Елена ЗДРАВОМЫСЛОВА Екатерина ГЕРАСИМОВА Наталья ТРОЯН

Феминистский журнал

Издается с 1993 года

Преображение №6 1998

Альманах женского клуба "Преображение"

Елена ЗДРАВОМЫСЛОВА

Екатерина ГЕРАСИМОВА

Наталья ТРОЯН

ГЕНДЕРНЫЕ СТЕРЕОТИПЫ В ДОШКОЛЬНОЙ ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ:

Русские сказки

Данная статья посвящена исследованию тех представлений о мужественности и женственности, которые зафиксированы и тиражируются в детской дошкольной литературе, читаемой в России. Эти представления - или гендерные стереотипы - усваиваются в период раннего детства, когда происходит процесс гендерной идентификации.

Мы рассматриваем гендерную идентификацию как "процесс, посредством второго дети приобретают характеристики, установки, ценности и поведение, которые общество определяет как соответствующие их полу и которые проводят их н усвоению ролей и ответственности, предписанных мужчинам и женщинам, и к развитию навыков, необходимых для эффективного выполнения своих ролей" (Spence, 1984; 68).

По утверждению психологов, гендерная константа формируется в возрасте 3-5 лет, в период раннего детства, или в так называемом дошкольном возрасте. К семи годам дети приобретают "гендерное постоянство", которое подкрепляется поло- ролевыми стереотипами (Leaper, 1991; 198),

Среди значимых агентов ранней социализации исследователи выделяют: родительскую семью и других значимых взрослых; братьев, сестер и других детей- сверстников; книги, телевидение и другие средства массовой информации (Spence, 1984; 81). В российском контексте до сих пор влиятельным агентом гендерной, социализации является детская литература, поскольку роль чтения вслух в процессе воспитания остается чрезвычайно важной именно в семьях, принадлежащих к образованному классу. Нам особенно хочется подчеркнуть эту воспитательную практику, поскольку она относится к элементам уходящей культуры.

В исследовании, результаты которого предлагаются вниманию читателя, мы продолжили изучение тиражирования гендерных стереотипов, проведенное американской исследовательницей Молли Розенхан на материале детских хрестоматий для начальной школы в конце 1970-х годов (Rosenhan, 1970). Одна из наших задач - проверить гипотезы и выводы М. Розенхан о современной российской гендерной культуре, тиражируемой чтением, на других источниках двадцать лет спустя.

К каким выводам привел дискурсивный анализ Молли Розенхан, проведенный на 213 текстах, отобранных из книг для чтения в начальных классах советской школы 1970-х годов? Исследовательница утверждает, что предписываемые гендерные стереотипы представляют женщину, прежде всего как мать и лишь во вторую очередь как участницу профессиональной сферы. "Если женщины работают, то мужчины сделают карьеру", - пишет она (Rosenhan, 301). "Отношения между полами основаны на взаимном дополнении при наличии раздельных, сепарированных сфер деятельности" (Rosenhan, 305). На основании реконструкции культурных норм из текстов для детей исследовательница делает вывод, что, во-первых, основным типом женской социализации в советской России являлся тип "работающая мать" и, во-вторых, что производится гендерная сегрегация как в публичной, так и, прежде всего, в приватной сфере жизни советских людей.

Задачей данного исследования было выявить, что читают российским дошкольникам, принадлежащих к семьям образованного класса, во второй половине 1990-х гг. и каковы гендерные стереотипы, реконструируемые из читаемых текстов.

Дискурсивный гендерный анализ позволил выделить три основных гендерных стереотипа, воспроизводимых в дошкольной литературе для чтения: (а) традиционный (в двух вариантах - патриархальный и русский традиционный); (б) советский - комбинированный и (с) эгалитарный.

Каждый из этих гендерных стереотипов представлен как в зарубежных, тик и в русских сказках. Традиционный русский гендерный стереотип проявлен, исключительно в русских народных сказках. Советская литература представляет советский - комбинированный стереотип. Кроме того, в современной детской литературе все чаще встречается эгалитарный гендерный стереотип. По материалам исследования подготовлено несколько публикаций. Данная статья посвящена гендерному анализу русских сказок, вошедших в стандартный список литературы для чтения.

