Rubland. - Innsbruck, 1997. - 207 S.

24. Weiss D. Frau und Tier in der sprachlichen Gruuzone: diskriminierende Strukturen slawischer Sprachen. - Slavistische Linguistik, 1984. - S. 317-358.

М.Д. Городникова

Гендерный аспект обращений как фактор речевого регулирования

С незапамятных времен человек знает о себе, что он –

предмет, достойный самого пристального внимания,

но именно к этому предмету во всей его целостности,

со всем, что в нем есть, он как раз и боится приступить.

М. Бобер

Бесконечная сложность человека - причина того, что даже комплексные исследования в пределах одной науки удовлетворительно раскрывают лишь некоторые его аспекты. Культурологический[2] подход позволяет выбирать направления изучения на основании различных представлений о человеке в разных науках.

Своеобразие и содержание культуры определяются сущностью человека, его возможностями, характерными чертами; любые проявления человеческой деятельности в конкретном социуме представляют культуру этого социума. Культура может рассматриваться как процесс, результат, поле реализации человеческих потенций в данный отрезок времени.

Проблема «человек в языке», наряду с изучением употребления языка, его функционирования, в современной русской и мировой лингвистике исследуется с выходом в смежные области науки и с установкой на объяснительность.

К новым наукам, направленным на познание человека, относится гендерология, изучающая взаимосвязь биологического пола человека с его культурной идентичностью, социальным статусом, психическими особенностями, поведением, в том числе и речевым [10].

В процессе познания из окружающего мира вычленяются и именуются предметы, свойства, процессы не только реальных, но и духовных миров. К последним можно отнести образы, символы, эталоны и стереотипы культуры [12, 16], а также признаваемые обществом ценности, этические нормы.

В виде когнитивно-концептуальных структур они образуют основание картины мира, зависящей, в современном понимании, от особенностей истории и общественного устройства, природы, традиционных видов деятельности и других форм проявлений данной национально-культурной общности. Особое место в картине мира занимают принципы и модели коммуникации [5].

Гендерные стереотипы, возникающие над биологически- половой реальностью, отражают совокупность биологических признаков, социальных ролей, особенностей психики и поведения, присущие представителям данного пола в рамках данной культуры.

Термины маскулинность и фемининность, применительно к гендерным стереотипам, представляют, собой концептуальные метафоры [17], передающие внутренне противоречивое и одновременно динамичное соотношение мужского и женского субстратов [15).

Проявления маскулинности и фемининности можно наблюдать в самых разных сферах, например, в типах поведения, в различных видах социальной активности, а также в языке, описывающем эти феномены.

Опираясь на общие установки экспансионизма, антропоцентризма, неофункциональности и экспланаторности [11], проследим лингвистический аспект гендера на материале обращений, прагматических вставок в текст, теснейшим образом связанных с ситуацией общения [1]. Эта обширная и не имеющая четких очертаний группа окликов и номинаций адресата в прямой речи выделена интонацией, представлена словоформами, словосочетаниями, местоимениями и междометиями, входят в нее и ситуативные высказывания. Обращения встречаются в большинстве жанров общения: в диалогах обыденной речи, бытовой и официальной переписке, интервью и ток-шоу в СМИ, научных дискуссиях, в судебных разбирательствах, официальных речах и, конечно, в литературных произведениях, описывающих эти события.

Отправитель и получатель информации, адресат и адресант со своими гендерными характеристиками, индивидуальными и межличностными отношениями составляют основные Координаты коммуникативного акта, включающего как вербальные, так и невербальные компоненты. Участники коммуникации определяют ее характер в целом. При этом значимы и такие условия развертывания ситуации общения, как временные и пространственные параметры, а также предметы и явления, находящиеся в центре внимания коммуникантов [3].

Обращение к адресату, т.е. привлечение его внимания и вступление с ним в контакт, эффективное начало, зачастую предопределяет не только ход, но и результат общения. Для того чтобы обратиться к кому-либо, его необходимо окликнуть или назвать, выбрав номинацию, которая наиболее соответствует обстановке общения: для незнакомого - «на глаз», по броским различительным признакам; для знакомого - по известным характеристикам и отношениям [13]. При этом гендерный фактор всегда учитывается, а иногда становится решающим.

Компоненты ситуации становятся речью, пройдя когнитивную обработку. При выборе обращения происходит дифференциация признаков адресата на базовом уровне категоризации. В процессе задействованы все когнитивные способности человека: восприятие, логическое мышление, воображение и др. Эти способности манипулируют ментальными репрезентациями разных типов, в том числе и образами. В результате создаются простые и часто открытые естественные категории, в которых сконцентрированы релевантные для обыденного сознания свойства: знакомый-незнакомый, мужчина-женщина, свой-чужой, старший-младший-равный, социально выше-ниже-равно и т.д. Так создаются подвижные, простые и открытые естественные категории: обозначения пола и возраста человека, имена родства, обозначения профессий и областей деятельности, имена личные и др.

Стратегии выбора обращения прагматически обусловлены: из ряда возможных вариантов выбираются те, которые помещают объект в категорию, используемую наиболее часто и приемлемую для описания многих ситуаций. Поэтому единицы в составе обращений высокочастотны, структурно просты и очень информативны: знания, связанные с адресатом, адресантом, отношениями между ними и ситуацией общения, моделируются в виде сценариев и фреймов.

Однако для говорящего важно не только распознать признаки адресата, но и соотнести их со своими собственными, а также с пресуппозициями относительно знаний, ожиданий и намерений адресата.

В зависимости от выбора обращения и соответствующих форм вежливости (ты-Вы) определяются стратегии говорящего: выбор вербальных/невербальных средств для достижения нужной цели и фиксации своей точки зрения [3]. Уточняются и тактики: соотношение нового и известного, нетривиального и общепринятого, эксплицитного и имплицитного, а также мера спонтанности речи. Все это регулирует характер дальнейшего общения.

Говорящий произвольно может выбрать оптимальный способ обращения, в том числе и без обозначения адресата: Извините! Один момент! Это зависит как от степени знакомства коммуникантов, так и от фактора времени и того обстоятельства, что обращение еще зов и оклик, в нем сосредоточивается энергия призыва: Эй! Алло!

В обращениях этой группы доминируют привлечение внимания и требование, их можно отнести к побудительным и контактивным речевым действиям [4].

Но если в обращениях без обозначения адресата выступает единый для обоих полов метагендерный слой, то в других видах обращений имеет место гендерная дифференциация.

В идентифицирующих обращениях или обращениях-номинациях, индексах в качестве единиц функционируют номинации и лица, которые обозначают пол адресата - женщина, социальные отношения - гражданин, гражданка, господа, социальную роль - хозяин, а также профессиональную и служебную принадлежность - носильщик. Выделяются имена родства - отец, мать, дядя, тетя и др., употребляемые и во вторичном значении по отношению к незнакомым; имена дружества - друг, подруга, номинации по возрастному признаку - дед, бабка, малыш, малышка.

В советском обществе отсутствовали статусные обращения в нераспространенной форме, фиксирующие социальную ценность личности (ср.: польск. pan, pani; фр. Monsier, Madame). Унифицированное общение товарищ, сохранившееся до сих пор в армии, утратив первоначальное демократическое звучание, маркировало лишь привлечение внимания, требование, игнорируя пол адресата, а обращения гражданин, гражданка подчеркивали сферы общения: суд, милиция, пенитенциарная система.

Переходный характер постсоветского времени отличается конкурирующими обращениями в официальных случаях: товарищи, дамы и господа, россияне и россиянки, соотечественники. В вежливом неофициальном общении встречаются сударь, сударыня. В бытовом общении с незнакомыми преобладают обращения по признаку биологического пола и возраста: женщина, мужчина, девушка, парень, пацан, пацанка.

Обращение мужик стало не только нейтральным, но приобрело одобрительный оттенок; начало этого процесса наблюдается и в отношении обращения баба, хотя оно сохраняет пейоративность при употреблении с определениями - глупая, особенно болтливая.

Такое употребление обращений может косвенно свидетельствовать о том, что отсутствие общественного признания личности, индивидуума еще не преодолено и сохраняется известное отставание общественного самосознания.

Гендерный фактор релевантен для идентифицирующих обращений, признак пола передается лексическим значением или соответствующим суффиксом [7]. Так, отнесенность лица к женскому полу выражена многочисленными номинациям: сестра, барышня, девочка и т.д., а при помощи принадлежности к женскому склонению и разнообразных суффиксов дифференцируются дополнительные социальные, профессиональные и др. характеристики: мастерица, сибирячка, кассирша, королева, баронесса, актриса и т.д. [6].

Однако существуют и общие названия лица вне принадлежности к полу: доктор, педагог, староста и др. При обращениях по признаку профессии не всегда имеются соответствия типа официант - официантка, и значение лица женского пола может быть невыраженным. Подобное обстоятельство в немецкоязычных странах привело к массовым протестам, и с конца 1970-х годов принимаются законодательные акты, поддерживающие введение и употребление специализированных наименований женщин по профессии в официальных и административных документах [19, 8].

В русском языке такая невыраженность не воспринимается как неравноправие: Марина Цветаева считала себя поэтом, а не поэтессой. Принципиальное значение приобретают синтаксические указания на пол лица, особенно в разговорной речи: «Доктор, Вы прекрасная врач...», «Вы эта самая бухгалтер Нина?». Такие данные опровергают заявления о том, что в русском языке принадлежность лица к женскому полу недостаточно выражена и наблюдается дискриминация женщин [18].

При обращении по имени, отчеству, фамилии и прозвищу гендерный фактор также учитывается, и это отдельная тема [9]. Кратко отметим, что в России выбору имени придавалось особое значение: в православной традиции новорожденные, по церковному календарю, нарекались по именам святых, например, Мария, Николай, Елизавета. По выражению П.Флоренского, имя творит человека; оно судьбоносно, обязывает к служению. Своеобразным подтверждением этих взглядов могут служить имена Владилен, Октябрина, Сталь и многие другие, особенно популярные в атеистические 1920-1930-е годы. Культурная специфика русского языка проявляется в обращениях по имени-отчеству - Наталья Сергеевна, Михаил Львович, и только по отчеству - Дмитриевна, Лукич, где также наличествует дифференциация по признаку пола [12]. Отчество расширяет единичное бытие человека дородового. Посредством отчества представлен отец - старший по возрасту, авторитету, жизненному опыту. Из отцовства, олицетворяющего духовное начало, рождается отчество.

В обращениях по имени и отчеству проявляется принцип вежливости, употребление одного отчества характеризует говорящего как представителя старшего поколения, не городского жителя, свидетельствует о невысоком уровне образования.

Смена обращения к одному и тому же адресату всегда свидетельствует об изменении отношения. Ср.: Борисова, Анна Павловна, Анна, Аня, Анечка - так как варианты собственных имен - носители социальных и стилистических коннотаций и позволяют, например, в служебных и личных отношениях, переключать общение с одной тональности на другую, выполняя таким образом регулирующую функцию. Важность этой функции показывает известный отрывок из «Мастера и Маргариты».

Преступник называет меня «добрый человек». Выведите его отсюда на минуту. Объясните ему, как надо разговаривать со мной. Ио не калечить... Римского прокуратора называть - игемон. Других слов не говорить. ( М. Булгаков)

При выборе формы идентифицирующих обращений более заметно проявляются метакоммуникативные речевые действия - попытки вступить в разговор - на фоне побудительных и контактивных речевых действий. Существенны для этих обращений также принципы вежливости и стремления к сотрудничеству. Влияют на речевое поведение в виде гендерных стереотипов архетипические образы отца, матери, жены, мужа, характерные для данной культуры.

Оценочные обращения или обращения-отношения (регулятивы) отражают разные точки зрения и эмоционально- личностное отношение говорящего к адресату, оценку его свойств. Они делают возможной множественность наименований одного и того же лица. Так, с обращениями, номинациями лиц, сочетается большое количество суффиксов субъективной оценки, характерных для русского языка: уменьшительные - сынишка, дошколенок; ласкательные - зятек, сестричка, бабуленька; уменьшительно-уничижительные - типчик, хозяйчик, шизик; суффиксы пренебрежительности - плутишка, дамочка, шалунишка; увеличительные - дурачина, идиотище, остолопина.

Суффиксальные образования имен собственных в обращениях не менее распространены: Толик, Сашок, Лизочек, Витюша, Настенька, Веруха, Митяй, Колька, Зинка, Ваняха. Как правило, они встречаются в обращениях и своей оценочностью регулируют появление определенных средств воздействия в данном тексте, исключая другие.

Вторичные номинации родства по отношению к неродственникам - братец, отец, доченька - также оценочно коннотативны и социально окрашены. Отмечается, что они, сокращая дистанцию между говорящими, как бы программируют положительное отношение и поэтому часто предваряют просьбы.

Смысловая емкость характеристики адресата достигается и во вторичных номинациях созданием переносных значений при помощи когнитивных процессов метафоризации и метонимизации. Между классами объектов устанавливаются ассоциации по сходству или смежности между свойствами элементов внеязыкового ряда и обозначаемого лица:

Эй, борода! а как проехать отсюда к Плюшкину, так, чтоб не мимо господского дома? (Н.В. Гоголь).

На этих же закономерностях построены многочисленные гипокористики и инвективы:

Попова: - Вы мужик! Грубый медведь! Бурбон! Монстр! (А.П.Чехов).

Сюда же относятся многочисленные оценочные номинации - ангел, ромашка, киска, свинья, дьявол, брюхо.

Особенно разнообразны ассоциации в поэзии, например при обращении к возлюбленной:

Отзовись, кукушечка, яблочко, змееныш

Веточка, царапинка, снежинка, ручеек,

Нежности последыш, нелепости приемыш,

Кофе-чае-сахарный потерянный паек...

Белочка, метелочка, косточка, утенок,

Ленточкой, веревочкой, чулочком задуши...

(Г. Иванов)

С помощью оценочных обращений происходят взаимодействие коммуникантов и воздействие их друг на друга, характерные для общения вообще [4]. Сочетание идентифицирующих и оценочных компонентов делает возможным расширение семантических границ этих номинаций [2]. По этой причине у оценочных обращений гендерный фактор часто элиминируется - например, ангел, дьявол, Наполеон по отношению к женщине; свинья, брюхо по отношению к мужчине. В поэзии согласование грамматического рода и естественного пола нарушается сознательно, например, возлюбленная - яблочко, змееныш, ручеек, чем достигается дополнительный эффект воздействия.

В обращениях-отношениях на первый план выступает оценочно-модальный аспект при сохранении побудительных и контактивных свойств речевых действий. Богатство языковых средств для выражения субъективной оценки и эмоций в обращениях способствует, по выражению А. Вежбицкой, акценту на свободном выражении чувств, характерологической особенности русского языка. Как маскулинный, так и фемининный гендерные стереотипы допускают употребление соответствующих оценочно-эмоциональных средств в обращениях. Ср., например, речь мужчин в ситуации угощения: соседушка; в ситуации врач-больной: голубчик; речь женщин в ситуации общения с детьми: курносик; с подругой - лапочка, с матерью - муленька. Выражение отношения, оценки оказывается способом повлиять на адресата, его положительная оценка в обращении программирует дальнейшее развитие отношений в благоприятном для говорящего направлении.

Таким образом, исследование гендерного феномена может быть осуществлено путем анализа лингвистических явлений. Это явствует из исследования обращений, своеобразно преломляющих основные функции языка - конативную (эмотивную) и фатическую (контактную) (Р.Якобсон, К.Бюлер). Не вступая в синтаксические связи с другими словами в предложении, обращение имеет особую интонационную оформленность и особое коммуникативное предназначение - управление поведением адресата. Дейктические и номинативные функции обращений обусловливают их связь как с адресантом, так и с адресатом. Обращения создают переход между идентифицирующей и предикативной номинациями, переход от объективной семантики к семантике субъективного типа [1]. Соединяя номинацию с действием, обращения могут рассматриваться как прагматические вставки в текст - сложные речевые действия. В зависимости от гендерных характеристик участников коммуникации, ситуаций общения и интенции адресанта в обращениях доминируют элементы побудительных, контактивных, метакоммуникативных и оценочно-модальных речевых действий. От других перформативов обращения отличаются тем, что не создают самодостаточного текста: Иван Иванович! Алло! - только призывы.

Регулирующий характер гендерных признаков коммуникантов в обращениях проявляется и в регламентации официального/неофициального характера дальнейшего общения и в его тональности. Так, обращение господин главный конструктор не допускает дружеской тональности и сниженного бытового контекста; обращение Маш, а Маш исключает официальность. Выбор нейтральных или экспрессивных обращений регулирует и характер межличностных отношений от нейтральных до фамильярных и грубых, формируя круг ожиданий адресата и дальнейшее развертывание речи / текста.

Разнообразие обращений подтверждает, что наиболее релевантные сферы жизни имеют самую широкую сеть номинаций. Имена собственные и другие формы обращений пронизывают дихотомией мужское - женское всю жизнь общества.

В языках мира существуют многочисленные символы, олицетворяющие женское и мужское начало: инь и ян; Солнце, Огонь, Тепло - Луна, Земля, Вода; светлое и темное - активное и пассивное; дающее и принимающее [15]. В этих односторонних и даже деформирующих образах мужского и женского начал проявляется влияние патриархальной структуры общества: мужская сила, воля, агрессивность противопоставлены женской слабости, покорности, зависимости, предопределяя иерархию их социальных ролей [5]. Однако в современном обществе востребован иной гендерный стандарт, способный реализовать особенности и ценности обоих полов: высокий интеллект, целеустремленность, высокий уровень культуры, умение договариваться и т.д. Новый гендерный стандарт подпадает под принцип Contraria sunt complementa или сформулированный Нильсом Бором принцип дополнительности - противоположности дополняют друг друга.

Литература

1. Арутюнова Н.Д. Дескрипции и дискурс. В кн.: Язык и мир человека. М., 1999. С. 95-129.

2. Вежбицкая А. Лексическая семантика в культурно- сопоставительном аспекте. В кн.: Семантические универсалии и описание языков. М., 1999. С. 503-649.

3. Рородникова М.Д. Коммуникация - клише - кинемы. В кн.: Взаимодействие вербальных и невербальных средств. М., 1983. С. 5-22.

4. Рородникова М.Д., Добровольский Д.О. Немецко- русский словарь речевого общения. М., 1998. 330 с.

5. Рородникова М.Д. Гендерный фактор и распределение социальных ролей в современном обществе. В кн.: Гендерный фактор в языке и коммуникации. Иваново, 1999. С. 23-27.

б. Грамматика современного русского литературного языка. М., Наука, 1970. 754 с.

7. Земская Е.А., Китайгородская М.А., Розанова Н.Н. Особенности мужской и женской речи. В кн.: Русский язык в его функционировании. Под Ред. Е.А. Земской и Д.Н. »мелева. М., 1993. С. 90-136.

8. Кирилина А.В. Развитие гендерных исследований в лингвистике. - Филологические науки, 1998, № 2. С. 51-58.

9. Кирилина А.В. Символика мужественности и женственности в личных именах. В кн.: Филология и культура. Тезисы 11 Международной конференции 12- 14 мая 1999 г. Тамбов, 1999.

10. Кирилина А.В. Гендер: лингвистические аспекты. М., 1999. 189 с.

11. Кубрякова Е.С. Эволюция лингвистических идей во второй половине XX века. В кн.: Язык и наука конца 20 века. Сб. статей под ред. Ю.С. Степанова. М., РГУ, 1995. С. 144- 238.

12. Телия В.Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. М., Школа «Языки русской культуры», 1996. 288 с.

13. Формановская Н.И. Употребление русского речевого этикета. М., 1987.

14. Халеева И.И. Задачи московского лингвистического университета в междисциплинарном проекте «Феминология и гендерные исследования в России: перспективные стратегии и технологии». - Женщина в российском обществе, 1998, №3. С. 8-11.

15. Халеева И.И. Гендер как интрига познания. В кн.: Гендерный фактор в языке и коммуникации. Иваново, 1999. С. 5-9.

16. Dobrovolskij D., Purainen E. Symbole in Sprache und Kultur. Studien zur Phraseologie an kultursemantischer Perspektive. Bochum, 1996.

17. Lakoff G. The Invariance Hupothesis: Do metaphors preserve cognitive topology? Diusburg: Universitat Duisburg [=L .А.U.D.А 266], 1989.

18. Tafel K. Die Frau im Spiegel der russischen Sprache Wiesbaden, 1997.

19. Tromel-Plotz S (Hrsg.): Gewalt durch Sprache. Die Vergewaltigung von in Gesprachen. Frankfurt am Main, 1982.

А.А. Попов

Об учете гендерного аспекта в лексикографическом кодировании

Современная лексикографическая теория и практика считают учет прагматических аспектов необходимым условием адекватности описания языковых единиц в словарях.

Начиная с 1960-х годов, к числу значимых прагматических факторов все чаще относят экстралингвистическую категорию пол [см. 3]. После появления трудов Й. Кляйна [12], А.М. Холода [9], Ю.Н. Караулова [2], У. Долешаль [1, 10, 11] считается доказанным, что морфологические (структурные) закономерности категории Genus следует рассматривать не в отрыве от говорящего субъекта, а с учетом взаимодействия названной языковой категории с экстралингвистической категорией пол (Sexus). Существенную роль играет при этом референциальный статус той или иной языковой единицы [10].

В общих чертах проблема может быть исследована в двух направлениях: установление и лексикографическая фиксация ограничений, накладываемых на употребление языковой единицы в связи с типом референции и 1) полом адресата высказывания, 2) полом адресанта.

Не менее важно найти методы объективации ответа на эти вопросы.

В данной статье проблема лексикографического кодирования рассматривается в аспекте контактной сочетаемости, т.е. примыкания семантически реализуемых фразеологических единиц к отдельным словам или группам слов.

Мы обратились к Словарю усилительных словосочетаний русского и английского языков (сост. И.И. Убин) [8], где рассматриваются усилительные выражения - компаративные устойчивые словосочетания (коллокации). В ряде случаев были обнаружены гендерные пометы (ГП) о муж., о жен., указывающие на пол возможного референта, то есть на лицо, по отношению к которому может быть употреблена данная коллокация. ГП имеют рестриктивный характер, т.е. выделяют круг возможных референтов в зависимости от их пола. Приведем полный список коллокаций, снабженных данными пометами:

о муж.		о жен.
здоровый, как бык сильный, как бык сильный, как медведь неуклюжий, как медведь неуклюжий, как бегемот неуклюжий, как слон толстый, как бегемот опасный, как буйвол маленький, как сморчок	красивый, как Аполлон красивый, как Бог стройный, как тополь стройный, как юноша робкий, как девушка скромный, как девушка покраснеть, как девушка смутиться, как девушка	бестолковые, как куры злая, как ведьма стройная, как березка толстая, как корова худая, как вобла

Анализ этого списка приводит нас к следующим выводам.

1. Категория рода имен существительных, входящих в состав коллокаций, соотносится с полом референта следующим образом:

- все коллокации, относящиеся к референтам-женщинам, включают в свой состав только имена существительные женского рода;

- коллокации, относящиеся к референтам-мужчинам, включают в основном имена существительные мужского, но также и женского рода.

2. Установлено, что выражение функции усиления при помощи фразеологических оборотов типа как+сущ. существенно ограничивает контактную сочетаемость [см.7, с. 103-104), допуская модели N А как n и N V как n, где N - одушевленное существительное, обозначающее человека, А - прилагательное, V - глагол, n - существительное. Например: N был чудовищно толстый (о человеке, книге, дереве, стене и т.д.), но: N толстый, как бегемот (только о референте мужского пола), N толстая, как корова (только о референте женского пола), *Ствол дерева был толстый, как бегемот; Эта книга толстая, как корова. Или: N сильно покраснел (о человеке, каком-либо веществе и т.д.), но: N покраснел, как рак (только о человеке); *Вещество покраснело, как рак.

Ограничения, налагаемые на контактную сочетаемость фразеологизма-усилителя, во многом зависят от степени утраты мотивированности второго компонента. «Употребление десемантизированного элемента в качестве второго компонента способствует превращению фразеологического оборота в чистый демотивированный интенсификатор <...> благодаря утрате мотивированости такие сравнительные выражения-интенсификаторы обладают почти неограниченной сочетаемостью со словами самых разнообразных семантических классов» [см.7, с. 103-105], например: злой /хитрый/смелый/работать/замерзнуть/... как черт или устать/голодный/злой/... как собака.

В нашем случае вопрос заключается в том, утрачивает ли мотивированность второй компонент. Именно этот фактор влияет на формирование референции и является принципиальным для приписывания помет.

3. Степень ограничения может быть более или менее жесткой. В одних случаях при нарушении рестрикционного правила, приведенного в словаре, коллокации могут менять свой смысл. На наш взгляд, это связано с реактуализацией (восстановлением) мотивированности. Так, высказывание Николай, что ты смущаешься, как девушка не соотносится с физиологическим статусом референта и имплицирует лишь призыв вести себя более раскованно. Высказывание же Ирина, что ты смущаешься, как девушка именно вследствие пола референта оказывается намеком на его физиологический статус и имплицирует иной, нелестный для референта смысл.

С другой стороны, некоторые ограничения, предлагаемые в словаре, не являются жесткими. Так, представляется, что коллокации неуклюжий, как бегемот; стройный, как тополь при соответствующем изменении первого компонента могут быть употреблены и по отношению к лицам женского пола: неуклюжая, как бегемот; стройная, как тополь.

4. Особого внимания заслуживает обнаруженная нами неодинаковая степень рестрикции. На наш взгляд, она может объясняться не столько объективными лингвистическими закономерностями, сколько быть результатом интроспекции лексикографов.

В подобных случаях мы сталкиваемся с проблемой верификации помет. Как отмечает Е.Ф. Тарасов [5], составитель словаря обычно действует методом интроспекции, отражая свое видение языка, то есть происходит овнешнение языкового сознания исследователя. Даже на этом небольшом языковом материале можно увидеть отражение гендерных стереотипов: и для «женских», и для «мужских» коллокаций характерно указание на внешность, далее для «женских» типично указание на отрицательные черты характера [ср. 4], а для «мужских» - на поведение. Вместе с тем, малый объем материала не позволяет сделать окончательный вывод о семантике исследуемых единиц.

Мы считаем, что дополнение интроспективного метода результатами ассоциативного эксперимента, в котором эксплицируется языковое сознание больших групп людей, позволит повысить валидность интерпретации данных, так как ассоциативно-вербальная сеть служит - «наряду с текстовым и системным - самостоятельным полноправным способом представления русского языка» [6, т. 3, с. 6]. Это, в свою очередь, позволит дать объективное заключение о характере сочетаемостных ограничений в употреблении языковых единиц, связанных с полом адресата высказывания.

Литература

1. Долешаль, Урсула. О взаимосвязи грамматической категории рода и пола. В кн.: Вербальные и невербальные дейксисы маскулинности и феминности. Под ред. Ю.А. Сорокина и А.М. Холода. Кривой рог, 1997. С. 143-157.

2. Караулов Ю.Н. Типы коммуникативного поведения носителя языка в ситуации лингвистического эксперимента. В кн.: Этнокультурная специфика языкового сознания. Под ред. Н.В. Уфимцевой. М., 1996. С. 67-96.

3. Кирилина А.В. Категория gender в языкознании. - Женщина в российском обществе, 1997, М 2, с. 15-20.

4. Кирилина А.В. Женский голос в русской паремиологии. - Женщина в российском обществе, 1997, М 3, с. 23-26.

5. Ментальность россиян (Специфика больших групп населения России). Под ред. И.Г. Дубова. М., 1997. 476 с.

6. Русский ассоциативный словарь. Под ред. Ю.Н. Караулова, Ю.А. Сорокина, Е.Ф. Тарасова, Н.В.Уфимцевой, ГА. Черкасова. М., 1994-1996.

7. Убин И.И. Лексические средства выражения категории интенсивности (на материале русского и английского языков). Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук. М., 1974.

8. Словарь усилительных словосочетаний русского и английского языков. Сост. И.И.Убин. М., 1995.

9. Холод А.М. Прагматические характеристики родовых форм русских имен существительных и прилагательных. Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук. Киев, 1994.

10. Doleeschal, Ursula. Referring to woman. In: Reference in Multidisciplinary Perspective. Psihological Object, Cognitive Subject, Intersubjective Process. Ed. By R. A. Geider. Hildesheim-Zurich-New York, 1995. Р. 277-298.

11. Doleschal, Ursula. Der kleine Unterschied. Das Suffix -in und die Frage der Bezeichnung von Frauen im Deutschen. - IDE (Informationrn zur Deutschdidaktik), 1995, Heft 3. S. 111-121.

12. Klein, Josef. Benachteiligung der Frau im generischen Maskulinium - eine feministische schimare oder psycholinguistische Realitat? In: Oellers, Norbert (Hrsg.): Akten des Germanistentags , 1987, Tubingen, Теi1 1. S. 310-319.

О.А. Бурукина

Гендерный аспект перевода

Перевод - особый вид искусства. В процессе работы переводчик движется в узком проливе между Сциллой и Харибдой. И теоретик, и практик перевода непрерывно воюют то с буквализмом, то с отсебятиной, то с тем и другим одновременно. Развитие художественного перевода идет в напряженном столкновении противоборствующих начал: верности и вольности, близости к оригиналу и естественной, а подчас и противоестественной отдаленности. Но читатель-то судит по одним и тем же законам и оригинальное, и переводное произведение [1].

Конечно, переводчик может заглянуть (и заглядывает) в словарь. Но оказывается, что не менее существенно заглянуть не только в словари Даля, Ушакова, Ожегова, Евгеньевой, но и в свой собственный, сложившийся на протяжении жизни тезаурус ассоциаций, представлений, взглядов, позволяющих именно так, а не иначе воссоздать оригинал, преобразив и перевоплотив его на языке перевода.

Современная наука рассматривает ассоциации (от лат. associare - приобщать) как способ установления связей между психическими явлениями. Существуют тривиальные ассоциации, которые можно назвать нетворческими. Творческие ассоциации показывают внезапную смежность представлений и понятий. Согласно теории А. Кестлера [3], творчество осуществляется посредством бессознательного синтеза тривиальной, или базовой ассоциации с ассоциацией оригинальной, принадлежащей к другому коннотативно-семантическому полю.

Понятие «гендер» давно уже вышло за рамки грамматики. Это явление широко рассматривается как социокультурный, дискурсивный и психолингвистический феномен [4].

Сегодня гендер - это не примитивная категория рода, а комплекс базовых ассоциаций, которые в синтезе с ассоциациями оригинальными стимулируют творческий процесс.

Как ни странно, в теории перевода явлению гендера уделялось крайне мало внимания. И это особенно прискорбно потому, что игнорирование этого актуального явления могло бы уберечь огромную армию переводчиков-практиков от досадных ошибок и недоразумений, способных перечеркнуть все их творческие находки, свести на нет все их искания и «муки переводческие».

Но если замалчивание проблемы гендера в общей теории перевода хоть и непростительно, но как-то объяснимо, то невнимание к ней в рамках частных теорий просто недопустимо. Особенно в отечественной теории перевода, ведь при работе с русским языком и другими языками синтетического типа с ярко выраженной категорией рода, имеющей порой основополагающее значение, не учитывать ее - непозволительная роскошь, и небрежное отношение к проблеме гендера в переводе чревато серьезными ошибками.

Перевод характеризуется «двуполярностъю», т.к. принимающий решение переводчик постоянно находится между двумя языковыми и культурными полюсами. Текст перевода «бикультурен». Адаптируясь в известной мере к культу ре-рецептору, он никогда полностью не порывает с исходной культурой. В противном случае возникает опасность русификации, к примеру, английского подлинника или англизации русского. Именно поэтому решение переводчика часто носит компромиссный характер.

Процесс перевода - это поиск, связанный с последовательным выбором из возможных вариантов, Осуществляя этот выбор, переводчик постоянно пользуется собственными лингвистическими и когнитивными знаниями, а кроме того учитывает лингвистические и когнитивные знания будущих читателей, отражающие особенности их культуры.

Стремление переводчика полнее передать оригинал, отразить все его характерные черты встречает сопротивление не только самого оригинала, но и принимающей культуры и ее языка. Переводчик не может коверкать или насиловать родной язык («нажал и сломал» - В.В.Маяковский). И недооценка гендерного фактора при переводе может иметь самые неприятные последствия, вплоть до отторжения текста перевода культурой данного языка и неприятия его носителями.

Возьмем для примера переводы нескольких романов известной британской писательницы Б. Картленд, love-stores которой снискали ей не только международный успех и горячую любовь читателей (прежде всего читательниц) во многих странах мира, в том числе и в России, но и высочайшие награды, среди которых Золотая медаль Парижа и Приз Лучшего Писателя Года США.

Так, в романе «A Shaft of Sunlight» В.Картленд использует следующее поэтическое сравнение, весьма распространенное в рамках англоязычной культуры:

«... her eyes were the transparent blue of a thrush’s eggs.».

Переводчица Н. Рамазанова, стремясь передать всю прелесть оригинала, сохраняет данную метафору, чуждую русской языковой культуре, никак не учитывая при этом необычайную значимость гендерного аспекта в данном конкретном случае. В итоге мы имеем нелепое, даже неприличное сравнение, видимо показавшееся приемлемым и редакторам данного «шедевра», попытавшимся лишь несколько сгладить его:

«Виконта поразило солнечное сияние ее волос, голубизна глаз, сравнимая лишь с нежнейшей голубизной яиц дрозда».

Еще пример. В романе «The Lovely Liar» влюбленные дамы сравниваются со спелыми персиками. Для носителя современного английского языка, данная метафора вполне понятна и приемлема, т.к. одно из дополнительных значений лексемы «peach» - «красотка», а другое - «первый сорт».

«Women adored him and fell into his arms like ripe peaches.»

Данная метафора в общем-то понятна и носителям русского языка, ведь молодую женщину в разговорной речи иногда называют «персик». Но эта метафора в русской культуре имеет четко выраженную маскулинную окрашенность, а также некий восточно-кавказский оттенок, ассоциирующийся с неверным употреблением грамматических категорий, в том числе категории рода: «Ай, какой девушка - нежный, как персик!» Поэтому буквальная передача М. Кузиной этой английской метафоры, к тому же некстати отягощенной эпитетом «перезрелые», вызывает не адекватные, а скорее противоположные ассоциации у читателя перевода:

«Женщины обожали его и падали в его объятия словно перезрелые персики».

Единственно приемлемым «полноценным» (по определению А. Федорова) может считаться лишь перевод:

- в котором переводчик соавторствует и может выразить в переводе себя;

- который не игнорирует контекст (в самом широком смысле слова, с учетом гендерных и культурологических особенностей языка перевода);

- который имеет шанс стать оригиналом на новой языковой, художественной и культурной почве. Ведь с точки зрения любого языка все, что на нем написано и на него переведено, - все оригинал.

Но любое оригинальное произведение воспринимается таковым носителями языка лишь в случае соблюдения всех его законов, в том числе и гендерного фактора, зачастую имеющего большее значение, чем многие другие стилистико-грамматические аспекты.

Перевод является весьма важным средством межкультурного общения, поскольку он служит посредником, связующим звеном, помогая носителям одной языковой культуры знакомиться с фактами другой. При этом роль языка, выступающего как средство передачи видения мира представителями иной культуры, крайне важна. Это мировидение в культурологическом смысле является уникальным [5,6], и его передача средствами чужого языка часто оказывается сложной задачей. Именно в этом случае о переводе можно говорить как о процессе «бесконечной приблизительности» [Papegaaij, Schubert] или «бесконечной относительности» [Snell-Hornby], поскольку нет однозначного соответствия между тем, как различные языки отражают признаки реальной действительности.

Необходимость соблюдения гендерно-культурологических особенностей языка перевода усложняет и без того нелегкую жизнь переводчика-практика, заставляя его искать выход из сложившейся ситуации, из виртуального тупика, в котором он то и дело оказывается, разрываясь между необходимостью наиболее полно отразить фактуру оригинала и желанием создать достойный образчик изящной словесности на родном языке.

И помочь ему в этом способны все те же старые добрые друзья - лексико-грамматические трансформации, без которых немыслима работа ни одного переводчика художественной литературы, а именно:

- полная замена лексической единицы, выражающей гендерную специфику оригинала (особенно в случае невозможности использования оригинальных метафор);

- частичная замена (на синоним, органично функционирующий в языке перевода);

- генерализация или конкретизация;

- смысловое развитие;

- слайд и др.

Проиллюстрируем данные приемы вариантами перевода оригинальных эпитетов.

Так, в авторском сравнении, основанном на лексеме «corn-crace» - «дергач/коростель» переводчица М. Ростовцева весьма удачно, на наш взгляд, заменила словарный эквивалент «дергач/коростель» на лексему «ворона», коннотативное поле которой в русской культуре включает устойчивые ассоциации с резким неприятным криком и которая в то же время в полной мере учитывает гендерный аспект в языке перевода и категорию грамматического рода, поскольку лексема «дергач/коростель» мужского рода, а «ворона» - женского:

«... их голоса кажутся нежными, но послушали бы вы их за завтраком, - они каркают, как вороны».

В случае с лексемой «parrot»/ «попугай», также не имеющей в данном контексте гендерной параллели в русском языке, переводчица И. Гюббенет тоже прибегла к ее полной замене, используя лексему «канарейка».

«Когда я поднимался наверх, они трещали, как канарейки».

При переводе лексемы «love-bird»/«попугайчик» С. Горячева и С. Сакин, учитывая гендерную специфику русского языка, применили прием генерализации:

« Вот это та маленькая птичка, которая меня интересует». Но, к сожалению, в данном случае были утрачены ассоциации, вносимые в оригинал корнем «love»/ «любовь».

При переводе следующего предложения из романа «Forced to Marry».

«Like a tiny animal befare of a trap slowly did she come up to the sofa», - переводчица М.Павлычева передала имеющееся сравнение буквально:

«Словно крохотный зверек, опасающийся ловушки, она осторожно приблизилась к дивану».

Но наш взгляд, здесь также необходимо было бы учесть гендерный аспект, использовав, к примеру, прием конкретизации: «Как мышка, опасающаяся мышеловки...»

Несколько новым в ряду общеизвестных лексико-грамматических трансформаций является, пожалуй, лишь слайд, введенный нами впервые в работе «Проблема культурно детерминированной коннотации в переводе» [2].

Слайд, или гендерная лингвокультурная адаптация - это лексико-грамматическая трансформация, подразумевающая минимальное изменение словарного эквивалента в языке перевода в силу языковых, гендерных и культурных особенностей этого языка.

Примерами уместного использования слайда могут служить следующие варианты перевода с английского языка на русский:

«You know, the Queen is huge fat spider!» (В. Cartland, «Crowned with Love») - «...чтобы угодить королеве. Знаешь что? Она огромная жирная паучиха!»

Переводчица И. Гурова вполне закономерно использовала лексему «паучиха», приняв во внимание гендерную специфику русского языка, т.к. существительное «королева» в русском (да и в английском) языке сугубо женского рода, и использование лексемы мужского рода «паук» было бы в данном случае неприемлемо.

Художественное произведение есть не сумма, а неразделимое единство того, что обозначают обычно терминами «форма» и «содержание», и в нем модификация любого элемента, «формального» или «содержательного», приводит к новому произведению, сколь бы ни было мало его отличие от начального. Форма есть стилистически определенный выбор специфических приемов данного искусства, сумма которых составляет художественный язык, ему присущий и в случае литературы неотделимый от языка разговорного.

Литературное произведение, таким образом, тесно связано с языковой системой, в которой оно создается. Но ведь язык не есть слепой носитель мысли, а действенное средство ее формирования. Различие языков есть не различие знаков, а несходство мировосприятия [В. фон Гумбольдт]. Язык, создаваемый мыслью и ее созидающий, присущ духовному миру говорящего на нем народа. При переводе речь идет о перенесении литературного произведения не только из одной языковой системы, но и из одной ментальной сферы в другую, где все отношения и связи, все поэтические истоки не таковы, как в первой. Переводить означает создавать произведение заново, на другом языке. Акт перевода - творческий акт, хотя и вторичный, подчиненный. То, что возникает в результате, есть новое произведение.

Сплошь и рядом приходится заменять при переводе функционально несовпадающие (грамматические, идиоматические) элементы. Суммарно можно говорить об общем несовпадении элементов, составляющих цельность текста, в двух языках и необходимости перестроений для воссоздания стилистического образа оригинала.

В удавшемся переводе в едином звучании текста различимы голоса и автора, и переводчика. И сквозь чистый, совершенный язык переводного текста просвечивает язык оригинала, присущая ему ментальность, мировосприятие. Оба начала сливаются воедино, наподобие голосов в музыкальной полифонии.

Однако эту гармонию способно разрушить даже однократное несоблюдение стилистических и грамматических законов построения текста на языке оригинала и языке перевода в случае недостаточно серьезного отношения переводчика к гендерной специфике данных языков. Как было показано выше, это может привести к настоящей катастрофе, когда приемлемый, по мнению переводчика, буквальный перенос метафоры, преломившись в гендерной плоскости, способен исказить ее оригинальную эстетическую направленность, создавая ложную, а порой и абсурдную, шаржированную картину на языке перевода, вызывая закономерное недоумение, а порой и законное негодование у читателя.

Таким образом, гендерный аспект представляет собой весьма интересную и достаточно сложную переводческую проблему, учитывать которую переводчик (особенно переводчик художественной литературы) просто обязан для создания эквивалентного по содержанию и равного по ценности литературного произведения на языке перевода. Однако, поскольку данная проблема, несмотря на очевидную актуальность для переводчиков-практиков, не была в достаточной степени изучена в рамках теории перевода, нам предстоят еще увлекательные исследования в этой сфере, которые на основе эмпирического опыта смогут не только обогатить переводческую науку, но и помочь переводчикам в их практической деятельности.

Литература

1. Ананиашвили Э. О сущности искусства художественного перевода. В кн.: Литература и перевод: Проблемы теории. М., 1992. 396 с.

2. Бурукина О.А. Проблема культурно детерминированной коннотации в переводе. - Дисс.... канд. филол. наук. М., 1998. 281 с.

3, Вопросы теории перевода в современной зарубежной лингвистке. Сб. статей. М., 1978. 227 с.

4. Кирилина А.В. Гендер: лингвистические аспекты. М., 1999.

5. Халеева И.И. Гендер как интрига познания. В кн.: Гендерный фактор в языке и коммуникации. Иваново, 1999. с.5-9. 6. Халеева И.И. Гендер в теории и практике обучения межъязыковой коммуникации. Доклад на Международной конференции «Гендер: язык, культура, коммуникация». М., 1999.

В.Н. Базылев

Брачное объявление: опыт интроспективного анализа

Человеку не надо дворцов в сто

комнат и апельсиновых рощ у моря...

Человеку надо, чтоб прийти домой ...

и дочка в окно ему навстречу смотрит,

и жена режет черный хлеб счастья.

П. Леонов

Не так давно, разбирая бумаги, я наткнулся на номера старых рижских газет. Сохранившиеся от тех давних времен, когда Латвия еще не была «ближним зарубежьем» и в Ригу съездить было не сложнее, чем в Ленинград, они напомнили мне об одном любопытном обстоятельстве. Именно в этих газетах, когда степень интимности публикаций столичной прессы ограничивалась официальными некрологами и скупыми сообщениями о безвременной кончине имярек, помещенными в траурную рамочку на первой или на последней странице, наши бывшие прибалтийские сограждане смело вырвались на свободное информационное пространство: из номера в номер они печатали брачные объявления. Тогда этот литературно-эпистолярный или, лучше сказать, газетно-публицистический «жанр» казался едва ли не потрясением основ советской нравственности и отечественной журналистики.

Помню, как мы читали и перечитывали строки этих объявлений. Как смеялись со смешанным чувством неловкости (эк, о чем пишут! ) и зависти (ведь вот пишут и не стесняются!) над непривычной рубрикой, полной странноватой информации - возраст, рост, вес, цвет волос и так далее. Как не умели тогда различать в ней глухие, звучащие вразнобой удары человеческих сердец. Новизна жанра оказывалась для нас важнее заключенного в нем смысла, парадоксальный факт соединения сугубо интимного повода и массовой формы обращения заслонял от нас реальные житейские обстоятельства и живые человеческие судьбы, за ним стоявшие.

Сколько воды утекло за эти годы! Как все изменилось - страна, жизнь, мы сами и, естественно, наши представления. Коренным образом перестроилось восприятие брачного объявления. Оно заняло свое место среди всех прочих, в значительной степени утратило первоначальную экзотичность и, можно сказать, для многих превратилось едва ли не в самое занимательное - наряду с детективами, приключенческими и любовными романами - чтиво. Во всяком случае, у меня лично этот тип объявлений вызывает жгучий, хотя, видимо, и не запланированный их авторами профессиональный интерес, о чем - чуть ниже.

Надо думать - не у меня одного. Недавно я прочитал объявление, автор которого (здесь и далее сохраняю в неприкосновенности стиль публикаторов) предлагал «ради повышение результативности объявлений о знакомстве... психолого-филологические консультации женщинам в их составлении». Некоторое время спустя мне на глаза попался другой также весьма любопытный материал - беседа со специалистом по брачным объявлениям В.П. Красовским. Наряду с полезными рекомендациями, выработанными при обработке статистических данных (не могу не привести одну пространную выдержку, так она хороша: «Целые толпы мужчин мечтают о курносенькой. И ни одна женщина не упоминает об этом в описании себя! Все они чаще всего козыряют образованностью, тогда как в запросах мужчин это качество лишь на двенадцатом месте... Самое важное для мужиков - это, оказывается, стройность и обеспеченность») здесь давалась очень точная социальная и психологическая характеристика этого не совсем обычного информационного жанра. Но если есть неиссякаемый поток публикаций - появились и специалисты, советчики...

Можно, однако, отнестись к этому странному жанру как к данности, как к филологическому документу, в самом первом приближении способному сообщить о том, кто пишет брачные объявления, о чем именно в них сообщается, и каким именно словесных образом эта информация оформляется.

Я собираюсь действовать в некотором смысле как графолог, который пытается по почерку угадать характер писавшего, и, следовательно, буду, принужден каждое слово принимать на веру и, как говорят французы, «au pied de la lettre», то есть буквально. Мне придется подчас наделять, быть может, случайное словосочетание или настрой интонаций значением едва ли не исповедальным. Это, вероятно, наивно. Тот же специалист по брачным объявлениям небезосновательно считает, что «самое главное - это то, о чем не сказано, то, что остается за рамками объявления. Поэтому, с определенной точки зрения, фраза: «Ищу спутника жизни» - наиболее информативна. Каждый домысливает все, что угодно. Но это - с точки зрения информативности, эффективности воздействия. Почему-то, однако, люди об одном - пишут, о другом - умалчивают, на третьем - прямо-таки настаивают.

Мне хочется сохранить за брачным объявлением характер непроизвольного высказывания, увидеть в нем своего рода «скоропись духа» даже в том случае, когда на самом деле оно было результатом осмотрительного и взвешенного сочинительства и даже натужного усилия. Не отрицая специфику этого «особого жанра», справедливо уподобить его семантику семантике мелких, непроизвольных жестов, манеры подавать руку, вести беседу. Вместе с тем подчеркнем двухмерность, двойное значение брачного объявления: в двух строчках - человеческая душа, и в этих же строчках - срез времени, зеркало общества... и шкала социальных ценностей, и тенденции моды, и настроения толпы.

Ненаписанная драматургия, неразыгранный театр - вот что такое сегодняшнее брачное объявление. Строит принять эту гипотезу, и связь малого с большим, случайного с закономерным утратит значительную меру своей проблематичности. И станет тогда важным не сам по себе факт этой связи, но конкретный способ, которым эта связь осуществляется (или не осуществляется) и может быть осуществлена. Стоит согласиться с нею, и в одночасье обнаружится громадная художественная энергия, в сжатом виде заключенная в непритязательных на первый взгляд «двух строчках»...

Надо только избавиться от утилитарно-практического подхода к брачному объявлению, переключиться с забот о повышении его результативности на его восприятие именно и, прежде всего как зеркала общества, что и подразумевает обнаружение в нем среза времени и отзвука человеческой души. Надо отказаться от статистического метода, при котором рассматриваются только типичные объявления, а оригиналы типа: «Я клевый чувак. Хай!», - в расчет не берутся.

Очень даже берутся! Прежде всего и берутся! Потому что чем индивидуальнее, чем необычнее интонация, тем ярче и крупнее проступает личность, чем больше разброс частных высказываний, тем отчетливее и полнее возникает ощущение общего, целого.

Объявление «Я клевый чувак. Хай!» в этом отношении ничуть не хуже любого другого. Какой «отзвук» личности различим в нем? Может быть, это какой-нибудь современный «Елизаветь Воробей», некогда призванный к жизни в литературе и мире автором «Мертвых душ»?

А вот воистину чеховский «человек в футляре» сообщает, что будет рад познакомиться «с людьми, ведущими любой здоровый образ жизни... О себе: вегетарианец, не пью, не курю, йога, кос. мыш.», даром, что Беликов о «кос. мыш.», естественно, слыхом не слыхивал.

Вот, может быть, Макар Девушкин из «Бедных людей» смиренно признается: «Хотел бы иметь друга-собачку. Желательно колли (бесплатно)». А рядом словно бы разлегся поперек людной улицы родной брат горьковского Алешки из «На дне»: «Не хочу идти в армию!» - и все тут... Здесь будто бы потомки героев-махинаторов «Золотого теленка» предлагают «саксофон, неисправный, из хорошего металла» и «немецкое старинное пианино черного цвета» (тоже нашлись «коммерсанты»!). А тут, не исключено, новоявленный Козьма Прутков сулит прислать наложенным платежом собственный сборник стихов с автографом и поистине неповторимым названием - «Жизнь? Кленово!».

И пусть меня не пытаются убедить в том, что нет абсолютно никакого смысла в шуточных, должно быть, объявлениях: «Лабиринт Корвина нарушил естественный баланс миров. Должен быть второй Логрус. Ждем». Или: «Неинор! Как же ты посмел дерзить Орм Эмберу». Или: «Сын Хельги Шоц! Будь осторожнее, когда входишь во владения Неназываемого! Когда-нибудь тебе мифроловые доспехи не помогут». Я поверхностью кожи ощущаю нешуточность этих шуток, точно так же, как улавливаю нечто от самого мессира Воланда (иначе говоря - от Гофмана, от Гоголя, от Булгакова) в таком вот и в самом деле незаурядном объявлении: «Колдунья (магистр, пожилая немка): любовная магия, приворот, заговор на возвращение в семью. Мейер Вильхельмина Адольфовна. Хелена (секретарь)».

Да, но ведь все это отнюдь не брачные объявления, - скажут мне. Тем паче, господа, - отвечу я, - тем паче! Брачное объявление таит в себе куда больше энергии непредвиденного, странного, гротескно соединяющего в себе правду и ложь, исповедь и фарс, смешное и страшное, - куда до них «просто» объявлениям! Здесь, что называется, один шедевр наступает на пятки другому! Какая-нибудь умиленная расслабленно-старческая интонация («хочу любить, страдать, гореть, дарить цветы и песни петь, все время на руках носить, и лишь одну тебя любить») теснится зловеще-игровым вариантом («длинные, теплые пальцы, черные усы и горячее сердце сорокалетнего мужчины, с высшим музык. образ., постараются выполнить любую фантазию и каприз одинокой леди на ее территории в дневное время»). А этот последний вчистую и по всем статьям перекрывается абсолютным, на мой вкус, шедевром жанра: «Хочу отдать то, что имею, очень хочу получить то, чего так не хватает. Люда», - в котором чуткий читатель, думается, уловит и «отзвук», и «срез», и «зеркало», и, как уже было обещано, всю «шкалу социальных ценностей» в придачу.

И в то же время - какая толчея, какой хаос, какой диссонирующий спор ведут все эти голоса, словно бы пытаясь перекричать друг друга, докричаться до кого-то третьего! Ни дать, ни взять - идеальная иллюстрация к идее А. Моля о современной «мозаичной культуре», которая лишена структурной целостности и ценностной иерархии, или к убежденности нынешних постмодернистов в том, что установка на фрагмент вместо целого и плюрализм становятся сегодня отличительными чертами творчества.

По первому плану проходят сексуально озабоченные люди. Именно они составляют дурную репутацию «жанра», наряду с идущими след в след за ними искателями наживы, корыстолюбцами.

Между тем ничего неестественного ни в том, ни в другом, на мой взгляд, нет. «Сексуальная революция» на территории нашего отечества - худо ли, бедно ли - свершилась, с ней приходится считаться.

Вот девятнадцатилетний парень «с признаками легкой депрессии» обращается за помощью к женщине, «которая могла бы поделиться опытом во всех областях жизни». Скромно, даже несколько завуалировано.

Вот другой парень, на пару лет постарше, прибегает к более жесткой лексике: «Ищу опытную секс-наставницу или секс-напарницу. Начальный опыт имеется, хочу стать асом. Обязуюсь быть добросовестным учеником (партнером)». Здесь, тем не менее, ощущается некоторый привкус юмора.

Молодой человек двадцати пяти лет «мечтает удовлетворить женщину или девушку всеми мыслимыми и немыслимыми способами». Что ж, назвал вещи своими именами. Прямолинеен или уже жертва навязчивой идеи?

«Милые женщины! Я вас люблю. Дома у вас подарю вам греческие ласки и дар любви (осваиваю). Пишите Рыбы, Раки, Тельцы, Козероги и все ост.». М-да-с, курьез, конечно, в особенности эти «осваиваю» и «все ост.». Но ведь и мимо пройти, согласитесь, трудно - во всяком случае тем, кто, как и я, ни бельмеса не понимает ни в «греческих ласках», ни тем более в «дао любви»...

Итожу рубрику абсолютно симметричными объявлениями, которые схватывают, по-моему, самую суть темы «брачное объявление как символ сексуальной раскрепощенности», а в каком-то смысле даже ее «закрывают». «Опытный специалист обучает технике любви. Практика - очно, теория - заочно».

«Дорогие друзья! С целью усиления борьбы со СПИДом и вензаболеваниями в Н. Новгороде и других городах объявляется конкурс на замещение вакантных должностей руководителей подразделений «Гей», «Лесба», «Группа» и «Нудист».

Когда «симпатичная москвичка, бывшая спортсменка... желает познакомиться с мужчиной», и в перечне обязательных его качеств («благородство, интеллект» и пр.) помещает словосочетание - «с машиной», тут спорить нечего: обозначен предмет торга. Когда «молодой москвич», уклоняясь от автохарактеристики («подробности при встрече»), заявляет - «имею дачу», тут тот же случай. На «брачном рынке» на каждом шагу встречаются курьезы: мужчина, «имеющий квартиру и мягкий характер», готов вступить в брак с женщиной, «имеющей хорошую фигуру», - парадоксальность здесь очевидна и на уровне предложения, и на уровне спроса, и, в особенности, в сочетании того и другого. Или; «постараюсь решить ваши проблемы в обмен на решение моих», - формулировка, достойная стать эпиграфом ко всей этой, весьма многочисленной, группе объявлений, составленных по принципу «ты - мне, я - тебе», или, как совершенно спонтанно, по всей вероятности, но весьма точно написал один из авторов: «ты оцени..., я оценю...».

Да, действительно, здесь уместен метод сравнительной оценки. Здесь в лучшем случае мена, в худшем - купля-продажа. Здесь не кажется странным требование к возможному соискателю (соискательнице) быть «с жильем и материально обеспеченным», и не должно раздражать из номера в номер повторяющееся объявление некоей «блондинки, москвички, женщины-подростка», в котором с маниакальной настойчивостью повторяется одно и то же: «У вас квартира, машина, дача», «У вас дача, а/м, квартира»... Красиво жить не запретишь, тем более не запретишь мечтать об этом.

Другое дело, что характер этой мены-купли-продажи колеблется в весьма значительных пределах - от наглого обещания «юной девственницы подарить право первой ночи (а может, и следующих) мужчине, сделавшему дорогой подарок» и сутенерских посулов «мужчины с необыкновенно нежной душой, тонко чувствующего женщину, внести» в ее «одинокий образ жизни положительные перемены», при условии что «она» (или, вернее сказать, «они») «не бедны», до, положим, более или менее введенных в рамки приличия, не в последнюю очередь с помощью юмора, объявлений типа: «Золотая рыбка составит счастье старика (от сорока) без жилищных и материальных проблем, а главное - без старухи»; или «Молоденькая хорошенькая девчонка ищет суперсостоятельного крокодила, можно до семидесяти лет».

В указанных пределах располагаются десятки, если не сотни обращений, в которых вас покупают, а себя - продают, доходя подчас до, казалось бы, сегодня уже немыслимых наивности и нарциссизма. Особенно, что вполне естественно, усердствуют в последнем женщины: «Для настоящих мужчин! Имею все необходимые качества для женщины», «приятная во всех отношениях москвичка с очевидными крупными достоинствами», дама «большой сексуальной ориентации»; «элегантная дама», «дама высокого стиля» и, наконец, шедевр из этого ряда - «красивая леди, элегантная, изящная, наделенная душевной тонкостью, пониманием прекрасного, знанием этикета, безупречным прошлым, творческой профессией».

Но не эта лукавая женская готовность идти на поводу у вкусов гипотетического «настоящего мужчины» способна покорить современного «джентльмена». Его «проймут» не воплощенные абстракции мифа, а скорее уж - скажем так - мифологизация реальности, ее преображение, когда она остается узнаваемой и в то же самое время изменяется волшебным образом. Вот почти идеальное в этом плане обращение-обещание: «хотели бы вы после утомительного рабочего дня, приоткрыв дверь своего дома, вдохнуть приятный аромат душистого пирога, тонкий запах румяной жареной курочки? Открыть дверь дома, где вас встретят нежные глаза вашей жены и ее ласковые заботливые руки? Если да, то...»

Вот и мужчины, в массе своей настроенные куда более трезво (по крайней мере, на собственный счет), сообщают о себе: «мастер на все руки» или, чуть скромнее, «могу делать мелкий бытовой ремонт». И, представьте, такие, вероятно, пользуются «спросом» - по крайней мере, у тех женщин, которые, подобно владелице «дочки восьми лет» и «садового участка», хотели бы встретить человека «порядочного» и «с умелыми руками».

Ничего не поделать - на всем пространстве нашего отечества идет сегодня борьба за выживание, чему мы еще обнаружим немало доказательств.

В дело, однако, идут и «приглашения на яхту», и обещание путешествия на юг - от «недельной поездки на Черное море» до «совместного отдыха в Крыму (июль-август)». Отличным «манком» может считаться перспектива переселения из провинции в Москву, а также обещание «выезда в дальние страны». В этой категории объявлений чемпион такое: «Рада интеллигентному супругу. Возможна поездка за границу к моим родителям, где дорогой осуществит научные труды с успехом».

Здесь, однако, брачная сделка рискует стать просто сделкой, фикцией, прикрывающей чисто деловой интерес. Так, «две обаятельные деловые женщины» хотели бы построить свои отношения с «двумя не менее обаятельными деловыми бизнесменами» на основе «взаимной выгоды». Так, женщина, сообщающая о своей готовности вступить в брак с «состоятельным господином», не скрывает: «Желательно предоставление высокооплачиваемой, интересной работы». Остается предположить, что если бы в этих случаях практическая часть запросов реализовалась сама собой, то никаких «лирических» поползновений могло и не последовать вовсе.

Брачная «стихия», если так совершенно условно можно выразиться, иссякает здесь окончательно. Побеждает «мена-купля-продажа». Интересы бизнеса заглушают живые интонации и «призвук личности». И мир тотчас становится серым, сумеречным, скучным, как позавчерашняя газета...

На первый взгляд, может показаться, что прав специалист по брачным объявлениям и в большинстве случаев их подоплекой является в той или иной мере проявленная корысть. Так, для мужчин, по его данным, «обеспеченность» партнерши стоит на втором (после «стройности») месте, хотя лишь седьмая часть подателей объявлений мужского пола «заявляет о своем благосостоянии». И вообще, если верить статистике, «материальная состоятельность - основное, что интересует авторов брачных объявлений». Быть может, это и так, что не мешает, однако, в полной мере проявиться и совсем иным, куда менее корыстным мотивам.

Специалист по объявлениям рекомендуют их авторам в начале сообщения ставить некое «ключевое слово» - понятие, «кодирующее» и предложения, и запросы, ставящее акцент на самом главном, решающем моменте. Оно может быть, как видели, сведено к фатальной «триаде» - «квартира, машина, дача». Но с не меньшим успехом «ключевое слово» может вырваться за рамки утилитарности и выгоды. Не скажу, что в статистическом отношении нижеследующий вариант является преобладающим, но его заметность и, более того, внутренняя значительность являются для меня бесспорными: ищут нормальных отношений, мечтают о встрече с надежным человеком, заявляют о серьезности своих намерений...

«Нормальные девчонки, напишите мне!» - молодежно - задиристая формулировка. «Познакомлюсь с девушкой, для которой еще хоть что-то значат нормальные человеческие отношения!» - здесь уже привкус первой горькой встречи с реальностью, «хотелось бы для нормальных отношений встретить приличного мужчину», «познакомлюсь с женщиной с нормальным характером, т.е. не считающей себя центром вселенной», - здесь уже знание жизни, то самое, которое нередко оплачено немалой скорбью... Слово «серьезно» иногда оказывается в самых курьезных сочетаниях: «Пусть мне напишет девушка, и не просто так, а серьезно!», «серьезно познакомлюсь с симпатичной, доброй и ласковой девушкой». Еще одно - «хороший»: «Ищу мужчину хорошего и доброго для хороших отношений», наконец - «надежный» в самых разных вариантах: «Серьезный, неглупый, надежный хочет найти надежную...», «познакомлюсь с девушкой, спокойной, терпеливой, способной помочь в трудную минуту», «ищу жену добрую, спокойную, верную и способную верить, надеяться, терпеть, прощать и любить». Вот, как кажется, чемпион категории: «Маленькая хулиганка, с трудным характером, жил. и мат. проблемами и всеми вытекающими отсюда последствиями, ищет друга - доброго и терпеливого. Может рискнете перевоспитать?!»

Как видно, не так уж безнадежен среднестатистический отечественный автор брачного объявления - ему присущ весьма широкий спектр надежд и объявлений. В ряде же предложений отмечу в качестве «ключевого слова» достаточно неожиданное - «неординарный». Не берусь утверждать, стоит ли за ним преувеличенное сверх меры самомнение или действительная самобытность судьбы и характера. Важно другое - никто, оказывается, не хочет быть «как все», каждый ощущает свою неповторимость и даже готов подчеркнуть ее, вступая в обезличенный поток типографского шрифта на газетной полосе.

От чего бегут эти люди, которых социологи и психиатры с немалым правом называют «неблагополучными»? Какие побудительные причины заставляют их прибегать к достаточно неординарному способу контакта с внешним миром?

Прежде всего они бегут от одиночества, пытаются преодолеть ситуацию, которая, в первую очередь, и характеризуется ослаблением и затруднительностью этого контакта. «Одиночество для человека несколько неестественное состояние. Вам не кажется?» - вопрошает некто. «Ищу девушку для совместной борьбы с одиночеством»; «наверное, это крик души, но я устал был один», «на душе одиноко», «душа «позаросла бурьяном» Иногда это происходит под защитой шутки: «Милые женщины! Помогите избавиться от тоски. Днем работаю, вечером тоскую. Вечером работаю, днем тоскую». Иногда - резко, как крик: «Был женат, в редкие свободные дни гадко дурнею. Помогите выйти из пике». Иногда - просто, даже почти весело, но так, что горло перехватывает: «Скрасим одиночество перепиской! Парень, 28 лет, фельдшер, инвалид второй группы, люблю природу, путешествия, котов, смех, гороскопы, философию, готовить. Пишите, что хотите». И всегда спасением от одиночества, тихой пристанью в море житейских неурядиц им видится одно и то же - то, для чего весьма, быть может, неточным, но бесспорно «ключевым» определением становится одно слово.

Они не уверены в формулировках и, вероятно, не слишком разбираются в границах понятий и их оттенках. Кто-то пишет: «познакомлюсь для души», «хочется внимания и заботы в ответ на нежность и тепло», «ищу спокойную, обычную женщину, которая не ждет звезд с неба, а ждет любовь, верность, семью», - как бы вслепую, на ощупь, приближаясь к этому самому «ключевому слову». Они на каждом шагу впадают в ересь словесной путаницы, употребляя выражения-эрзацы, слова-заменители: «ищу красивую душой, телом женщину, для которой секс явл. праздником души и тепла, а не орудием вымогательства», «познакомлюсь с обаятельной женщиной, для которой секс - источник жизни и вдохновения», «сколько нежности, сколько нерастраченной ласки подарю сексуально одинокой женщине», - пока, наконец, не выходят на точное обозначение искомого. И тогда становятся совсем не важны конкретный подбор слов в том или другом объявлении, его интонация - от сдержанной и лапидарной («хочу любить и быть любимым») до взвинченно-эмоциональной («пожилой интеллигентный отшельник ищет сударыню, любимую до слез»), - слово найдено. И это слово, разумеется, - «любовь».

Тут бы и отдохнуть душою самому автору. Тут бы ему и расслабиться в тихом умилении перед наконец-то обретенной в столь диковинном жанре «человеческой душой». Не тут-то было - не дают расслабиться поиски максимально четкого «среза времени», ради чего впору и душой пожертвовать. Впрочем, она, душа эта самая, вне времени и пространства не обретается. Она поневоле принимает самые причудливые очертания, совпадающие с рисунком этого времени и этого пространства.

«Выйду замуж за мужчину, который сможет каждый день покупать детям фрукты».

«Осталась с ребенком совсем одна. Ищу покровителя своему двухлетнему сыну. Нужна материальная и, главное, моральная поддержка».

«Я молодая, симпатичная беженка, имею дочь, квартиры нет. Есть ли рыцарь, который согласен стать моим мужем и отцом девочки?»

«Сломленная попытками пробиться в этой жизни, хотела бы обрести моральную и материальную поддержку».

«В мире, где все покупается и продается, откликнитесь, кто еще может любить не за что-то».

Вот и произнесено другое «ключевое» для моего анализа слово, которое кратчайшим образом способно вывести нас к образу, скажу по-научному, континуума или хронотопа нашего теперешнего обитания. Это слово «мир».

Податели объявлений сами же пытаются подыскать этому миру определение: «сумасшедший», «трудный и неподвижный». Еще его можно было бы назвать бесприютным, то есть таким, в котором, как говорит один из самых пронзительных «униженных и оскорбленных» героев Достоевского Мармеладов, и идти-то больше некуда в самом прямом и безжалостном смысле этих слов - идти некуда.

«Буду рад знакомству с простой женщиной, которая сможет приютить у себя в квартире или деревенском доме скромного мужчину».

«Милые вы мои московские красавицы! Помогите, пожалуйста, замерзающему Дон Кихоту найти Дульсинею с жилпл.».

«Москвич, давно разведен, встречусь с близкой душой женщиной, имеющей (увы!) место, где жить вместе, вдвоем».

«Не имею ничего, отдам всю любовь и ласку бескорыстной москвичке, жильем обеспеченной».

«Женщина, имеющая взрослого сына, познакомится с мужчиной. Живу с родителями»

В каждом из этих объявлений - свой лад, своя интонация, свой определенный подбор слов. Их трудно спутать, как трудно спутать житейские ситуации, в них отразившиеся. Однако все эти объявления и все эти ситуации вписаны в один и тот же окоем обездоленности, заброшенности, безразличия, которым отличается «срез» «нашего времени», «пространство» нашего сегодняшнего существования. Эти позывные одиночества и неустроенности никак не спутаешь с требованиями «квартиры, а/м, дачи», с попытками осуществить выгодную мену или удачную куплю-продажу, хоть они и располагаются в одном времени и пространстве и, казалось бы, порождены сходными причинами. Здесь иное, совсем иное, отличающееся от предложения «мены-купли-продажи» как поданный в эфир сигнал «SOS» отличается от коммерческой рекламы пробковых поясов или надувных лодок, хотя и эти последние вполне могут пригодиться при спасении на водах.

Здесь, может быть, крушение идеалов и надежд целого поколения, даже, вероятно, несколько поколений, воспитанных и воспитавших себя в уважении к духовным ценностям, представители которых сегодня, скрепя сердце или стиснув зубы, сообщают о себе: «не спонсор», «не пью, не курю, деньги совсем зарабатывать не умею», «люблю настоящую литературу, к бизнесу не способен, в остальном нормален».

Целый большой мир остается где-то за пределами таких объявлений с их малой площадью, неминуемыми умолчаниями и неизбежной скороговоркой. Но какой-то своей частью он все же в них обязательно присутствует - сумасшедший, трудный, неподвижный, бесприютный... И отстаивая свое «внутреннее я», может быть, воздвигая последнюю защитную перегородку между собой и этой внеположенной и давящей громадой, может быть, из самых последних сил отчаянно сопротивляясь, человек негромко так, словно бы для себя самого, пишет: «Я не осуждаю этот мир, но часто предпочитаю ему другой, созданный моим воображением», - и, обращаясь к пока что не известной ему, им еще не найденной спутнице, добавляет: «Вот если бы я мог взять с собой и тебя...»

Когда читаешь брачные объявления все подряд, возникает довольно странное чувство: рядовая информация постоянно тяготеет к тому, чтобы перестать быть ею, все время ощущается установка авторов на исполнение самых разных, иногда весьма далеких от их «естества» социально-психологических ролей.

В самом деле - в течение одного только дня (я уже не говорю - месяца или года) человек постоянно меняет свои ориентации. Он попеременно выступает в качестве мужа, отца, согражданина (в городском транспорте) и сослуживца (на работе), приятеля и друга, может быть, возлюбленного или жаждущего им стать, снова согражданина, и снова отца и мужа, и так далее, и тому подобное. В соответствии с этим он без всякого усилия меняет ролевые установки на подсознательном уровне и в то же самое время совершенно сознательно (и даже старательно) действует, таким образом, каким представляет себе наилучшее исполнение той или иной своей роли.

Вот и в брачных объявлениях происходит примерно то же самое. Только еще заметнее эта установка, очевиднее старательность, а зачастую - что греха таить - и неловкость... Каждый пишет то, что ему подсказывает его опыт и чутье. Каждый мобилизует всю свою фантазию на свершение своего рода «творческого акта», собираясь с силами, как собирается актер при выходе на сцену за мгновение до кульминационного момента роли и сообразно своему «таланту».

На помощь, разумеется, приходит «художественный» опыт, полученный из популярных любовных романов, широко известных телевизионных сериалов, из эстрадных шлягеров и дешевых видеофильмов. Ни в одном из этих источников авторы, что называется, за словом в карман не лезут, «лепят» что им в голову взбредет - и «последним» словом объявления, таким образом, нередко становится «первое» слово, а точнее - первое попавшееся. Оформление расхожего штампа завершается сразу же после его рождения: на страницах газет, помещающих брачные объявления, нередко царит то, что называется «кичем».

Это, однако, вовсе не означает, что творческое усилие отсутствует вовсе, что здесь не рождаются своего рода шедевры. Порой одни восходят к народному лубку. Другие исполнены самоиронии и сознательного алогизма, которым мог бы позавидовать сам Хармс. Ирония позволяет преодолеть неловкость в процессе исполнения непривычной и достаточно двусмысленной роли. Алогизм придает высказыванию самоценность и в то же время как бы поднимает автора над ним.

Можно сказать, что брачное объявление располагается в области, пограничной между рядовой информацией, психологической прозой, лирической поэзией и безымянным народным творчеством. «Безымянным» в широком, разумеется, смысле слова, поскольку каждое объявление подписано, к каждому приложен адрес или телефон. Это творчество безымянно, анонимно именно потому, что у него тысячи имен, тысячи адресов и тысячи телефонов.

На первый взгляд, такое сочетание кажется полным абсурдом. На самом деле оно в высшей степени естественно. В нем выражаются напряженные отношения между тем, чем является человек на самом деле, и тем, чем он хочет казаться, между тем сокровенным, что он собирается сообщить, и тем, что его сообщению суждено появиться на газетной странице где-то между рубриками «Продажа недвижимости» и «Ищу работу». В брачном объявлении человек предстает таким, каков он есть, каким он сам себя представляет и каким он хотел бы, чтобы его представляли другие.

Обращает на себя внимание необычайная пышность и вместе с тем банальность лексикона. Высокие слова становятся неким общим местом, нередко обозначают не слишком понятные самим авторам начала, качества, отношения. Косвенным образом это свидетельствует об определенной девальвации нравственных ценностей, но то и дело пуская в ход словесные штампы, люди снова и снова идут на штурм любовного «Олимпа».

Они призывают: «ваша духовность и тонкость желательны» (другой вариант того же автора - «одухотворенность и задумчивость желанны»). Они предлагают «встречи в море искренних страстей» и мечтают о «простых и высоких встречах» (вариант - о «нежных и трепетных»). Наконец, они жаждут отыскать «страстную душу, которая хочет быть сожжена сумасшедшей мистической страстью и жить в таком огне».

На первый взгляд, этот «перебор» нелегко превзойти. Не тут-то было. Трудно даже представить ту по-восточному затейливую «образность», к которой подчас прибегают авторы: «москвич, одинокий тюльпан, познакомится...», «познакомлюсь с нежной, как лепесток розы, девушкой»; «два нежных бутона розы вянут без тепла и ласки».

Впрочем, экзальтированность может вполне обходиться и без этих диковинных оборотов. Достаточно ощутить призывную, взвинченную интонацию: «Любимый, единственный, неповторимый, я очень жду тебя и надеюсь, что ты есть. Жду и верю». Это, конечно же, не вопль, а его старательная имитация. Или: «Здравствуйте, замечательная девушка! Спасибо Вам за то, что Вы такая! Если Вы напишете, то Вам обязательно ответит парень...» Это «Вы» с заглавной буквы, это «спасибо» свидетельствуют, пожалуй, о том, что перед нами человек «с подходцем», по-старинному - сердцеед.

Нередки объявления-«новеллы» или даже «трактаты» о любви, которые ничего не стоит развернуть в многолистное повествование:

«Милая моя! Ты где-то рядом, и пока еще так далеко. А я уже не могу без тебя, без твоих губ и рук, без тебя всей! Ты прекрасная и обаятельная москвичка, внешне очень сексуальная, у тебя шикарная улыбка и испепеляющий взгляд. Ты молода и стройна. Ты мужественная и сильная, и в то же время нежная и беззащитная, и любовь в жизни значит для тебя не меньше, чем для меня. И лишь тебе одной я отдам свое сердце и всего себя... Не потеряй меня!» (Вот она - клишированность мышления: интонация «тащит» в одну сторону, а «шикарная улыбка, и испепеляющий взгляд» - в другую).

«Если где-нибудь найдется мужчина, который с серьезными намерениями захочет и сможет понять непростую натуру 38-летней свободной Рыбы, которая понравится ему не только своими достоинствами, но и недостатками; мужчина, в котором есть сила и надежность стать ей другом жизни; мужчина, которому она захотела бы стать верной и надежной подругой, - пусть он напишет ей! О Рыбе...»

Эти точки с запятой, эти «который» и «которая», эта бесконечная фраза, составленная как бы с придыханием, вызывает зависть - автор, что называется, не боится чистого листа бумаги...

И вот все ближе, ближе момент; когда скромное газетное объявление готово превратиться чуть ли не в стихотворение. Этот момент весьма важен при переходе от себя «реального» к себе же - «идеальному», от того, какой есть, к тому, каким хочешь казаться. Простая рифмовка слов есть уже некая причастность «высокому». Этот момент перехода от прозы к стиху не слишком заметен, поскольку и прозой можно продемонстрировать «нежность и трепетность» чувств сверх всякой меры и самыми различными способами: на лирический лад, например, - «Мы с тобой комочек счастья, любви и тепла», на лад «рыцарской баллады» - «Очаровательная принцесса или Золушка, ищущая неземной любви! Доблестный рыцарь из страны Иллюзий увезет Вас на белом коне в волшебный мир исполняющихся грез, оживших сказочных героев и безмерного счастья. У рыцаря все в порядке, хорошая внешность, ученая степень, свой бизнес, достаток» (как характерен этот переход от «грез» о «неземной любви» к «бизнесу» и «достатку», - видимо, нынче без «прозы» никакой «поэзии» не выстоять, не выжить).

Переход к стихам начинается с какого-то «бормотания», при котором делается робкая попытка рифмовать концы строк: «Очень трудно на это решиться, переломить себя и с объявлением обратиться о том, что ищу тебя». Следом обрисовывается известная ориентация на «серьезную» поэзию со своим ритмом и размером: «Хочу любви, хочу тепла, но не имею, хочу, чтоб ты ко мне пришла. Не пожалеешь». А там уже рукой подать и до в самом деле индивидуальной поэтической интонации, которая не может не расположить к автору: «Если Вы сидите дома и грустите почему-то и, не зная, чем заняться, грустно смотрите в окошко, подойдите к телефону и случайно позвоните. Вам ответят и, быть может, пригласят на чашку чая. Так решайтесь и звоните, Вам ужасно будут рады. Поскучаем лучше вместе, чем грустить поодиночке».

Разнообразны поэтические ориентиры - от пародирования известных опереточных арий («Устал синеть я у чужого огня. Ну, где же печка, что согреет меня») до настоящей народной частушки или лубка («В предвоенной шкуре Тигра появился я на свет. Водолей по Зодиаку. Отца, матери уж нет. Ростом с Пушкина удался. Бакенбардов нет, усов. Слов на ветер не бросаю. Нежен, предан и здоров», «Солнце катится на лето и растаяли снега. Без любимой, счастья - нету в этой жизни ни фига»).

Обращение к стиху - всего лишь один из «полюсов настройки» брачного объявления (отрезвляющий противовес составляют публикации типа: « Возможно сожительство. Остальное покажет время»; или, в более смягченном варианте: «Давай встретимся, поговорим, а там - видно будет»). Но этот «полюс» необычайно важен: пусть даже просто «проболтанные» стихами объявления говорят не только о значении, которое публикатор придает им, но и о той значительности, которую сам он обретает в собственных глазах.

Люди, как уже говорилось, бегут усредненности и серости, они настаивают на собственной незаурядности, всегда готовы ее придумать и преувеличить. А потому не скупятся на самохарактеристики, которым любой мог бы позавидовать. «Простой русский парень» так аттестует себя: «романтическая душа, лирическое сердце, умелые руки и трезвая голова». Некто «мат. и жил. обеспеченный» сообщает о себе: «очень интересен внешне и внутренне». «Спокоен и учтив», «общителен и красив», «замечательный, чуткий, контактный» и, наконец, коротко - «хорош собой»... Отражением этого потешного нарциссизма в мужских объявлениях становятся и фразы вроде «увы, полагаю, отвечу не всем», «если вы не уверены в себе, не пишите», и «без этих данных прошу не писать». Объяснение этой малосимпатичной фанфаронады отыскалось в словах еще одного чеховского «человека в футляре», заключившего перечень требований, которым должна отвечать его будущая избранница, «писаная красавица», так: « Просто симпатичным мои извинения, т.к. хочется праздника!» Все-таки - мотив.

Особенным почетом пользуется причастность искусству. Это проявляется то в шутливом приглашении: «Любимый художник Кустодиев. Хотелось бы поговорить об этом с мужчиной до 45 лет», то в ни к чему не обязывающих саморекомендациях: «Девушка прекрасной души! Нестареющий гений ищет тебя!», то в несколько настораживающих заявлениях о «культурной ориентации», «красивая, эффектная, преуспевающая леди... драматург, ген. директор фирмы»; или: «преподаватель с культурно-духовной ориентацией». Мне запомнились два объявления, поданные иностранцами. В них на самом видном месте были поименованы литературные склонности искателей - «канадец, инженер, поэт, автогонщик ищет...», «успешный американец, врач и писатель, ищет...» - из чего я сделал вывод, что иностранцы уже осознали: русскую женщину без таланта, без художественной одаренности не завоюешь.

Но как ни хочет «загримировать», «нарядить» себя человек, его душа все равно просвечивает сквозь самую диковинную, самую далекую от его действительной сущности личину. Поэтому со всех точек зрения предпочтительнее (и, безусловно, значимее для гипотетического адресата) те сжатые, даже огрубленные фразы, в которых люди пытаются соотнести себя со временем и миром, в которых определенным образом происходит выяснение отношений человека с жизнью: «обеспеченным не скажусь, независим вполне», «не энциклопедия, но и не пустой», «ничего особенного, может есть и достоинства», «вроде симпатичный», «вроде приличный», «не спонсор, а потому - не бессильный». Наиболее привлекательными, на мой взгляд, являются те брачные объявления, авторы которых пытаются сообщить читателю о достаточно серьезных своих намерениях и в то же время передать собственное ощущение несерьезности жанра, к которому по необходимости они вынуждены обратиться. Именно в таких объявлениях сполна реализуется юмористическая интонация, всякий раз - на свой лад, всегда направленная к построению некоей «игровой модели», в которой уже прикинуто распределение ролей и подготовлено возникновение определенной атмосферы,

«Мужчина жизнерад., средних лет, ищет женщину доброго нрава для разговора о погоде»; «познакомлюсь с женщиной для решения жизненных проблем»; «Тигр, Лев, окрас светлый, глаза серые, зубы белые... с логовом... ищет домашнюю хозяйку, москвичку с клеткой», «предлагаю собачку, тачку, дачку и себя в придачку», «предлагаю во временное, безвозмездное, длит., но не очень частое пользование муж.», «хочу пострадать от любви к неженатому московскому родственнику Рокфеллера, при том немеркантильна», «приглашаю к себе на лесную ферму у озера под Москвой для корректуры исторического романа о викингах. Нервных прошу не дергаться», «полусвободный, но симпатичный фантазер отпустит грехи кающейся Марии-Магдалине, просто Марии или Маше».

Здесь, что называется, всего понемножку - и необходимая информация, и определение намерений, далеко не всегда окрашенных сентиментальностью и вовсе не обязательно связанных с матримониальными планами, и элемент неожиданности, придающий объявлению игровой характер, и то, что можно было бы назвать поиском индивидуального художественного решения. Именно как результат сочетания всего этого возникает ощущение «своего голоса», неповторимо-личностного начала, что, собственно говоря, и является конечной целью брачного объявления.

За каждым таким объявлением - характер и судьба человека, психологический склад личности и ее ценностная ориентация. Кажется, что особенного в том, что «женщина 43/ 168, приятной полноты» сообщает: «Маленькое, милое суверенное государство отдаст портфель премьер-министра и министра обороны в надежные, но нежные руки. Вопросы соцобеспечения и культуры оставляю за собой»? Но какая симпатичная аура возникает вокруг этой публикации, одной среди многих и многих сотен других! Или - «Тихая, как японка, вежливая, как эскимоска, активная, как американка, веселая, как чукча, и нежная, как филиппинка, если Филиппок будет рядом». Это, на мой взгляд, прелестное объявление свидетельствует не только о живом чувстве юмора, умении автора подняться над двусмысленностью ситуации и отстоять свою личность, свое достоинство. Оно демонстрирует неисчерпаемость вариантов, непредсказуемость интонаций, оно обещает все новые и новые совершенно неожиданные проявления человеческой природы в вечном и неутомимом ее стремлении к счастью и полноте бытия.

Брачное объявление «работает» как анкета, с той только разницей, что его авторы сами выбирают, какие ставить перед собой и другими вопросы и как именно на них отвечать, Но оно еще и маленький театр. Автор сначала выступает в качестве «премьера», создавая свой собственный образ, творя некую наиболее благоприятную, с его точки зрения, «атмосферу». Затем он поневоле переходит на роль зрителя, поскольку выказывает свои ожидания, формулирует свои требования. Застенчиво или, напротив, весьма решительно набрасывает он образ того человека, на встречу с которым рассчитывает. Его фантазия направлена на себя самого и вместе с тем - на другого, на неведомого адресата и гипотетического партнера. Между автором и «другим», таким образом, завязывается непрерывный и воистину полифонический заочный диалог.

«Привлекательная женщина будет рада знакомству с умным мужчиной». Не напоминает ли это известный анекдот, связанный с Бернардом Шоу: некая красавица попыталась завоевать руку и сердце знаменитого драматурга таким аргументом - все дело в детях, которые красотой пойдут в мать, а умом, натурально, в отца. Общепризнанный остроумец отразил матримониальные притязания таким юмористическим соображением: а что если будет наоборот?

«Брюнетка с голубыми глазами и длинными волосами... ищет...», «привлекательная, славянской внешности, золотые волосы, голубые глаза... желает познакомиться;..». Милые дамы, вероятнее всего, поостереглись бы расхваливать свои глаза и волосы, если бы знали чеховского «Дядю Ваню», если бы помнили реплику Сони - «Когда женщина некрасива, то ей говорят: «у вас прекрасные глаза, у вас прекрасные волосы».

Когда же разбитная девушка пытается сэкономить место и спрессовать информацию, так сказать, в один монолит, она, ничтоже сумняшеся, пишет: «Скарлетт ищет своего Ретта Батлера» - и тем исчерпывает и свой портрет, и портрет своего потенциального избранника, и характер искомых отношений, и все это при помощи обращения к популярному литературному и кинопроизведению.

Однако прямые ассоциации и отсылки вовсе не обязательны. Стихия театра пробивается сквозь скупые строки объявлений, она смешивает трогательное и смешное, искреннее и странное в какую-то сложную и подчас довольно-таки непрозрачную «взвесь». Это проявляется и в том, как объявления представляют «другого».

Что можно сказать о таких экстремальных случаях, когда женщины заявляют: «если вы врач... то я жду ваш телефон», или «для создания семьи познакомлюсь с милиционером»? Разве только то, что отечественные медицина и правопорядок на ладан дышат. Хотя, впрочем, может быть, и тут - свой опыт, свое неповторимое прошлое, какая-то «игра» судьбы?

Но вот на сцену выходят люди, которых, по выражению Достоевского, можно было бы назвать «сладострастниками», - фетишисты, вроде Дмитрия Карамазова, который некий «изгибец» в мизинчике грушеньки превыше жизни ставил. «Я вас встречал (во сне?). Вы русская, но слегка тронуты монголоидностью, иногда надеваете очки». Ладно - «монголоидность», но зачем же еще и очки? Или - «познакомлюсь со стройной, с полными губами и большими глазами». Или - «ищу очень красивую женщину... с очень большой грудью». Или - «ищу любимую жену... с внешностью фотомодели, ровный гибкий позвоночник». Когда же одно и то же объявление такого типа встречается в одном и том же издании раз, другой, третий - поневоле становится как-то не по себе, начинает тревожить его странная навязчивость.

Подчас, разумеется, за странностью стоит какой-нибудь казус, быть может даже весьма смешное и понятное обстоятельство. Не исключено, однако, и иное - обыденное то и дело готово обернуться причудливым и даже таинственным. Когда мужчина пишет: «познакомлюсь с миниатюрной женщиной», по всей вероятности, им движет невысказанное соображение о собственном, должно быть, весьма невеликом росте. Но ведь он тут же и добавит: «рост не выше ста тридцати см.» чем спровоцирует всякого рода сомнения и догадки. Когда женщина сообщает, что готова «познакомиться с мужчиной с душой женщины», то это вполне может означать, положим, потребность в нежности и ласке, на которую с ее точки зрения, мужчины редко когда способны. Когда же она поясняет: «на пятьдесят процентов», тут уже открывается простор домыслам (уж не трансвестит ли, не транссексуал является объектом ее желаний?).

Рядом же с этим - чистая игра фантазии, капризы соображения, нередко довольно потешные. «Молодой человек желает познакомиться с девушкой 21/175, разм. 44-46» - здесь потрясает не только избирательность и однотипность критериев, отсутствие в перечне более существенных качеств, но и стремление все перевести на язык цифр, прибросить на весы, измерить портняжным метром. Вот молодой человек сообщает, что охотно «познакомится с девушкой, похожей на Кейт Буш». Убейте меня, но я знать не знаю, кто такая Кейт Буш, не возьму в толк, с какой стати автор возводит ее в степень идеала, и никак не могу согласиться с узостью его предпочтения. Думаете, причина тут в том, что в «делах любви» фенотип существеннее генотипа (иначе говоря - внешность важнее характера)? Не тут-то было: «буду рад знакомству с девушкой по имени Елизавета». Вот так. О внешности вообще ни слова. Фетишизм имен? Может быть, может быть. Ведь сочинил же некто такое, я бы сказал, невиданное объявление: «Таня Хаустова, звезды мне открыли твое имя. Ты, Танечка, моя судьба. Если есть на свете такая, то пусть мне напишет. Возраст не важен». Не исключено, конечно, что здесь розыгрыш, то есть опять-таки «мини-театр». преспокойно существует такая Таня, и чтобы внушить ей любовь - и так далее, и тому подобное. А если нет? Если есть - фатализм, пусть в наинаивнейшей форме?

Что ж, тогда тем более «театр», потому что человек играет уже не с человеком, но с собственной судьбой.

Однако достаточно фетишизма, фатализма и прочей почти что мистики. Стоит сменить жанр на самый что ни на есть юмористический, возникающий на уровне игры слов и комедийных ситуаций и не нуждающийся в каких-либо комментариях. «Буду рада знакомству с интеллектуально верным москвичом», «ищу чувственную москвичку, готовую к семейной жизни», «познакомлюсь для брака с неполной девушкой», «познакомлюсь с интеллектуальной девушкой без прошлого», «познакомлюсь с одинокой москвичкой, худой и адекватной». И наконец: «Только для русского, доброго, скромного, не лысого, способного понять, что если написано звонить после 22 ч., значит, так и надо звонить».

И снова меняется декорация, тон, атмосфера - смешное оборачивается серьезным, наивные выражения выносят на поверхность далеко не шуточный смысл: «если вам, как и мне, чуждо мещанство и близко сознание, то прошу...»

И оказывается, что вопросы веры волнуют людей ничуть не меньше, чем «монголоидность», «большая грудь» или «полные губы», что хватает места и тому, кто взывает к «православной христианке, от всего сердца любящей Господа», и тому, кто готов «познакомиться с женщиной, для которой, как и для меня, познание мудрости и полноты жизни приходит с Востока», и тому, кто хотел бы встретиться с «женщиной, активно неравнодушной к сознанию Кришны».

Для кого-то все это - пустые слова, гниль. Но хочется думать, не для некоего Армана, который «готов доказать свою верность, честность и надежность девушке без националистических предрассудков». И не для тех очень многих мужчин, которые пишут в своих объявлениях: «можно с ребенком», «ваш ребенок не помеха», «ваш ребенок - радость» и даже «приглашаю женщину-вдову с 2-3 детьми от десяти лет для создания дружной, крепкой семьи».

Все оказывается куда значительнее и больше, перестает восприниматься только в игровом плане или в плане утилитарной информации.

Этот мир цветной, он полон жизни и увлекательных контрастов, он населен живыми людьми, вовсе не похожими друг на друга. В нем девушки, «отличные от других», ищут молодых людей, «четко выделяющихся из толпы». В нем мужчины и женщины, все до одного, отвечают самому строгому требованию: «наличие неординарности обязательно», - хоть об этом, не исключено, сами они и не задумываются, не помышляют. И все это от того, что они - люди.

Даже если бы все без исключения брачные объявления действительно состояли всего из одной фразы - «Ищу спутника жизни» - и отличались бы лишь сведениями о возрасте, росте и весе соискателей и искомых, даже тогда между строк можно было бы прочитать все то же. То, о чем эти мужчины и женщины, эти девушки и юноши, к великой моей радости, открыто и не стесняясь, пишут сегодня, отыскивая подчас и в самом деле <высокие и простые» слова: хочу «найти себя в этом безумном мире», «ищу счастья», «ищу человека».

Через хаотичную россыпь всевозможных, вкривь и вкось идущих сообщений пробиваются навстречу друг другу позывные, настроенные на одну и ту же частоту:

«Жалкое, ничтожное создание, не интеллигентен, неряшлив, хам, соплив постоянно, нищ и убог. Танцуют все! Кроме полных, Скорпионов и стерв. Другие перевелись?».

«Где ты, мой единственный, урод, нищий, альфонс, алкаш, глупый до безобразия. Если чувство юмора позволило тебе увидеть себя, то симпатичная... будет рада знакомству с тобой».

«Необыкновенно простая девушка ищет доброго, но уставшего от одиночества и непонимания парня».

«Молодой москвич познакомится с очень простой девушкой для создания семьи».

«Привлекательная петербурженка ищет доброго лидера, умеющего отстоять свой внутренний мир и личные ценности от моего посягательства».

«Чрезвычайно занятой... люберчанин... ищет девушку, у которой хватит сил затащить меня в загс».

Попробуйте разбить эти объявления попарно, и вы увидите, что диалог уже начался, что персонажи, еще не встретив друг друга в реальной жизни, уже встретились на одной и той же газетной странице, и дай, как говорится, Бог, чтобы они друг друга услышали.

Человек смотрится в мир, как в зеркало, и видит в нем одного себя. Он подбирает партнера, как шляпку или новый телевизор. Человек отсекает от себя вместе со «Змеями, Скорпионами, Рыбами и Котами» все человечество, а вместе с «блондинами (и без волос любого цвета)» - все человеческое. О, разумеется: «она» - «амплитудна» и у «нее» - «творч. проф.». Иногда же, напротив, повтор позволяет «прочитать» характер и судьбу полнее, увидеть их как бы в движении некоего сюжета, хотя объявление дается одним и тем же человеком, и в процессе его написания он вряд ли мог измениться.

«Познакомлюсь с молодой и миниатюрной женщиной, желательно безработной, условие: мягкий, уступчивый характер и никаких амбиций, пойдем на яхте. О себе... Геннадий».

«Познакомлюсь с молодой и миниатюрной женщиной для длит. отношений, а также совместного отдыха на яхте летом. Мне 55 лет... Геннадий Валентинович».

«Молодую и миниатюрную женщину приглашаю к длительному сотрудничеству летом на яхте, а в остальное время... у меня дома. Я старый, лысый и толстый... Ген. Вал.».

Вряд ли из этих строк извлечется блоковский «жизни гибельный пожар» и вообще нечто из ряда вон выходящее. Нет, здесь мелкая рябь повседневности. Но под нею - движение к трезвому и точному взгляду на жизнь, прежде всего - на самого себя. О, этот «Ген. Вал.», столь требовательный сначала и столь скромный в конце, с его зацикленностью на яхте по той, вероятно, простой причине, что «козырять» ему больше нечем, этот «старый, лысый и толстый» и, должно быть, ничем не примечательный человек никак не «безнадежен»! Он носит в себе целую жизнь невысказанную, он прямо-таки просится на сцену.

Готовые сюжеты свернуты тугими петлями в скупых строках объявлений. Кажется, потяни за ниточку, и начнет развертываться история - одна, другая, третья. «Моя тетя добрая и симпатичная. Помогите мне найти для нее хорошего человека»... «Познакомлю любимую маму с добрым мужчиной до 60 лет»... Вот уже начинает звучать в брачных объявлениях, как сказал бы Лев Толстой, «мысль семейная», возникают беглые очертания прожитого и пережитого.

И как особенно яркие на общем пестром фоне проступают объявления, авторы которых тяготеют к крайностям, к полярным противоположностям - дерзкому эпатажу и истовой серьезности, игре и подлинности, розыгрышу и искреннему переживанию:

«Обречен по жизни влюбляться в стерв. Ищу яркую и умную девушку... с дурным характером».

«Москвичка, вдова. Муж меня очень любил! Ищу друга для создания семьи».

«Русский по национальности, итальянец в душе, познакомится с итальянкой».

«Я хотела бы встретить мужчину, который поможет мне вновь почувствовать себя женщиной, пробудит утраченные в неудачной семейной жизни чувства».

«Всем! Всем! Всем! Кто держал пульс зрителя со сцены. Балеринкам, танцовщицам, балетмейстершам и др. деятелям искусства. Позвоните. У нас есть повод для знакомства».

«Ищу простую, нормальную женщину, понимающую, что жизнь одна, и она только в семье».

В этом находят замечательное подтверждение слова Варлама Шаламова, как-то заметившего, что человечество меняется чрезвычайно медленно, а может быть, не меняется вовсе. Брачное объявление - едва заметная пометка на полях «книги жизни», ничтожный анекдот и едва ли не нонсенс. Но вот еще и еще одно, и уже весь мой стол усыпан кипой маленьких белых листочков. Мне удалось всего лишь торопливо перебрать их в присутствии читателя. И если при этом ему на память как бы сама собой пришла мысль старого русского писателя Михаила Пришвина о долге человека и художника «высказать то, что молчаливо переживается миром», потому что от этого «изменяется сам мир», то мое обращение к столь сомнительному и смешному жанру было небесполезно.

Р.К. Потапова

Сексолект как составляющая экспертной фоноскопии в криминалистике

Процесс идентификации личности по голосу и речи в области экспертной криминалистики включает распознавание ряда индивидуальных признаков говорящего (пол, возраст, социальная специфика, язык, состояние и т.д.), что в конечном счете должно привести к созданию своего рода «портрета» говорящего. Таким образом, в набор идентифицируемых индивидуальных признаков говорящего, наряду с признаками принадлежности к определенному диалекту и социолекту, входят признаки определяемого сексолекта.

Ввод нами данного термина в число ключевых терминов современной фоноскопии представляется далеко не случайным. Именно данный термин, с нашей точки зрения, наиболее полно и адекватно отражает наличие ряда особенностей, присущих индивидууму не только с учетом его исконного (базового) физиологического пола, но также и имитируемого противоположного пола, что в настоящее время достаточно широко практикуется в криминальной среде как с помощью специальных программных и аппаратно-программных средств типа pitch shift и voice changer, так и путем индивидуальных «преобразований» применительно к имитации противоположного пола у трансвеститов и физиологического изменения пола у транссексуалов.

В связи с вышесказанным мы предлагаем ввести в понятие «сексолект» следующие понятийные компоненты:

1. базовый сексолект (применительно к принадлежности к исходному физиологическому/биологическому/ полу, что характеризуется набором специфических речевых/артикуляционных, перцептивных и акустических/ коррелятов);

2. производный сексолект (применительно к имитируемому полу:

а) с помощью специальных программных и аппаратно-программных средств /техническая имитация/;

б) путем естественного подражания /ситуативно обусловленная естественная имитация/;

в) посредством фактуальной физиологической переориентации /изменение пола вследствие наличия, например, дисфории гендера/.)

Если признаки базового сексолекта изучены достаточно полно, то степень исследованности производного сексолекта незначительна и ограничивается либо наличием базы данных фонограмм так называемого «третьего голоса», либо описанием некоторых примеров функционирования после него. Вместе с тем разработка данной проблемы имеет огромное значение как для фоноскопической экспертизы в криминалистике, так и для решения ряда задач в психиатрии.

Исходя из основной предпосылки, согласно которой речь человека индивидуально организована на базе фонационных и артикуляторных жестов в непосредственной связи с социально отработанным фонологическим представлением высказывания и его лексико-семантическими особенностями, предлагается строить акустико-лингвистический алгоритм фоноскопического анализа с учетом следующих этапов: а) акустической (аппаратно-программной) обработки речевого сигнала (рс); б) анатомо-физиологически сориентированного декодирования рс; в) социо-психологически сориентированного декодирования рс; г) собственно лингвистического анализа рс. В связи с этим все решаемые задачи могут быть условно охарактеризованы, как задачи составления в конечном счете индивидуального речевого портрета говорящего, куда следует отнести его фонационные (голосовые), артикуляторные (меж- и внутри- сегментные), просодические (супрасегментные) корреляты рс. Обнаружение, сличение, описание, классификация акустических данных служит основой проведения акустико-лингвистического анализа. Целесообразно разбиение акустико-лингвистических признаков на первичные и вторичные. К первичным следует отнести: а) фонационные признаки (признаки типологии голосовой мимики с соотнесением анализируемого рс к одному из типов фонации); б) артикуляторные признаки (признаки артикуляторной типологии порождения рс с соотнесением анализируемого рс к определенному типу артикуляции). Первичные акустико-лингвистические данные рс определены спецификой анаомо-физиологического характера. Вторичные признаки носят условно надстроечный (супрасегментный) характер относительно вышеперечисленных, но реализуется на базе первичных. Надсегментная реализация вторичных признаков ведет к созданию неких речевых фигур и из конкатенаций, носящих также индивидуальный характер. К экстралингвистическому декодированию следует отнести поиск акустических параметров и признаков, соотносящихся с физическим и психическим состоянием говорящего. Экстралингвистическое декодирование рс должно включать также анализ пауз, хезитации, смеха и т.д., что также является высокоинформативным показателем. Наиболее тесная связь в общей модели фоноскопического декодирования рс устанавливается между результатами первого этапа анализа (аппаратно-программной обработки рс) и данными второго этапа (см. п. «б») с учетом прежде всего первичной лингвистической обработки рс (анализа типов фонации, артикуляции) [4].

Все вышеуказанные положения имеют самое непосредственное отношение к решению задачи, связанной с проблемами сексолекта.

Базовый сексолект может быть охарактеризован целым рядом специфических для того или иного биологического пола признаков, соотносимых прежде всего с особенностями фонации и артикуляции индивидуума.

Процесс речи и голосообразования как процесс порождения акустического продукта в первую очередь связан с функционированием дыхательного аппарата человека. В зависимости от пола, возраста и профессии различают следующие типы дыхания: ключичный, грудной и брюшной. Обязательным условием является необходимость образования достаточного давления воздушной струи на голосовую щель в фазе речевого выдоха.

Таким образом, в процессе голосообразования вырывающаяся из голосовой щели воздушная струя приводит голосовые связки в колебательное движение, в результате чего на выходе гортани образуются колебания воздуха, воспринимаемые ухом как звуки голоса. Размеры гортани и голосовых связок у разных людей разные. У мужчин они крупнее, чем у женщин и, тем более, у детей.

Голос уже на данном этапе характеризуется определенной высотой, силой и тембром. Последние две характеристики с прохождением звуковых колебаний через глотку, затем ротовую и носовую полости существенно видоизменяются в зависимости от параметров этих полостей - резонаторов. Высота голоса находится в прямой зависимости от колебания голосовых связок, которые в свою очередь зависят от длины, толщины и натяжения последних. Длинные, толстые и слабо натянутые связки обеспечивают низкие по высоте звуки. Основным органом, придающим голосу индивидуальную тембровую окраску, формирующим его интенсивность и образующим звуки речи, является так называемая надставная труба периферического голосового аппарата, состоящая из глотки, полости рта и носовой полости.

Известно, что телосложение человека связано со строением голосового аппарат, и прежде всего его гортани. Например, биологический тип человека, обладающего глубоким и богатым тембром голоса, басом с большим объемом голоса - это обычно человек высокого роста, с длинной шеей, длинными конечностями и удлиненной грудной клеткой.

Половые железы вместе с другими железами внутренней секреции играют значительную роль в анатомическом строении гортани и, следовательно, в голосообразовании. Причем эта роль дает отчетливо о себе знать не только в период полового созревания подростка, но и в течение всей жизни человека. Процесс образования голоса, в особенности процесс образования речи, глубоко индивидуален. Появляющийся акустический сигнал тесно зависит как от анатомических особенностей голосового аппарата, так и от его физиологии. Индивидуальным, следовательно, оказывается весь путь порождения, начиная от процесса выдоха до момента излучения акустического сигнала из полости рта.

Форма полостей практически полностью характеризует передаточную функцию речевого тракта. При определении формы обычно оперируют функцией А(х), представляющей изменение площади поперечного сечения вдоль воображаемой осевой линии х от голосовой щели до губ. Одним из существенных факторов для создания индивидуальной Fn (формантной) картины является общая длина тракта lo, которая находится в обратно пропорциональной связи со средними частотами Fn. Этим и следует в первую очередь объяснить 20%-е различие формантных частот одних и тех же фонем в произношении средним мужским и средним женским голосами, а также такое же различие для женских и детских голосов. С характером А(х) связана также ширина формант Вn, всецело зависящая от так называемой поставленности голоса и никак не влияющая на фонетическое качество звука.

Анатомические и физиологические особенности речевого тракта, накладывающие свой отпечаток на спектральную и временную картину звуков речи, являются не единственными в характеристике индивидуальности голоса.

Согласно более чем убедительному предположению, исходным и основным этапом в организации процесса речеобразования является управляемая центральной нервной системой человека программа комплекса артикуляторных движений, соответствующих тому сообщению, передача которого планируется данным индивидуумом в данный момент времени.

Таким образом, на речь человека оказывают влияние:

- анатомо-физиологические особенности речеобразующего тракта, пол, возраст, национальность говорящего;

- социально-психологические особенности (социальное происхождение, образование, профессия, должность, опыт);

- психологические особенности говорящего (тип нервной системы, специфика мышления и эмоционально- волевой регуляции, потребности, установки, мотивы);

- языковые особенности речевой коммуникации (словарь, владение нормативными правилами, орфоэпия и т.д.).

Признаки фонации (образования голоса при речепроизводстве) связаны с анатомическими особенностями строения голосовых связок у мужчин и женщин. Известно, что, как правило, голосовые связки у мужчин длиннее и толще, чем у женщин. Различается и длина вокального тракта, которая у женщин меньше, чем у мужчин. В соответствии в этим считается, что мужские и женские голоса различаются по частоте вибраций голосовых связок за единицу времени, т.е. по частоте основного тона Fo. Общепризнанным является тот факт, что среднее значение частоты основного тона Fo у мужчин, как правило, вдвое меньше, чем у женщин. В качестве примера, иллюстрирующего вышеописанное положение, следует привести количественные данные зависимости значений частоты основного тона от возраста мужчин и женщин [6; 8].

Таблица №1.

Средние значения частоты основного тона у испытуемых мужчин и женщин, распределенных по возрастным классам.

Дикторы мужчины Возраст	Число испытуемых	Среднее значение
20-29 30-39 40-49 50-59 60-69 70-79 80-89	175 27 157 24 6 103 175 175 39 175 175 175 39 175 39	120 119 128 132 132 138 112 107 113 118 112 132 124 146 141
Среднее значение		118
Дикторы женщины Возраст	Число испытуемых	Среднее значение
20-29 30-39 40-49 50-59 60-69 70-79 80-90	10 10 10 10 10 10 10	227 214 214 214 209 206 197
Среднее значение		205

Таким образом, среднее значение частоты основного тона различно для двух групп испытуемых: мужчин и женщин. Причем для мужчин в возрасте от 20 до 80 лет эта величина составляет интервал от 110 Гц до 130 Гц, у женщин - от 200 Гц до 230 Гц. В то же время для женщин с увеличением возраста характерно постепенное понижение частоты основного тона.

Наряду с сексолектальным признаком частоты основного тона голоса существуют и другие признаки: например, установлено, что все частотные характеристики гласных женской речи, фиксируемых на спектрограмме, сдвинуты вверх по оси частот в среднем на 17-20% по сравнению с соответствующими мужскими гласными [7 и др.]. Данная картина может быть объяснена с позиции взаимосвязи и взаимозависимости между параметрами функционирования голосовых связок и надставной трубы.

Однако возможны случаи, когда мужские и женские голоса совпадают по частоте основного тона. Вместе с тем эти голоса различаются по половому цензу на уровне слуховой перцепции. Подобная дифференциация возможна также и в шепотной речи.

В данном случае ключ к разгадке лежит уже не в плоскости фонации, т.е. специфики образования основного тона голоса, а в артикуляции, характеризующей функционирование фильтрующей полости (надставной трубы), отражающейся в изменении спектра звуков.

Так, например, для женского голоса по сравнению с мужским характерна большая энергетическая насыщенность высокочастотных составляющих спектра гласных звуков [1].

Различия между мужскими и женскими голосами относятся как к сегментному, так и супрасегментному уровням. Применительно к сегментному уровню гласных выявлено, как уже указывалось выше, что значения формант гласных в речи женщин по сравнению с гласными в речи мужчин оказываются сдвинутыми вверх по оси частот и кроме того «растянутыми» по частотной оси.

Кроме того, определенные различия наблюдаются и для разных групп гласных. Так, например, для русской речи у женщин ударный гласный/а/характеризуется большей степенью компактности, чем для того же гласного в речи мужчин. Женские голоса характеризуются более высокими энергетическими показателями третьей (F₃) и четвертой (F₄) формант. Интересно отметить, что гласный /а/ в речи женщин-носительниц русского литературного языка маркирован рядом релевантного для сексолекта признаком. В первой предударной позиции вопреки норме происходит замена [L] на [а] (например, вместо [кърLван]® [къравaн]). Причем длительность и интенсивность данного гласного может превышать значения длительности и интенсивности соответствующего гласного в ударной позиции.

На основе экспериментов установлено, что удаление из спектра мужского голоса полосы частот от 100 Гц до 500 Гц приводит к тому, что предъявленный аудиторам стимул квалифицируется как принадлежащий диктору-женщине.

Таким образом, при идентификации говорящего по признаку отнесения к тому или иному сексолекту на базе сегментных единиц существенную роль играют такие акустические характеристики в их совокупности как частота основного тона и спектрально-временные значения речевого сигнала. Наличие вышеуказанных явлений, свойственных женщинам, в речи мужчин позволяет говорить о женоподобной мужской речи, что в наши дни встречается довольно часто. Данное наблюдение подтверждает выводы социологов относительно прогрессирующей феминизации общества.

В области вокализма отмечается ряд особенностей, связанных с наличием меньшего раствора рта у мужчин при производстве звуков, чем у женщин, что приводит к образованию более узких гласных [3].

Эти особенности влияют на ритмику слова. Наряду с общелитературной моделью тьтLта в современном литературном произношении, как указывалось выше, встречаются две другие: тьта:та и тьта^ъта. Первая особенно часто наблюдается в речи женщин, вторая - в речи мужчин. Возможны случаи перехода «мужских» моделей ритма слова в женскую речь и наоборот, что объясняется глубинными нейро-физиолого-психическими процессами, характерными для личности говорящего.

Что же касается супрасегментного уровня, то и здесь фиксируются, как правило, основные различия типа высокая-низкая степень мелодической «изрезанности» на протяжении высказывания, модификации мелодического регистра (речепроизводство в низком, среднем и высоком регистрах), смена мелодического диапазона (широкий-узкий диапазон, темпо-ритмические особенности (дробный, ускоренный, замедленный темпо-ритмы). Все выше перечисленные признаки имеют, как правило, тенденцию к положительному знаку для женской речи и отрицательному - для мужской. Для женской речи, как правило, при нейтральном эмоциональном состоянии характерна большая степень мелодической изрезанности (наличие больших по своему значению межслоговых и внутрислоговых интервалов частоты основного тона), больший мелодический диапазон (особенно между ударными участками фразы), более высокий регистр, ускоренный темп. Соответственно для мужской речи характерны данные признаки, но с противоположным знаком.

Итак, при описании базового сексолекта можно опираться на фонационно-артикуляторные признаки и их акустические корреляты.

Намного сложнее обстоит положение дел в области описания производного сексолекта. Если обратиться к одной из разновидностей производного сексолекта согласно предложенной нами классификации, а именно, к технической имитации речи противоположного пола, то в данном случае картина представляется менее определенной.

Если эксперт имеет дело со спорной фонограммой, представляющей собой запись телефонного разговора, то нельзя исключить тот факт, что голос на этой фонограмме может быть не естественным, а имитируемым, что реализовать с помощью новейших технологий не стоит никакого труда.

Ряд современных универсальных программ анализа и обработки речевого сигнала включает в себя функцию pitch shift (сдвиг основного тона), которая позволяет изменять основной тон голоса входного сигнала без изменения темпа [2]. Кроме того, существуют компьютерные звуковые карты, выполняющие аналогичную функцию в реальном времени. В США многими фирмами изготавливаются приставки к телефонным аппаратам (voice change), в которых имеются специализированные микросхемы, позволяющие реализовать функцию изменения голоса. На основе такой микросхемы выпускаются также телефонные аппараты. Приставки и телефонные аппараты дают возможность пользователю «разговаривать» одним из 16 вариантов голоса от низкого баса до высокого сопрано. При этом сохраняются темп «изначальной» речи и натуральность ее звучания. Эксперименты показали, что даже опытный эксперт может не обнаружить на слух факт изменения голоса, что позволяет предположить, что в ряде случаев преступник, использовавший voice change, оказался за пределами идентификации и, следовательно, наказания.

Для выявления «технической имитации» необходимо проведение специальной серии опытов, включающих многопараметрическое сопоставление исходного и имитируемого сигнала.

Рассмотрение свойств алгоритмов изменения голоса [2] позволило выявить следующее: как программы pitc shift, так и приставки voice change реализуют алгоритмы, согласно которым производится изменение основного тона путем либо растягивания, либо сжатия коротких участков речи. Для сохранения естественного темпа речи в случае понижения тона (растягивания фрагментов) некоторые фрагменты удаляются, в случае повышения тона (сжатия фрагментов) некоторые фрагменты повторяются дважды.

Применение специального алгоритма обнаружения технической имитации сексолекта на базе анализа динамических спектрограмм речи может быть действенным средством для эксперта при работе над материалом подобного рода.

Производный сексолект двух других разновидностей согласно нашей классификации (путем естественного подражания и посредством фактуальной физиологической переориентации) также требует к себе повышенного внимания со стороны экспертов.

Естественное подражание базируется на образцах женской речи с учетом присущих ей биологических и анатомо- физиологических особенностей, о которых речь шла выше при описании признаков базового сексолекта.

Ситуативно обусловленная естественная имитация включает случаи ситуативно оправданного «розыгрыша» (например, в американском фильме «Тутси» («Милашка»)), преобразования с трансвестита. При этом изменяется речь согласно имитируемому образцу: происходит, как правило, повышение основного тона, увеличивается изрезанность мелодического контура фразы, увеличивается темпоритмическая неоднородность речи, увеличивается мелодический диапазон, реализуется переход на более высокий регистр. (Например, образ Тутси (Милашки) в блестящем исполнении актера Дастина Хоффмана).

Однако известны случаи, когда в целях большей сексапильности речь трансвеститов характеризуется «уходом» в низкий регистр основного тона. Наблюдается также появление назальности, что индицируется наличием дополнительной форманты назализации в низких частотах спектра. И здесь основную роль для экспертизы должны играть образцы речи трансвеститов, так называемого «третьего голоса». Банки данных подобного рода существуют в ряде стран, например, во Франции.

Третья разновидность производного сексолекта охватывает случаи транссексуализма. Считается, что транссексуалы - это люди, психологически ощущающие себя представителями противоположного пола. В психиатрии это заболевание называется «дисфория гендера». Согласно российской статистике, изменить свой пол на противоположный хотят один из 100 000 мужчин и одна из 130 000 женщин. Согласно западным данным, транссексуалом является один из 50 000.

В США ежегодно каждый из 30 000 меняет пол. Впервые операция по смене пола была сделана британскому моряку Кристиану Йорсенсону в Копенгагене в 1953 году. В России такие операции делают с 1975 года.

Транссексуализм относится в первую очередь к области психиатрии. Граница между шизофренией и транссексуализмом весьма относительна. По наблюдениям специалистов, пациенты, сменившие пол, не достигают ни сексуального, ни этического, ни эмоционального удовлетворения. Более того, транссексуалов вообще считают смертниками. По скандинавским данным, 8 из 10 прооперированных транссексуалов закончили жизнь самоубийством.

Определенные сексолекты с учетом наличия транссексуализма по речи - задача не из легких. Но и в данном случае на помощь должны прийти знания релевантных признаков базового сексолекта и одной из производных разновидностей последнего. Исследования в этой области в нашей стране только начинаются, что порождается необходимостью идентификации говорящего по голосу и речи применительно к фигурантам из криминогенной среды, пользующимся как техническими средствами изменения речевых характеристик, так и иными средствами естественной имитации и физиологического преобразования.

Естественно, что вышеизложенный материал характеризует наиболее «прозрачное» проявление сексолекта в речи говорящих. Вместе с тем существуют разного рода стертые пограничные проявления сексолекта. Кроме того, существенную роль могут играть этнические и психологические факторы. Первые связаны с так называемым «средним спектром» голоса говорящих разных национальностей, вторые - с эмоциональным и физическим состоянием говорящих.

Однако наличие основной информации, играющей роль базового пласта знаний в данной области, может быть полезным исходным пунктом для продолжения и развития исследований применительно к проблеме сексолекта.

Литература

1. Гусейнов В.Н. Исследование акустических параметров гласных для автоматического синтеза русской речи с характеристиками женского голоса. Автореферат канд. дис. М., МГУ, 1986.

2. Кринов С.Н. Современные методы изменения голоса и идентификация говорящего. Мат. Межд. Конф. «Информатизация правоохранительных систем». М., Акад. Управления МВД, 1999.

3. Потапов В.В. Язык женщин и мужчин: фонетическая дифференциация. - Известия АН., Сер. Литературы и языка. 1997, т. 56, № 3.

4. Потапова Р.К. Акустико-лингвистиическое декодирование речевого сигнала как базовая составляющая фоноскопичесного анализа в криминалистике. Мат. Межд. Конф. Правоохранительных органов. М., Акад. управления МВД, 1994. 5. Потапова Р.К. Речь: коммуникация, информация, кибернетика. М., Радио связь, 1997.

6. Aronson A. E. Clinical Voice Disorders. An Interdissclilinary Approach. N. Y., 1980.

7. Fant G. Theory of Speech Production. Den Haag, 1960.

8Kuenzel H. J. Sprachverarbeitung. Heidelberg, 1987.

В.В. Потапов

Попытки пересмотра гендерного признака в английском языке

Современная социолингвистическая модель функционирования языка и речи включает структуру взаимообусловленных и взаимозависимых составляющих, связанных, с одной стороны, с физиологическими и нейропсихическими особенностями индивида, с другой стороны, со спецификой формирования индивидуального речевого кода под влиянием социальных (культурологических, этнических и т.д.) и экономических (принадлежность к определенной группе, слою, классу и т.д.) факторов. Подобная комплексная модель предполагает учет как экстралингвистических, так и лингвистических аспектов речевой деятельности индивида с ориентацией в последнем случае на особенности фонетического, лексического, синтаксического планирования и реализации речевого высказывания индивидом в акте коммуникации, т.е. на особенности формирования индивидуального языкового варианта (идиолекта). Среди многообразия факторов экстралингвистического характера, обуславливающих специфику речевого кода говорящего, одно из ведущих мест занимает физиологический и психический фактор дифференциации по половому цензу, т.е. по принадлежности к полу, Однако степень изученности данной проблемы применительно к различным языкам мира недостаточна.

При анализе лингвистических предпочтений мужчин и женщин остается еще не совсем выясненным, является ли женщина менее или более консервативной к изменению языковых норм. Тем не менее, некоторые лингвисты склоняются в пользу большей нормативности женской речи, так как женщина традиционно оказывает большее влияние на воспитание подрастающего поколения, вследствие чего она стремится говорить в соответствии с нормами литературного языка. В условиях билингвизма женщины, как правило, отдают предпочтение тому языку, который в будущем может обеспечить их детям больший успех в жизни [18].

Понятие статуса, наряду с принадлежностью к определенному социально-экономическому классу и профессиональной группе, определяется и таким показателем, как пол. Во всех социолингвистических работах английских авторов статус женщин и детей определяется по социальным показателям мужа и отца. Насколько неоднозначным может быть решение о действительном положении женщины в обществе, которое проявляется в ее речевом поведении, говорят, например, результаты, полученные психологами при оценке региональных типов произношения и стандартного RР[3], когда и дикторами, и аудиторами-информантами были женщины [17]. Как и мужчины, они получали высокую социальную оценку (высокие показатели социально-экономического класса, высокооплачиваемой работы, компетентности), наделялись положительными чертами мужского (ум, энергия, сила) и женского характера (женственность, утонченность). Отрицательными явлениями были карьеризм, эгоизм, неискренность. Отмечались такие признаки, как возможность установить равноправные отношения с мужем в семье, малодетность. Таким образом, по речевым показателям создается образ деловой эмансипированной женщины в англосаксонском обществе (сходные данные были описаны и в США), который значительно отличается от «речевого портрета» большинства женщин, говорящих с региональным акцентом. По данным интонационного анализа, проведенного в Ньюкасле, при общей тенденции к употреблению восходящих тонов представители женской группы испытуемых ведут себя по-разному: часть из них тяготеет к реализации нисходящих тонов, характерных для интонации мужчин, часть - к реализации регионально окрашенных тонов [12].

В психологических опытах по восприятию акцента было также установлено, что аудиторы-женщины проявляли большее внимание к изменениям в произношении. Этот повышенный интерес к акценту проявился и в том, что во всех социально-экономических классах и слоях общества женщины демонстрировали наибольшее число престижных форм и наименьшее число - непрестижных [16]. В данном случае заметно наибольшее различие в показателях между группами мужчин и женщин в нижнем слое среднего класса, где женщины демонстрируют гиперкорректное речевое поведение. В еще большей мере подобные различия обнаруживаются при усилении контроля над речью. Особенности статуса женщин сказываются на воспитании девочек, как, уже в возрасте 6-10 лет девочки стремятся говорить правильнее в присутствии взрослых, чем среди своих сверстников. Эта тенденция заметна и у мальчиков, но в меньшей степени. В Эдинбурге, например, мальчики чаще употребляют раскатистое [R], типично шотландскую характеристику произношения, сохранившуюся среди рабочих, а девочки чаще произнося [г] фрикативное, которое распространилось в «среднем» классе под влиянием южно-английской нормы [13].

В интонационном плане речевое поведение английских женщин практически не описано, за исключением работы о жителях Ньюкасла [12]. Об американских женщинах пишут, что они чаще употребляют интонационные образцы, которые ассоциируются с выражением удивления и вежливости [9], склонны к использованию восходящего тона в утвердительных предложениях, что объясняется проявлением некатегоричности и неуверенности [11]. Отмечается, что наличие вокализации типа mm, ег, более частотных в речи женщин, обозначает «я с вами согласна», в то время как у мужчин оно обозначает только «я вас слушаю». Даже невербальные средства коммуникации, кинесика и мимика, выражают больше покорности у женщин и настойчивости, в некоторой степени агрессивности у мужчин. Социолингвисты полагают, что это обусловлено принципом власти и влияния в обществе [18]. Основным типом социальных отношений, влияющим на речевое поведение коммуникантов в англоязычном обществе, в том числе на их интонацию, является отношение превосходства и подчиненности [6].

При анализе интонации мужских и женских голосов обычно обращают внимание на такие явления, как речевая компетентность женщин, авангардизм или консерватизм, эмоциональность, социальный статус и социальная речь. Вопрос о речевой (интонационной) компетентности выявлялся путем сопоставления женских и мужских прочтений текста в группе одного социального статуса (сравнение осуществлялось с ранее установленным для чтения образцом мелодического репертуара). Образованные женщины в такой же степени владеют интонационной нормой для чтения, как и мужчины. Существенное отличие, тем не менее, наблюдается, в частности, для нисходящих тонов. И мужчины, и женщины проявляют тенденцию к повышенной частотности нисходящих тонов. Однако женщины «опережают» мужчин в этом направлении, увеличивая частотность на 21,2% (против 13,4%). Соответственно падает частотность восходящих токов, и эта тенденция проявляется у женщин в большей мере (13,8% против 7,7%). Следовательно, автором предполагается, что женщины проявляют особую чуткость в сфере современных произносительных тенденций при употреблении тонов, становясь действительно проводниками произносительных инноваций [7]. Этот факт значим для мелодики женских исполнений, так как в их реализациях общее число типов тонов и шкал связано с наличием большого числа комбинированных контуров. Так, например, варьируется тонкая структура терминальных тонов: если у мужчин простые нисходящие тоны доминируют, то у женщин они сменяются нисходящими тонами с предшествующим повышением или понижением. Мужчины пользуются преимущественно основными, базисными типами шкал (нисходящей, скользящей, восходящей), в которых направление развития мелодии сохраняется на протяжении всего предтерминального участка. Женщинам свойственна изменчивость, использование сочетаний элементов различных типов шкал (скользящая + ровная, нисходящая с нарушенной постепенностью + скользящая и т.п.). Перцептивно создается впечатление большего разнообразия, вариативности за счет изрезанности мелодического рисунка. Таким образом, подтверждается одно из устойчивых мнений относительно повышенной эмоциональности женщин, которая в интонационной форме имеет характер нюансов, тонких различий в реализациях.

В отношении высотного диапазона, однако, обнаруживается разногласие с мнением о том, что диапазон голоса у женщин шире, чем у мужчин. Высотный уровень в речи женщин, естественно, выше, но диапазон, тем не менее, более узкий, чем у мужчин. Для выражения эмфазы в обеих группах отмечается повышение высотного уровня и расширение диапазона за счет нижнего регистра, но у мужчин контрастнее проявляется первый способ, а у женщин - второй. В целом, поскольку тоны в женском исполнении, как и весь мелодический контур, реализуются в относительно узком диапазоне, женщины «уступают» мужчинам по реализации акустического параметра - «крутизна» тонов. Речь мужчин, таким образом, звучит весомее, категоричнее. По признаку широкого диапазона и большего мелодического интервала «по крутизне» тонов мужчины могут быть отнесены к группе более высокого социального статуса. Этому впечатлению в некоторой степени содействуют темп и паузация: в мужском исполнении, как правило, темп несколько медленнее, в основном, за счет увеличения длительности пауз и синтагм. У женщин длина синтагм несколько короче, в результате чего при идентичности текста увеличивается количество синтагм и пауз, но общая длительность пауз у женщин меньше, чем у мужчин, в результате чего текст прочитывается быстрее, темп несколько ускоряется.

Дополнительные данные об эмоциональности женщин были получены на материале чтения отдельных фраз [2]. Было доказано, что несмотря на различие в абсолютных показателях и общую тенденцию к увеличению частотных характеристик при выражении различных эмоций, мужчины демонстрируют более глубокие отклонения от своей нормы, особенно при выражении эмоции гнева. Например, при выражении эмоции радости интервал ударных слогов равен 6 пт у мужчин и 5,8 пт у женщин, что составляет увеличение в 4 раза у мужчин и в 2 раза - у женщин. Женщины, следовательно, несут больший потенциал эмоциональности в нейтральной речи, а мужчины, хотя и не превосходят женщин по абсолютным показателям, проявляют несомненное различие в степени изменений этих показателей в эмоционально окрашенной речи. Таким образом, в интонационной компетентности образованных женщин на материале чтения обнаруживается стремление использовать более передовые, современные формы в интонации, эмоциональность и меньшая категоричность их нейтральной речи, более низкий, относительно мужского, социальный статус. Что касается социальной роли, приписываемой женщине, то она может выявиться только непосредственно в процессе коммуникации. Мужчины демонстрируют присущую норме RР стилистическую дифференциацию чтения и говорения. Так, в спонтанной речи снижается контраст по длительности между ударными и безударными слогами, в меньшей степени замедляется темп в конце синтагмы, увеличивается доля сильноконечных контуров интенсивности. Женщин в группе RР, напротив, характеризует недостаточная дифференциация двух стилей, поскольку они больше тяготеют к нормам чтения даже в спонтанной речи. В региональной группе мужчины также недостаточно дифференцируют чтение и говорение, но их стабильность иного порядка: они постоянно придерживаются нормы разговорной речи в соотношении длительности ударных и безударных слогов (1,5:1), в употреблении сильноконечного контура. Женщины региональной группы, напротив, проявляют сверхдифференциацию при чтении, перекрывая даже некоторые показатели мужчин в вышестоящей группе, но в спонтанном диалоге, где контроль за речью снижается, теряют это превосходство и переходят на уровень разговорной речи. Следовательно, неустойчивость социального статуса женщины сказывается в стремлении сохранить социокультурную тенденцию, характерную для чтения, даже перенести ее в разговорную речь, что можно представить как понижение речевой компетенции в отношении стилистической дифференциации в группе RР и гиперкорректность женщин региональной группы при чтении [7].

Таким образом, проблема нахождения дифференциальных речевых признаков по половому цензу включает в себя как универсальную, так и специфическую информацию [3]. К специфическому слою информации, с нашей точки зрения, можно было бы с некоторыми оговорками отнести, во-первых, тембр голоса, соотносящийся с акустическими характеристиками спектра речи (известно, что спектр женских голосов в среднем на 17% выше спектра мужских голосов); во-вторых, некоторые сегментные особенности порождения речевого сигнала, к числу которых могут быть отнесены артикуляторно-акустические особенности реализации вокализма и консонантизма; и, наконец, в-третьих, супрасегментная специфика интегративного оформления речевого высказывания, соотносящаяся с просодическимструктурированием последнего (например, большая степень вариативности основного тона в женской речи, меньшая - в мужской и т.д.). Можно говорить также о возможных физиологических отличиях и их спектральных коррелятах.

Специфические ограничения крайне важно принимать во внимание при решении целого ряда проблем, относящихся к нейро-, психо- и социолингвистике. При сравнении фонетических признаков «мужской-женский голос» возможно проследить и выявить интегративные произносительные признаки, присущие тому или иному этносу, национальной общности, группе народностей, образующих определенный языковой ареал. В данном случае на речь могут влиять факторы этнолингвистики: например, «переднеязычность» произнесения (т.е. особенности артикуляционной базы, исходной «рабочей позы» при речепроизводстве), что самым непосредственным образом влияет на такие акустические параметры, как высотный регистр голоса (например, «немецкие мужские голоса» в среднем более низкие по сравнению с «русскими мужскими голосами» и особенно «романскими мужскими голосами»); высотный диапазон (например, максимальный высотный диапазон женских голосов Дальнего Востока и средний или низкий высотный диапазон женских голосов Европы) и т.д.

Существуют данные о влиянии расы на специфику голоса (например, голоса афроамериканцев или белых американцев, что активно разрабатывается и исследуется в настоящее время речеведами США в связи с некоторыми задачами криминалистической фонетики для идентификации личности говорящего по речи).

К специфическому слою информации [3] отнесем также следующие ограничения: что социально значимо и соответственно находит отражение в речевом высказывании (например, странами с ярко выраженной социальной иерархией являются Великобритания и Франция, что влечет за собой наличие большой социофонетической градации).

Что же касается универсального слоя информации в области фонетической дихотомии «мужской-женский голос», то здесь прежде всего следует выделить сам факт одинаковой прямой функциональной зависимости оформления «мужского-женского» речевого высказывания от таких аргументов, как возраст, образование, воспитание, социальный статус, профессия, экономическое положение [3]. В частности, последний фактор позволяет некоторым лингвистам вычленять из социолингвистики даже отдельный аспект исследования: эконолингвистику [8], включающую такие стороны явления, как жилищный статус (частное владение жильем, собственность на землю, аренда помещения, принадлежность жилья госсектору и т.д.), финансовый статус (малоимущий, средний достаток, достаток выше среднего, богатый, супербогатый и т.д.), статус личностной свободы (под следствием, условно осужденный, в заключении и т.д.).

К числу признаков универсального слоя можно отнести также диалектную принадлежность говорящих мужчин и женщин, произносительные особенности билингвального характера, влияние эмоционального фактора на порождение речи, ведущего к однонаправленным изменениям речи говорящего при, например, сильных-слабых, стенических- астенических эмоциях, соотносящихся с определенными акустическими коррелятами.

К данному универсальному слою следует отнести также коннотативную сторону реализации высказывания [3].

И, наконец, можно причислить к универсальному слою также фактор флексибельности «окраски» голоса в зависимости от ситуации. Ранее это было замечено А.А. Реформатским, писавшем об одном сказителе, «который пел, «сказывал» басом, а говорил «из вежливости» тенором» [5].

Важно отметить, что вопрос фонетической дифференциации речи по признаку «пол говорящего» для различных языковых ареалов разработан в разной степени. Так, лучшая степень изученности этого явления представлена в англоязычных странах.

Таким образом, при исследовании дихотомии «мужское-женское произношение» необходимо выделять два слоя информации, содержащихся в речевом сигнале: специфический и универсальный. Каждый из этих слоев связан, с одной стороны, с нейрофизиологическими, психическими и антропометрическими характеристиками индивидуума, с другой стороны, с влиянием социальных и экономических факторов на формирование речевого высказывания.

Наряду с вышеописанными гендерными признаками единиц фонетико-фонологического уровня не менее перспективным представляется анализ гендерных признаков единиц других языковых уровней, в частности лексического и грамматического.

Род представляет собой грамматическую категорию свойственную разным частям речи и состоящую в распределении слов по двум или трем классам, традиционно соотносимым с признаками пола или их отсутствием [1]. Эти классы принято называть мужской, женский и средний род. Категория рода является характерной чертой грамматического строя индоевропейских языков, несмотря на то, что они отражают разную степень сохраняемости рода, которая находится в прямой зависимости от устойчивости синтетизма в системе словоизменения. Развитие аналитизма в английском языке привело к разрушению словоизменения и утрате родовых противопоставлений в именах. Таким образом, род превратился в скрытую категорию, обнаруживаемую только через анафорические местоимения he, she, it («он», «она», «оно»).

Обратимся теперь к некоторым классическим положениям в дихотомии мужской-женский род в современном английском языке [10]. В отличие от русского языка, в котором род имен существительных узнается или по их значению, или по их окончаниям, в английском языке род имен существительных узнается только по их значению.

Названия лиц мужского пола относятся к мужскому роду; вместо них употребляется местоимение hе:

- Where is your brother?

- He Is in the library.

Названия лиц женского пола относятся к женскому роду; вместо них употребляется местоимение she:

My sister said that she would go the tomorrow.

Ряд имен существительных, обозначающих живые существа, может относиться как к мужскому, так и к женскому роду: pupil, friend, teacher, cousin, wolf др. Когда хотят указать, к какому полу относится данное лицо или животное, то к существительному прибавляется слово, указывающее на пол: a boy- friend, а gerl- friend; а he- cousin, а she- cousin; а he- wolf, а she- wolf.

Ряд имен существительных женского рода образуется от соответствующих существительных мужского рода путем прибавления суффикса -ess: actor - actress; host - hostess; роеt - роеtess; lion - lioness; tiger - tigress.

Таким образом, из приведенных выше классических положений гендерного признака в английском языке очевидно, что как и во многих индоевропейских языках нейтральными словами, обозначающими лиц обоих полов, являются слова мужского рода. Образование слов женского рода производится от слов мужского рода, например, с прибавлением некоторых суффиксов и т.д.

Это основное положение, сложившееся в ходе развития некоторых современных социумов, и вызывает негативное отношение со стороны определенной группы лингвистов, борющихся за пересмотр гендерного признака в современном английском языке.

Так, они считают, что практика закрепления мужского рода за нейтральными понятиями связана с наличием предубеждений в английском обществе в ходе его исторического развития, когда оно являлось «обществом для мужчин» с доминантой патриархата, что не могло не отразиться на эволюции английского языка.

В связи с этим обратимся к некоторым примерам и рекомендациям ряда англоязычных лингвистов, например, C. Jacobson, J.Redfern, B. Sorrels, D.Spender [14; 15 и др.], которые предложили определенные изменения в сфере лексики деловой прозы.

Так, слово «man» в английском языке имеет два значения: оно может означать human being или male human being. Считается, что в соответствии с ранее происшедшими изменениями в социальной сфере использование слова «man» как родового термина привело к исключению из повседневного частотного употребления слова «woman», что явилось следствием искаженного представления заниженной роли женщины в английском обществе. В качестве примера, иллюстрирующего данное положение, приводится утверждение, которое несет в себе в определенной степени элемент несоответствия реальной действительности: «As with other mammals, men suckles his young». (Здесь «man» переводится как «человек», но это, с точки зрения вышеуказанных лингвистов, противоречит здравому смыслу.)

С этой позиции язык, использующий гендерный признак, связан с определенными стереотипами роли мужчин и женщин в англоязычном обществе. Использование для обозначения особей женского пола слов, относящихся к живым существам на более ранней стадии их развития (Gerls, Babes, Chicks и др.), усиливает стереотипный взгляд на предубеждение, согласно которому разум женщины находится на менее продвинутой ступени формирования.

В связи с этим, предлагается следующая система замены слов с родовым признаком «man»:

Вместо: Примеры Man The best man for the job manpower the common man man hours man the desk chairman businessman, businesswoman foreman policeman, policewoman

Использовать: Альтернативы human beings, humankind, men and women, women and men, the individual. the best person for the job, the best man or woman for the job. workforce, personnel, the staff, the workers. the average person, ordinary people, people in general. hours, working time. staff the desk. chairperson, chair, convenor, mediator, coordinator. business executive. supervisor, police officer.

Предлагается ряд рекомендаций по устранению гендерного признака в современном английском языке:

- Не использовать слово «chairman» для обозначения мужчин и слова «chairperson» или «person chairing the meeting» для обозначения женщин.

- Использовать параллельные обращения как для женщин, так и для мужчин. В последнее время в документах возрастает употребление данных наименований. Обращения Miss и Mrs. связаны с семейным положением. В тех случаях, когда используется параллельное соответствующее обращение к мужчине Mr., то по отношению к женщине рекомендуется обращаться Ms.

Порядок перечисления имен обычно располагается по старшинству. Если же данный порядок по каким-либо причинам не используется, то расположение имен осуществляется в алфавитном порядке.

Вместо: Примеры Frank Brown, Miss Smith and Dr. Black Mr. R.Jones and Miss R.Green

Использовать: Альтернативы Frank Brown, Judy Smith and Ron Black; Mr. R. Jones and Miss R Green, Jones and Green, Green and Jones, Robyn Green and Robert Jones.

Рекомендуется избегать таких производных имен существительных для обозначения лиц женского пола, как poetess для поэта, и выражений, подобных women doctors, women lawyers, lady artist. Реальным основанием для этого является тот факт, что слова doctor, lawyer, artist обозначают лиц мужского пола. Рекомендуется избегать выражений, в которых ощущается «определенная снисходительность»:

Вместо: Примеры My gal will take care of that immediately he girls in the office Ladies

Использовать: Альтернативы My assistant will take of that immediately. The secretaries, office assistants. Women (за исключением тех случаев, когда упоминается со словом gentlemen).

Роль определенных стереотипов по половому признаку. В этих случаях рекомендуется избегать гендерного признака и, следовательно, изменять предположения.

Вместо: Примеры Lecturers have wives and children to support We are looking for an administrator who is his own man

Использовать: Альтернативы Lecturers have families to support or lecturers may have families to support. We are looking for an administrator with a sense of independence and integrity.

Рекомендуется также избегать гендерного признака при описаниях.

Вместо: Примеры Cautious men and timid women Ambitious men and aggressive women The client's behaviour was typically female

Использовать: Альтернативы Cautious men and women, cautious people, timid men and women, timid people. Ambitious men and women, ambitious people, aggressive men and women, aggressive people. The client's behaviour…(specify the behaviour).

Некоторые лингвисты призывают к замене определенных терминов с выраженным гендерным признаком на термин без данного признака. С этих позиций иногда относительно просто заменять местоимение he при помощи трансформации фразы во множественное число.

Вместо: Примеры The welfare worker is always overworked so he...

Использовать: Альтернативы Welfare workers are alway overworked, so they...

Такие неопределенные и отрицательные местоимения, как somebody, nobody, someone могут быть заменены местоимением во множественном числе they:

Вместо: Примеры Anyone who wants his work evaluated should...

Использовать: Альтернативы Anyone who wants their work evaluated should...; If a person wants their work evaluated they should...

Рекомендуется избегать возврата противопоставлений his/ her или she/he. Необходимо изменить целый отрывок текста:

Вместо: Примеры Each student is responsible for publications on loan to him. He must return them to the library by the due date.

Использовать: Альтернативы Students have responsibility for publications taken out on loan, which must be returned to the library by the due date.

Как показали наши разыскания в области гендерной проблематики, в современной англоязычной специальной литературе уделяется большое внимание не только конкретным фактам, но и терминологии в данной сфере знаний. Так, можно фиксировать появление таких терминов, как «гендерно нейтральный язык» (Gender Neutral Language), синонимичный ему термин «безгендерный язык» (Non-Gender Specific Language), «сексистский язык» (Sexist Language), «несексистский язык» Non-sexist Language). Многообразие нововведенных терминов требует дальнейших изысканий и многостороннего осмысления.

В заключение следует подчеркнуть, что язык и общество всегда составляли неразрывное единство. В результате изменения роли мужчины и женщины в современном обществе в ряде стран некоторые англоязычные языковеды предлагают ввести определенные изменения как в лексическую, так и в грамматическую материю языка. Это связано прежде всего с тем фактом, что ряд лингвистов пытается привнести в язык категорию большей нейтральности с позиции гендера.

С нашей точки зрения, некоторые альтернативные предложения подобного рода представляют большой интерес и могут быть использованы в структуре языка, в то время как другие представляются крайне искусственными и тенденциозными.

Таким образом, применительно к функционированию гендерного признака в современном английском языке на уровне фонетики, лексики и грамматики лингвистам в настоящее время следует обращать особое внимание на фиксацию и анализ важных речевых и языковых изменений, связанных с изменением представления о ролевых функциях мужчин и женщин в современном англоязычном обществе.

Литература

1. Виноградов В.В. Род. В кн.: Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.

2. Медведева Т.Г., Шевченко Т.И. Сопоставительный анализ просодических форм выражения эмоций у мужчин и женщин. В кн.: Просодия текста. Сб. науч. трудов МГПИИЯ. М., 1980. Вып. 169.

3. Потапов В.В. Язык женщин и мужнин: фонетическая дифференциация. - Известия АН. Сер. Литературы и Языка. 1997, т. 56, № 3.

4. Потапова Р.К. Коннотативная паралингвистика. М., 1997.

5. Реформатский А.А. О тембре голоса человека. В кн.: Лингвистика и поэтика. М., 1987.

6. Шевченко Т.И. Социолингвистическая обусловленность эмоциональной интонации. В кн.: Сб. науч. трудов МГПИИЯ. М., 1980. Вып. 152.

7. Шевченко Т.И. Социальная дифференциация английского произношения. М., 1990.

8. Baugh J. Dimensions of a theory ofeconolinguistics. In: Towards a social science of language. Vol. 1: Variation and change in language and society/ Ed. by G.R.Guy, C.Feagin, D.Schiffrin, J.Baugh. Amsterdam; Philadelphia, 1995.

9. Brend R. Male - Female Intonation Patterns in American English. In: Language and Sex: Difference and Dominance. Rowley, (Mass.), 1975.

10. Kachalova K.N., Israilevich E.E. English grammar. Moscow, 1997.

11. Lakoff R. Language and Woman's Place. N.Y., 1975.

12. Pellowe J., Jones V. On International Variability in Tyneside Speech. In: Sociolinguistic Patterns in British English. L., 1978.

13. Romaine S. Postvocalic [r] in Scottish English: Sound Change in Progress. In: Sociolinguistic Patterns in British English. L., 1978.

14. Sorrels B.D. The non-sexist Communicator. Sydney, 1983.

15. Spender D. Man Made Language. Melbourne, 1980.

16. Trudgill P. The Social Differentiation of English in Norwich. Cambridge, 1974.

17. Trudgill P. Sociolinguistic Patterns in British English. L., 1978.

18. Wardhaugh R. An Introduction to Sociolinguistics. Oxford, 1986.

С.К. Табурова

Эмоции в речи депутатов бундестага: мужские и женские преференции

Трудность изучения эмоциональной сферы индивидов заключается для лингвиста в том, что эмоции - феномен внутрипсихический. Внешние манифестации эмоций неизбежно несут на себе отпечаток нескольких уровней языковой личности, поскольку «в целостной психологической структуре личности когнитивные, эмоциональные и волевые процессы не изолированы, а функционируют в единстве, выдвигая на первый план те, которые играют большую роль в отражении мира и регуляции поведения на данном отрезке деятельности человека» [9, с.184]. Поэтому материал для исследования эмоциональной сферы должен быть таким, чтобы эмоциональная составляющая играла роль доминанты в определении речевого поведения индивида, т.е. чтобы эмоции как бы «перевешивали» разум. Объектом данного исследования был выбран парламентский дискурс, поскольку, по мнению специалистов, именно парламентские дебаты и спортивные состязания являются ареной наивысшего накала страстей.

1. Эмоциональная сфера и механизмы ее объективации

Переход от лингвистики имманентной, изучавшей язык в самом себе и для себя, к лингвистике антропологической ознаменовал новую парадигму лингвистических исследований - когнитивную, в центре внимания которой находится изучение человека как системы получения, переработки, хранения и передачи информации. Значительным достижением в рамках когнитивной парадигмы является создание теории языковой личности (ЯЛ), в структуру которой первоначально были включены три уровня: вербально-семантический (языковая картина мира), тезаурусно-когнитивный (концептуальная картина мира) и мотивационно-прагматический [7].

Однако теория ЯЛ не является застывшим, константным понятием и может быть диверсифицирована как по вертикали (за счет выделения новых уровней), так и по горизонтали (за счет детализации внутри имеющихся уровней). Общепринятая до недавнего времени трехуровневая модель ЯЛ оставляет без достаточного внимания эмоциональную сферу индивида, которая существенным образом определяет его речевое поведение. В связи с этим О.Л.Каменская [5, с.9] дополнила структуру ЯЛ эмоциональным уровнем, объединяющем эмоции в их концептуальном представлении. Переход от трехуровневой структуры ЯЛ к пятиуровневой является примером интернальной модификации. Второе направление модификации - экстернальное «определяется параметрами коммуникативной среды и соответственно изменением числа ее факторов, учитываемых при анализе процесса коммуникации» [6, с. 30-31]. Примером такой модификации может служить предложенное И.И. Халеевой понятие вторичной языковой личности [15].

Эмоции человека протекают на фоне его интеллектуальной деятельности, переплетаются с ней. Само слово «эмоция» (от лат. emovere - волновать, возбуждать) обозначает душевные переживания, волнения, чувства. Современная наука определяет эмоции как психическое отражение в форме непосредственного субъективного переживания явлений и ситуаций в их отношении к потребностям личности. Эмоции человека отличаются чрезвычайным разнообразием: психологи насчитывают их более 500. Будучи явлениями психическими, эмоции могут обрести социальную реальность, лишь объективируясь во внешних проявлениях - поведении, мимике, жестах, речи.

Один из наиболее универсальных и распространенных способов актуализации эмоций состоит в их вербализации во внешней речи с помощью с помощью специальных языковых средств и речевых механизмов. Под языковыми средствами мы подразумеваем эмотивные слова и выражения (эмотивы), обладающие эмоциональной значимостью на основе своего семного состава. Примечательно, что в языке превалируют эмотивы неодобрения, т.е. отрицательные эмоции могут быть выражены гораздо более разнообразно, чем положительные [16, с. 57]. Если эмотивы заданы языком, то речевые механизмы синтезируются автором в потоке речи с использованием как эмотивных, так и нейтральных слов и выражений, поскольку «в конкретном тексте может произойти. эмоциональная, образная, эстетическая и другая трансформация любых нейтральных средств языка, которые в зависимости от намерения автора могут стать экспрессивными» [9, с.196].

Эмоциональная сфера и средства ее объективации носят социально-типичный, унифицированный характер. Все знания об эмоциях индивидуум усваивает в процессе социализации. Именно социализация способствует тому, что индивидуально-ситуативные переживания конституируются как социально-типичные. В основе этого процесса, по мнению Филера, лежит усвоение эмотивных понятий, которые задают социально устоявшиеся рамки типизации и интерпретации эмоциональных переживаний [25, с.115]. В качестве общественных феноменов эмоции подлежат социальному нормированию и контролю. Средствами такого контроля являются своеобразные правила: эмоциональные (Emotionsregeln), регулирующие возникновение, и манифестационные (Manifestationsregeln), регулирующие объективацию тех или иных эмоций [24, с. 310]. Эти правила определяются ценностной системой социума и таким образом изменяются во временных и интеркультурных рамках. Эмоциональные правила задают, какие чувства необходимо и положено испытывать в определенных ситуациях. Они позволяют индивиду осознать, когда его чувства не соответствуют общепринятому стандарту и скорректировать, по крайней мере, их внешние проявления. Манифестационные правила задают, какие эмоции, в какой ситуации и с какой интенсивностью необходимо и допустимо проявлять. Примечательно, что эмоциональные и манифестационные нормы не всегда напрямую соотносятся друг с другом. Могут возникнуть ситуации, в которых никто не ожидает, что вы действительно будете испытывать те или иные эмоции, однако ожидает, что вы продемонстрируете совершенно определенные манифестации. Это наглядно иллюстрирует пример дуэлей. В Кайзеровской Германии существовали строгие эмоциональные правила, которые задавали, в каких условиях мужчина должен был чувствовать, что его честь задета. Согласно существовавшему в то время определению оскорбительных ситуаций, удовлетворения следовало требовать даже в том случае, если мужчина на самом деле и не чувствовал себя оскорбленным (если, конечно, он не был готов к общественному презрению).

«Социальная типичность эмоций формируется одновременно на уровне различных общностей людей (социальных групп), на уровнях общечеловеческой, национальной, демографической, профессиональной, половой, возрастной общностей и закрепляется в эмотивных средствах языка в процессе рече-языковой практики» [9, с.192.] - Курсив наш: Т.С.. Это дает основание постулировать наличие гендерных особенностей эмоциональной сферы, которые наряду с другими особенностями (индивидуальными, профессиональными и др.) формируются в процессе социализации индивида, поскольку gender не является биологическим или естественным свойством индивида, а продуцируется в процессе социальной, культурной и языковой практики (doing gender). «Гендерный фактор, учитывающий природный пол человека и его социальные «последствия», является одной из существенных характеристик личности и на протяжении всей жизни определенным образом влияет на ее осознание своей идентичности, а также на идентификацию говорящего субъекта другими членами социума» [8, с. 9]. Для исследования гендерных особенностей эмоциональной сферы предлагается диверсификация ЯЛ на ЯЛ-мужчину и ЯЛ- женщину в пределах эмоционального уровня. Материалом исследования послужили стенографические отчеты о пленарных дебатах бундестага, поскольку, как было отмечено ранее, парламентский дискурс считается одним из наиболее эмоциональных.

2. Особенности парламентского дискурса. Реплики как объект исследования эмоциональной сферы депутатов

Если в прошлом ведущую роль в формировании понятийной и ценностной систем социума играла религия, то теперь эту роль во многом взяла на себя политика. «Идеологии образуют с помощью своего языка или своей языковой системы специфические воображаемые миры, которые кажутся истинными и вполне определенным образом структурируют и объясняют логическую реальность. Идеологии поставляют концептуальные схемы и категории, с помощью которых можно интерпретировать новые события» [3, с. 26- 27]. Подчеркивая важность изучения идиополитического дискурса, П.Б. Паршин полагает, что последний призван решить некоторый класс вполне актуальных практических задач и станет вскоре основным предметом «политической лингвистики» [11, с. 38].

Практически во всех современных демократических обществах одним из важнейших политических институтов является парламент. Именно язык парламентариев отражает в значительной степени политическую культуру общества. Поэтому «парламентский дискурс должен стоять в центре любого исследования политического языка и политической семиотики» [23, с. 5]. 145-летняя история германского парламентаризма не отличается преемственностью и последовательностью, которые присущи другим демократическим государствам Европы: реставрация, диктатура и война вносили свои разрушительные коррективы в стиль парламентской жизни Германии. В демократические периоды развития германский парламентаризм колебался между двумя полюсами: дискуссионным и «витринным» парламентаризмом. Одной из отличительных особенностей Германии, по мнению бывшего президента ФРГ Р. фон Вайцзеккера, является то, что в парламенте страны слишком велико партийно-политическое влияние [3]. Партии ФРГ влияют не только на формирование общественного мнения, но и на процесс принятия парламентских решений - на основе парламентского принципа фракционной дисциплины. В результате роль партий в управлении страной настолько весома, что Германию называют иногда «государством партий» [19, с. 73].

По форме парламентские дебаты - диалогическая коммуникация, один из участников которой - выступающий с речью депутат, а другой - депутаты в зале, реагирующие на выступление как в вербальной форме реплик, промежуточных вопросов, так и в паравербальной форме смеха, ропота недовольства, аплодисментов. Для успешности парламентской деятельности необходимо сотрудничество оратора и аудитории, их диалогическое взаимодействие. «Различные точки зрения на ту или иную проблему тем не менее имеют общую фазу, в явном виде не выраженную языковыми формами, - коммуникативную заинтересованность оратора и аудитории в диалогическом сотрудничестве» [18, с.40]. Таким образом, в идеале дебаты предполагают заинтересованную дискуссию, нацеленную на рациональный и свободный обмен мнениями по вопросам общежития, на выработку общих подходов и достижение согласия. «Истинная полемика нацелена на привлечение сторонников к тому или иному мнению» [4, с. 32] и предполагает заинтересованность обеих сторон в выяснении истины. К сожалению, современные дебаты часто не соответствуют этому требованию, имея в качестве главной цели создание имиджа выступающего, укрепление его репутации или диффамацию имиджа политического противника. При этом политики забывают, что в теории спора существует правило «презумпции идеального партнера», которое ставит в центр внимания обеих сторон предмет дискуссии и запрещает затрагивать личные качества партнера [18, с. 41]. «Язык политики существует, чтобы выражать профессиональные мысли» [17, с. 80]. Современные же «псевдодебаты» могут быть определены скорее как средство привлечения сторонников к той или иной личности, какими бы ни были ее взгляды. Характеризуя политические дискурсы (субдискурсы), В.Н. Базылев [2, с. 62] отмечает, что они «не раскрывают и, по-видимому, не стремятся раскрыть сущее как таковое».

Еще один упрек в адрес пленарных дебатов связан с их «инсценированностью». Многие исследователи считают, что дебаты отошли от своего первоначального предназначения, превратившись в «витринное» мероприятие, рассчитанное не на открытое обсуждение проблем, а на внешний эффект. Согласно этой точке зрения, фактически все решения принимаются на заседаниях фракций и комиссий, а дебаты лишь «инсценируют» обсуждение для сохранения «внешних приличий». Это переносит центр тяжести парламентской работы на закулисные переговоры, оставляя дебатам символическую роль «демократической упаковки». В результате - пустые места в зале заседаний и скучающие депутаты, развлекающие себя чтением газет [19, с.79].

Важнейшим сигналом аудитории, свидетельствующим о том, что внимание слушателя привлекает то или иное решение вопроса, положение доклада, высказанная оратором оценка, являются реплики. В среднем на одно пленарное выступление в бундестаге приходится от 5 до 20 реплик, которые тщательно фиксируются в стенографических отчетах с указанием автора и его партийной принадлежности. В основном, исследователи отмечают две функции реплик: неполитическую и политическую [23, с.7]. Рассматривая неполитическую функцию, Кипке [27, с. 110] выделяет следующие функциональные типы реплик:

- Оскорбительные реплики, направленные наличность выступающего, а не на решение политических задач. Они, как правило, являются реакцией на резкие выпады выступающего от оппозиции и выражают гнев, агрессию, ярость бессилия.

Провокативные реплики, направленные на внесение замешательства, создание помех выступающему.

Однако более естественными для парламентской коммуникации являются реплики с политической интенцией:

- Реплики, направленные на оказание поддержки выступающему депутату - политическому союзнику и усиление позиции собственной фракции.

- Реплики, критикующие выступающего - политического оппонента и ослабляющие позицию его партии.

И политические, и неполитические реплики в качестве сигналов обратной связи (ответной реакции) являются своеобразным «эмоциональным клапаном», выражая положительные или отрицательные эмоции депутатов в адрес содержания выступления или самого выступающего. Эта эмоциональная реакция вполне адекватна внутреннему психологическому состоянию депутатов, поскольку реплики носят спонтанный (а не подготовленный как пленарное выступление) характер и отражают личностную оценку (в отличие от пленарного выступления «по поручению») содержания текста или его автора. Будучи спонтанными, неподготовленными текстами, реплики идеально подходят для анализа эмоциональной составляющей речевого поведения депутатов. Вербальная форма реплик характеризуется эллиптичностью, нарушением синтаксических норм, использованием эмотивной лексики, в т.ч. аффективов, восклицательной просодией, что свидетельствует об их ненормированности, деавтоматизированности. Это подтверждает тот факт, что реплики порождаются депутатами в состоянии эмоциональной напряженности и репрезентируют их эмоциональную сферу. « В состоянии эмоциональной напряженности порождение речи характеризуется выбором лексических и грамматических средств, адекватных испытываемой эмоции» [1, с. 35]. Кроме того, едва ли можно себе представить, что депутат будет кричать с места, не будучи в состоянии возбуждения, волнения. «В состоянии эмоциональной активации происходят изменения в мотивационной сфере деятельности, что находит свое выражение в повышении роли ведущего мотива» [10]. В речи это проявляется в том, что говорящий стремится всеми силами повлиять на поведение собеседника в желаемом для него направлении, убедить его в целесообразности своей точки зрения.

Однако реплики это не только «эмоциональный клапан», но и средство оказания эмоциогенного воздействия на аудиторию. Это подтверждается указанием В.И. Шаховского [16] на две коммуникативные функции слова: первая сосредоточена на отправителе и связана с выражением собственных эмоций автора, вторая сосредоточена на получателе и связана с целенаправленным эмоциональным воздействием на адресата. Во второй функции реплики (как сигналы прямой связи) содержат заявку на мену ролей «оратор» и «слушатель». В этом случае речь идет не столько о вербализации личностных эмоций депутатов в адрес выступления, сколько о стратегическом использовании реплик для достижения определенных коммуникативных целей, а именно: для профилирования собственной значимости в глазах коллег по фракции, и, прежде всего, руководства фракции. « Рот, кто не может выйти на трибуну, должен идти другим путем, чтобы привлечь к себе внимание» и «проявить себя политически компетентным, остроумным и находчивым» политиком [27, с. 111]. Стремясь произвести выгодное впечатление на окружающих, депутаты - репликанты используют определенные стратегии. В общем виде функции реплик представлены на схеме (стр. 175)

Как следует из предложенной схемы парламентской коммуникации, в условиях современного «витринного» парламентаризма пленарное выступление адресовано не столько депутатам в зале (Р1), сколько гостям и поклонникам, а также через средства массовой информации (СМИ) - широкой общественности страны (Р2 и РЗ). Реплики депутатов с мест имеют двойного адресата (оратор и зал) и участвуют в формировании двух замкнутых коммуникативных контуров - обозначим их как вертикальный и горизонтальный. В вертикальном контуре реплики играют роль обратного информационного потока (сигналов обратной связи - СОС), т.е. являются спонтанной реакцией репликантов на пленарное выступление, своеобразным «эмоциональным клапаном». Эмоции, вербализованные в адрес выступающего, могут быть охарактеризованы по форме (вербальная/невербальная), знаку (положительные/отрицательные), объектной направленности (суть выступления/личность выступающего), интенсивности (частотности вербализации). В горизонтальном контуре происходит мена ролей: реплики берут на себя роль прямого информационного потока (сигналов прямой связи - СПС) и реализуют функцию целенаправленного эмоциогенного воздействия на аудиторию, прежде всего на товарищей по партии и руководство фракции с целью повышения собственного имиджа. При этом депутаты прибегают к различным стратегиям, которые могут быть определены как содержание подхода к аудитории, т.е. выбор определенной категории иллокуции: экспрессивы (Э), директивы (Д), репрезентативы (Р),

комиссивы (К).

Функциональное разделение реплик условно, т.к. обе коммуникативные функции реплик тесно взаимосвязаны и реализуются одновременно, правда, в каждом отдельном случае с различной интенсивностью. Разделение этих двух функций необходимо нам для выявления гендерных различий эмоциональной сферы депутатов. Проиллюстрируем реализацию двух функций реплик (СОС и СПС) на примере:

Фрагмент выступления	Реплики из зала
1. Й.Зингхаммер (ХДС): «...Я сам недавно принимал участие в облаве на крупнейшей стройке в южной части Германии...»	1. Й.Фишер (С.90/Зеленые): «Спасайтесь, Зингхаммер идет!»
2. Х.Бютнер (СДПГ): «...Если Вы используете в отношении профсоюзов методы шантажа, то не стоит удивляться, к чему это приводит...»	2. К.Лауманн ("ДС): «Вы понятия не имеете, о чем Вы говорите!»

Реплика №1 в качестве СОС вербализует эмоцию депутата на фрагмент выступления, которая может быть охарактеризована по форме (вербальная), знаку (-), модальности (ирония), объектной направленности (действия оратора, т.е. его участие в облавах). В качестве СПС та же реплика воздействует на депутатов в зале с целью вызвать у них эмоцию смеха и показать себя остроумным, находчивым политиком.

Реплика № 2 в качестве СОС точно так же вербализует эмоцию репликанта, которая имеет форму (вербальную), знак (-), модальность (возмущение), объект (личность оратора, т.е. его профессиональная квалификация). В качестве СПС эта реплика воздействует на аудиторию с целью усилить позицию собственной фракции и ослабить позицию противника.

Для реализации обеих функций депутаты прибегают к особым языковым средствам и речевым механизмам, анализ которых позволяет сделать вывод о преимущественном использовании реплики в первом (СОС) или втором (СПС) качестве. В нашем примере очевидно, что в реплике № 1 превалирует функция эмоциогенного воздействия на аудиторию; в реплике № 2, напротив, более явно выражена функция вербализации личностных эмоций репликанта.

3. Мужские и женские преференции в объективации собственных эмоций и выборе стратегий эмоциогенного воздействия

Предлагаемое исследование эмоций парламентариев охватывает следующие характеристики:

- Эмоции, объективированные в репликах женщинами и мужчинами, и эмоции, объективированные по отношению к ним, по форме (вербальная/невербальная), знаку (положительные/отрицательные), интенсивности (частотности), объектной направленности (суть выступления/личность выступающего).

- Гендерные приоритеты в выборе стратегий эмоциогенного воздействия, реализуемых в репликах мужчин и женщин.

- Языковые средства и речевые механизмы создания экспрессивности, представленные в репликах мужчин и женщин.

Анализ реплик депутатов позволил сразу выделить в отдельную группу выступления депутатов от ПДС (Партия Демократического Социализма), реакция на которые существенно отличается от всех остальных случаев. ПДС была создана после объединения Германии и стала преемником СЕПГ (Социалистической Единой Партии Германии) - партии Хонеккера в бывшей ГДР. Таким образом, депутаты от ПДС являются новыми членами депутатского корпуса Германии, представителями иного, чуждого западным идеалам социума. Совокупность коммуникативных методов, используемых для «отторжения» депутатов от ПДС, мы обозначили как стратегия коммуникативной изоляции, в рамках которой депутаты от других партий прибегают к следующим тактическим шагам:

1. Тактика игнорирования, направленная на устранение депутата от участия в коммуникации, на исключение его из дискуссии и процесса принятия решений (полный отказ от сигналов ОС: выступления произносятся в мертвой тишине).

2. Тактика установления статусного неравенства, т.е. шаги, направленные на устранение равенства коммуникативных ролей (депутат - депутат) и обеспечение позиции превосходства по отношению к новому члену социума - депутату от ПДС (реплики типа «Слишком много чести!», « Галиматья!»).

3. Тактика создания идеологических контекстов, цель которых - представить мировидение, мотивы и потребности нового члена как чуждые, враждебные данному социуму, указать на отличия его социализации, которые делают его «инородным телом» в этнии (реплики типа «Подумайте о Хонеккере!», «Этот ЦК-овец еще позволяет себе подобные высказывания!», «Когда Хонеккер уходил, Вы то же самое говорили?»).

4. Тактика деградации, в рамках которой предпринимаются попытки поставить под вопрос профессиональную компетенцию депутата, нанести ущерб его имиджу, высмеять («Что за чушь!», «Вам это не грозит!»).

Стратегия изоляции депутатов от ПДС реализуется независимо от пола выступающего и пола репликанта и целенаправленно используется в бундестаге с момента объединения Германии, что подтверждает наш анализ более ранних дебатов. Таким образом, влияние гендерного фактора на речевое поведение депутатов не является универсальным и в определенных ситуациях может подавляться другими более значимыми факторами (например, идеолого-политическим). Это свидетельствует о наличии контекстов [26, с. 690], в которых происходит временная нейтрализация гендерного фактора, приостановка процесса doing gender, т.е. «undoing gender». При этом речь идет не об изменениях биологического плана, а лишь о временной потере гендерным фактором своей релевантности [28, с. 13].

Одна из известнейших представительниц феминистской лингвистики США Дебора Таннен заметила, что конфликт между женственностью и авторитетом нигде не проявляется так ярко, как у женщин, которые идут в политику: «Признаки хорошего мужчины и хорошего политика идентичны, а вот женщине приходится решать, хочет ли она слыть сильным руководителем или хорошей женщиной» [29, с. 266]. Если мужчина умеет отстаивать свое мнение, мыслить логически, если он прямолинеен, компетентен и властен, это повышает его «ценность» как мужчины. Если те же качества присущи женщине, она рискует потерять свою «ценность» как женщина.

Исследование эмоциональных реакций депутатов - женщин и мужчин (в вербальной и паравербальной форме) дало следующие результаты:

Анализ реплик в функции сигналов обратной связи (экспликации собственных эмоций репликантов) позволяет охарактеризовать эмоции, объективированные в адрес выступлений женщин и мужчин, и эмоции, вербализованные женщинами и мужчинами [14].

1) Эмоции в адрес выступлений женщин и мужчин: Выступления депутатов - женщин воспринимаются с двукратным преобладанием положительных эмоций (в вербальной и паравербальной форме) прежде всего за счет такого универсального средства как аплодисменты; выступления депутатов - мужчин воспринимаются с минимальным преобладанием отрицательных эмоций прежде всего за счет реплик неодобрения. Таким образом, выступления женщин чаще прерываются аплодисментами поддержки, а выступления мужчин - репликами неодобрения. Однако, несмотря на общее преобладание положительной реакции, отношение к женщинам еще обнаруживает элементы неравноправия. Вербальные сигналы (реплики) в адрес женщин на 60% носят отрицательный, конфликтный характер и содержат не объективную оценку содержания выступления, а оскорбительные нападки на личность выступающего, его профессиональные и др. характеристики («У Вас нет ни малейшего понятия!», «Не говорите такой ерунды!», «Это было оскорбление всяческой логики!»). Хотя вербальные сигналы в адрес мужчин еще чаще носят отрицательный характер (76%), они направлены не на личность выступающего, а на суть излагаемых им проблем («Этого недостаточно!», «Вы же вчера отклонили Европол!», «Сначала это необходимо внести в закон!»).

Не случайно в общественности ФРГ поднимается вопрос о культуре политических дебатов. Тот факт, что женщины нередко не выдерживают клеветы и тяжелого урона своему имиджу, реагируя уходом из политики, вполне закономерен, считает К.Тимм [30, с. 91]. По ее мнению, культура ведения политических дебатов нисколько бы не пострадала, если бы в политиках (как женщинах, так и мужчинах) больше уважали человека. «Остается надеяться, что женщины - политики не возьмут полностью на вооружение мужские образцы речи, а, будучи уверенными в своей компетентности, дадут отпор попыткам дискредитации» /там же/.

2) Эмоции, со стороны женщин и мужчин:

- Эмоции репликантов – мужчин:

Качественные и количественные характеристики эмоций репликантов - мужчин практически не определяются полом выступающего депутата. Мужчины как «старожилы» парламента установили в нем свои привычные нормы общения, для которых характерны значительное преобладание отрицательных эмоций в адрес представителей обоих полов и их преимущественная направленность на личность выступающего, а не на существо излагаемых им проблем. Появление в парламенте женщин внесло лишь незначительные коррективы в речевое поведение мужчин: они несколько увеличили количество положительных эмоций в адрес женщин, проявляя тем самым снисходительность по отношению к «слабому полу», и стали еще чаще переводить конфликт с деловой на межличностную почву, умаляя профессиональные качества женщин.

- Эмоции репликантов – женщин:

Эмоциональная составляющая речевого поведения репликантов - женщин обнаруживает зависимость от пола выступающего. В диалоге с мужчинами женщины копируют их образцы более агрессивного речевого поведения, подстраиваясь под установленные ими нормы. Это проявляется в активном определении хода дискуссии за счет увеличения количества реплик, в резком преобладании отрицательных эмоций. Единственное, что женщины пока не скопировали у мужчин, так это их стремление перевести конфликт с деловой на межличностную почву. В диалоге с женщинами они демонстрируют иной стиль речевого поведения, для которого характерны преимущественная вербализация положительных эмоций и их однозначная направленность на существо дела.

Анализ реплик в функции сигналов прямой связи (эмоциогенное воздействие на аудиторию), Порождая реплики, депутаты не только вербализуют свои личностные эмоции, но и пытаются воздействовать на эмоциональную сферу реципиентов в выгодном для себя направлении, реализуя при этом определенные стратегии. Анализ стратегического использования реплик возможен на основе теории речевых актов, поскольку выбор иллокутивного акта и есть выбор стратегии, т.е. определенного содержания подхода к партнеру [13].

Анализ реплик как речевых актов позволяет выявить следующие гендерные приоритеты:

1. Процентное соотношение категорий РА, осуществленных женщинами и мужчинами, свидетельствует о стремлении женщин скорее воздействовать, убеждать, требовать, а не просто заявлять, утверждать или выражать эмоции. В дискурсе женщин лидируют директивные речевые акты («Это нам необходимо выяснить!», «Это не функционирует благодаря Вашей политике!», «Если бы эта конструктивная общность была у нас чаще!»). У мужчин подобных преференций не обнаружено: репрезентативы, директивы и экспрессивы находятся примерно на одном уровне.

В то же время мужчины значительно превосходят женщин по количеству экспрессивов, под которыми подразумеваются специфические РА, не посвященные какой-либо определенной теме, а совершаемые из желания понравиться, пошутить, реализовать хорошее или плохое настроение («Что же это за свинство!», «Спасайся, Зингхаммер идет!», «Это Вы блокирующая колодка!»). В целом стратегии женщин представляются более прагматичными, а стратегии мужчин более демагогичными.

2. Качественные различия по отдельным категориям ИА касаются прежде всего такого показателя как иллокутивная сила (ИС) высказывания, понимаемая нами как энергичность, с которой подается иллокутивная цель. В репликах мужчин эмоциогенное воздействие реализуется с большей ИС, которая достигается за счет нарушения языковых и парламентских конвенций, открытого противопоставления «мира своих» и «мира чужих», выдвижения жестких требований в форме обвинительных суждений, раздачи щедрых обещаний («Если Вы еще 10 лет будете бездействовать!», «Вы годами ничего не делали!», «Мы это сделаем!», «Мы на это очень надеемся!»). В репликах женщин эмоциогенное воздействие реализуется с меньшей ИС за счет соблюдения этики парламентского общения, деликатности, кооперативности и коллегиальности речевого стиля, маскировки директивных РА («Но ведь мы уже приняли эти законы по здравоохранению!», «Только мы для этого ничего не делаем!», «Спрашивается только когда!»).

3. Увеличение ИС не является условием успешности РА мужчин. Наоборот, чрезмерная грубость и категоричность, нарушение языковых и парламентских конвенций могут приводить к коммуникативным неудачам, не обеспечивая адекватного «усвоения» депутатами авторских намерений и не продуцируя соответствующих эмоций адресата на перлокутивном уровне. Вместе с тем успешность РА может быть оценена лишь с учетом истинного адресата высказываний. Если рассматривать дебаты как триалогическую коммуникацию, третьим участником которой благодаря СМИ становится широкая общественность страны, то стратегии мужчин представляются более успешными для реализации эмоциогенного воздействия на электорат, т.е. они рассчитаны на внешний эффект. Стратегии женщин более успешны для реализации эмоциогенного воздействия на депутатский корпус, т.е. они рассчитаны на внутренний эффект.

Анализ языковых средств и речевых механизмов создания экспрессивности, использованных мужчинами и женщинами для объективации своих эмоциональных состояний и оказания эмоциогенного воздействия на аудиторию, позволяет сделать следующие выводы [12]:

1. Специальные языковые средства и речевые механизмы экспрессивности содержит лишь часть реплик, обозначенная нами как реплики эмоциональной оценки (РЭО). В отличие от них, в репликах рациональной оценки (РРО) присутствуют лишь нейтральные единицы языка и речи, а их экспрессивность обеспечивается в первую очередь за счет содержательной стороны. Женщины порождают РЭО в 2,5 раза чаще, чем РРО; мужчины - лишь в 1,5 раза чаще. Это свидетельствует о преобладающей роли эмоциональной доминанты в определении речевого поведения женщин. У мужчин эмоциональная и когнитивная доминанты более сбалансированы.

2. Реплики мужчин (РЭО) более яркие, экспрессивно насыщенные, содержат большое количество эмоционально- оценочных и эмоционально-усилительных прилагательных. В то же время у мужчин меньше аффективов. В репликах женщин коэффициент экспрессивности ниже, они более сухие и предметные. Однако у женщин больше аффективов. Анализ речевых механизмов показывает, что у мужчин широко представлены приемы создания комического, призванные обеспечить контроль над аудиторией, привлечь внимание («Вот это понимание правового государства!», «Если бы не конец предложения, мы бы вам похлопали!», «Говорит компетентный свидетель и экс-чиновник Петер Конради!», «В ваших рядах особенно много паршивых овец!»). У женщин эти приемы играют второстепенную роль. Из структурно-семантических приемов у мужчин лидирует провокативный псевдовопрос, цель которого не получить информацию, а произвести внешний эффект («Вы человек Штойбера или Вайгеля?», «Нелегально или как?», «На какой же день Вы назначили выборы?», «Вы то же самое говорили, когда Хонеккер уходил?»). Женщины предпочитают директивно-побудительные конструкции как непосредственную апелляцию к адресату (« Рак сделайте это! Вы же в правительстве!», «Будьте же наконец конструктивны!») и эмфатическое выдвижение как выражение внутреннего переживания («Концепции - то у вас и нет никакой!», «Не осуществляется это только!», «Есть у нас уже это!»).

3. Коммуникативную функцию языковых и речевых единиц можно условно разделить на две составляющие: первая сосредоточена на получателе и преследует цель воздействия на него, вторая сосредоточена на отправителе и связана с вербализацией внутренних эмоциональных состояний без намерения воздействовать на адресата. С этой точки зрения функция речевых и языковых единиц, используемых мужчинами, сосредоточена в большей степени на получателе, т.е. мужчины нацелены на внешний, прагматический эффект. Вербализуя реплики, мужчины преследуют цель не столько показать свои собственные чувства, сколько воздействовать на чувства окружающих. Таким образом, реплики мужчин в преобладающей степени реализуют функцию СПС. Функция языковых и речевых единиц, используемых женщинами, сосредоточена в первую очередь на отправителе, т.е. они выражают скорее собственные эмоции. Эмоциогенное воздействие на окружающих играет у женщин второстепенную роль. Таким образом, реплики женщин в большей степени реализуют функцию СОС.

В целом, результаты анализа реплик парламентариев доказали правомерность диверсификации эмоционального уровня ЯЛ на эмоциональные уровни ЯЛ-женщины и ЯЛ-мужчины. Важные гендерные тенденции были выявлены как по качественным и количественным характеристикам объективированных эмоций и механизмам их вербализации, так и по приоритетам в выборе стратегий эмоциогенного воздействия на аудиторию. Однако в целостной психологической структуре носителей языка эмоциональные процессы функционируют не изолировано, а в единстве с когнитивными и волевыми процессами. Таким образом, порождаемые депутатами реплики - это результат взаимодействия доминант трех уровней: когнитивного, эмоционального и мотивационного, которые в процессе РМД переплетаются, выдвигая на первый план то, что играет наибольшую роль в отражении мира и регуляции поведения депутата в данной коммуникативной ситуации. Этим объясняется тот факт, что влияние гендерного фактора на речевое поведение парламентариев не является универсальным и может подавляться другими, более значимыми в данном конкретном случае факторами. Например, идеолого-политическим в отношении депутатов от ПДС. На основе проведенного анализа реплик можно сделать вывод об основном содержании не только доминанты эмоционального уровня, но также доминант когнитивного и мотивационного уровней в структуре ЯЛ - мужчины и ЯЛ - женщины.

У мужчины:

- в эмоциональной сфере доминирует склонность к отрицательным эмоциям в адрес обоих полов, стремление скорее все оспорить, поставить под сомнение, чем выразить согласие;

- в когнитивной сфере доминирует традиционное представление о социальной роли женщины в обществе («слабый пол»), о своем превосходстве над ней в политической области. Отсюда многочисленные попытки профессиональной деградации женщин и в то же время покровительственная поддержка;

- в мотивационной сфере доминирует мотив выйти победителем, во что бы то ни стадо, дисквалифицируя собеседника с одной стороны и подчеркивая свое превосходство и свои достижения с другой.

У женщины:

- в эмоциональной сфере доминирует склонность к положительным эмоциям, отрицательные эмоции релевантны лишь для самообороны и поддержки союзников, но не для нападения;

- в когнитивной сфере доминирует представление о том, что право быть «на равных» в политической сфере у мужчин надо отвоевывать в жесткой борьбе по установленным ими нормам и правилам;

- в мотивационной сфере доминирует мотив избегать открытой конфронтации, стремиться к акцентированию общности, не пытаться утвердить себя путем конфликта, искать решения, не нагнетая личную вражду.

Литература:

1. Антропова М.В. Личностные доминанты и средства их языкового выражения. Дисс....канд. фил. наук. М.: МГЛУ, 1995.

2. Базылев В.Н., Сорокин Ю.А. Из заключительного слова. В кн.: Политический дискурс в России: Материалы рабочего совещания (М., 30 марта 1997). Под ред. Ю.А.Сорокина, В.Н. Базылева. М., 1997. С. 62-66.

3. Водак Р. Язык. Дискурс. Политика. Пер. с англ. и нем.; ВГПУ. Волгоград: Перемена, 1997. 139 с.

4. Демьянков В.З. Эффективность аргументации как речевого воздействия. В кн.: Проблемы эффективности речевой коммуникации. Сборник обзоров. М.: ИНИОН, 1989. С. 13-40.

5. Каменская О.Л. Эмоциональный уровень языковой личности. В кн.: Актуальные проблемы теории референции. Сб.н.тр. Вып. 435. М.: Изд-во МГЛУ, 1997. С. 9-18.

6. Каменская О.Л. Вторичная языковая личность - методологическая основа межкультурной парадигмы в лингводидактике. В кн.: Актуальные проблемы постдипломного профессионального лингвистического образования. Сб.н.тр. Вып. 440. М.: Изд-во МГЛУ, 1998. С. 30-36.

7. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М.,

1987. 263 с.

8. Кирилина А.В. Гендер: лингвистические аспекты. М.: Изд-во «Институт социологии РАН», 1999. 189с.

9. Маслова В.А. Параметры экспрессивности текста. В кн.: Человеческий фактор в языке. Языковые механизмы экспрессивности. М.: Наука, 1991. С. 179-204.

10. Носенко Э.Л. Особенности речи в состоянии эмоциональной напряженности. Днепропетровск: Днепр. Гос. Ун- т, 1979. 132 с.

11. Паршин П.Б. Теоретические перевороты и методологический мятеж в лингвистике 20 века. - ВЯ. М., 1996, М 2. с. 19-42.

12. Табурова С. К. Механизмы создания экспрессивности в репликах мужчин и женщин - депутатов бундестага. В кн.: Гендерный фактор в языке и коммуникации: Сб.науч. трудов. Иваново: Издат. Центр «ЮНОНА», 1999. С.63-71.

13. Табурова С.К. Реплики депутатов бундестага как речевые акты. В кн.: Гендерный фактор в языке и коммуникации: Сб.науч. трудов. Иваново: Издат. Центр «ЮНОНА», 1999. С.72-87.

14. Табурова С. К. гендерные аспекты речевого поведения парламентариев (на материале парламентских, дебатов в ФРГ). - Социологические исследования, 1999, №9, с. 84-92.

15. Халеева И.И. Основы теории обучения пониманию иноязычной речи (подготовка переводчиков): Моногр. М.: Высш. школа, 1989.238с.

16. Шаховский В. И. Категоризация эмоций в лексика-семантической системе языка. Воронеж, 1987. 185с.

17. Шаховский В. И. Голос эмоции в русском политическом дискурсе. В кн.: Политический дискурс в России - 2: Материалы рабочего совещания (М., 29 марта 1998 года). Под ред. Ю.А.Сорокина и В.Н.Базылева. М.: Диалог - МГУ, 1998.С. 79-83.

18. Ширяев Е.Н., Граудина Л.К., Лазуткина Е.М. и др. Культура парламентской речи. М.: Наука, 1994. 361 с.

19. Burkhardt, Armin. Zwischen Diskussions- und Schaufensterparlamentarismus II Sprache des Parlaments und Semiotik der Demokratie: Studien zur politischen Kommunikation in der Moderne / hrsg. vpn A.Dorner; L.Vogt. -Berlin, New York: Walter de Gruyter, 1995 (Sprache, Politik; Offentlichkeit; Bd.6) - S. 73-106.

20. Deutscher Bundestag. Stenografischer Bericht. -47. Sitzung. - Bonn, 29. 06. 1995. - Bundesanzeiger Verlagsgesellschaft mbH, Postfach 13 20, 53003 Bonn.

21. Deutscher Bundestag. Stenografischer Bericht. - 192. Sitzung. - Bonn, 25. 09. 1997. - Bundesanzeiger Verlagsgesellschaft mbH, Postfach 13 20, 53003 Bonn.

22. Deutscher Bundestag. Stenografischer Bericht. - 221. Sitzung. - Bonn, 2. 04. 1998. - Bundesanzeiger Verlagsgesellschaft mbH, Postfach 13 20, 53003 Bonn.

23. Dorner A., Vogt L. Einleitung: Sprache, Zeichen, politische Kultur II Sprache des Parlaments und Semiotik der Demokratie, -Berlin, New York: W. de Gruyter, 1995. - Band 6. - S. 1-13.

24. Edith, Thomas. Die Funktion van Emotionswortern in der politischen Debatte urn Attentate II Sprache im Konflikt: zur Rolle der Sprache in sozialen, politischen und militarischen Auseinandersetzungen / hrsg. von R. Reiher. - Berlin, New York: W. de Gruyter, 1995 (Sprache, Politik, Offentlichkeit; Bd.5). S. 305-326.

25. Fiehler, Reinhard. Kommunikation und Emotion. Berlin, N.Y., 1990.

26. Hirschauer, Stefan. Die soziale Fortpflanzung der Zweigeschlechtlichkeit II Kolner Zeitschrift fur Soziologie und Sozialpsychologie 4, 1994. S. 668-693.

27. Kipke, Rudiger. DerZwischenruf- ein Instrument politisch-parlamentarischer Kommunikation? II Sprache des Parlaments und Semiotik der Demokratie. - Berlin, New York: W. de Gruyter, 1995.- Band 6. - S. 107-112.

28. Kotthoff, Helga. Die Geschlechter in der Gesprdchsforschung II Der Deutsch Unterricht. Differenzen - diesseits und jenseits von Geschlechterfixierungen.- Stuttgart: E. Klett Schulbuchverlag, 1996. - ' 1. - S. 9-15.

29. Tannen, Deborah. Du kannst mich einfach nicht verstehen. Warum Manner und Frauen aneinander vorbeireden. - Munchen: Goldmann Verlag, 1994. 359 S.

30. Thimm, Caja. Strategisches Handeln im politischen Konflikt: Frauen und Manner im kommunalen Parlament II Sprache im Konflikt.- Berlin, N.Y.: W. de Gruyter, 1995. S. 72-92.

31. Weizsacker, Richard von. Richard von Weizsacker im Gesprach mil Giinter Hoffmann und WernerA. Perger. -Dusseldorf, Wien 1993.

ЗАО Центр "Мультимедиа"

Издательство "Рудомино"

Лицензия № 070082 от 10.11.96

109189, Москва, ул. Николоямская, д.1

Тираж 1000 экз.

Оригинал-макет подготовлен Агентством печати "наука"

---

[1] Ср. русскую версию этого четверостишья:

Из чего только сделаны девочки?

Из конфет и пирожных и сластей всевозможных

Мальчики? из чего только сделаны мальчики?

Из камней и ракушек и зеленых лягушек.

(С.Я. Маршак)

[2] то, что в России представлено в качестве предмета культурологии, на Западе изучается блоком антропологических дисциплин, в составе общественных наук и, прежде всего, социокультурной антропологией.

[3] Received Pronunciation - принятое в высшем обществе произношение