Методы, материалы

Прежде всего нам нужно было описать круг чтения, который стал затем предметом дискурсивного гендерного анализа. Для этих целей было проведено 16 интервью с экспертами и родителями, в результате которых был сформирован список текстов для чтения в дошкольном возрасте. Нами были проинтервьюированы мамы с высшим образованием в возрасте 27-40 лет, принадлежащие к образованному классу (интеллигенции). Таким образом, был составлен так называемый стандартный набор для чтения в интеллигентной семье (по выражению одной из мам). Данный "стандартный набор" играет роль носителя культурной традиции, в рамках которой воспроизводятся гендерные стереотипы в России, во всяком случае в рамках образованного класса[1].

Анализ интервью показал, что основу дошкольного чтения составляет относительно стабильный список произведений, состоящий из более чем 400 текстов, На основе библиотечного рубрикатора для того, чтобы облегчить ориентацию в этом достаточно большом объеме текстов, мы выделили следующие кластеры: 1) традиционные сказки (зарубежные и русские, народные и авторские - 133 произведения), 2) советская литература (около 250 названий, 36 авторов), 3) современная зарубежная детская литература (около 40 работ, 13 авторов). В общей сложности было проанализировано более 300 текстов.

Для анализа текстов были использованы методы морфологического и гендерно: ориентированного дискурсивного анализа, которые позволили реконструировать стереотипы, дифференцирующие мужчин и женщин по психологическими характеристикам, установкам, ценностям, интересам, предпочтениям и моделям поведения (Spence, 1984, Unger & Craford, 1986). Мы выделили следующие структурные компоненты стереотипа, описания которых мы искали в текстах;

- физические, психологические и личностные черты, предписанные мужчинки и женщинам;

- роли, сформулированные как знания, навыки, умения, характерные для мужчин и женщин как в общественной, так и в частной сфере;

- особенности воспитания мальчиков и девочек;

- социальная позиция мужских и женских персонажей в отношениях власти и управления.

Разрабатывая методику дискурсивного анализа, мы опирались на методологию классической структуралистской работы В. Проппа "Морфология сказки", внеся и нее ряд изменений, связанных с задачами нашего проекта. Пропп выявил универсальную для всех волшебных сказок структуру, проанализировав сто сказа, опубликованных в сборнике Афанасьева. Основным структурным элементом скоки, по Проппу, является функция, определяемая как некое постоянное значение действий, выполняемых сказочными персонажами. "Под функцией понимается поступок действующего лица, определенный с точки зрения его значимости для хода действий" (Пропп, 30-31). Проппом была выделена 31 функция и 7 категорий действующих лиц в соответствии с набором выполняемых функций, выявлена последовательность функций в сказке. Впоследствии французский исследователь Грима сократил количество функций до 'двадцати и разработал морфологическую схему, применимую для анализа любого нарратива. По мнению Грима, в любом нарративе присутствуют парные структурные элементы, взаимодействие между которыми и определяет композицию. Это дихотомические пары: отправитель - получатель, объект - субъект, помощник героя - вредитель.

Пропп и Грима как структуралисты ограничиваются морфологическим анализом, т.е. анализом функций, отрицая наличие устойчивого значимого соответствия между функциями и их исполнителями. В то же время в "Морфологии сказки" неоднократно отмечается продуктивность анализа не только функций, но и переменных элементов сказочной структуры для выявления значения сказки. К таким переменным элементам относятся способы исполнения функций, персонажи, их атрибуты и мотивировки (Пропп, 77, 97, 99-100). "Под атрибутами, - пишет Пропп, - мы понимаем совокупность всех внешних качеств персонажей: их возраст, пол, положение, внешний облик, особенности этого облика и т.д. Эти атрибуты придают, сказке ее яркость, ее красоту и обаяние" (Пропп, 96). Обращаясь к выявлению культурных смыслов сказки, исследователь признает, что распределение функций по персонажам имеет достаточно устойчивый характер. В связи с этим он вводит понятие сказочного канона. "Если персонаж определен со стороны функций, напр., как даритель, помощник и т.д., и выписано в рубрике все, что о нем говорится, то получается чрезвычайно интересная картина. Весь материал одной рубрики может рассматриваться совершенно самостоятельно сквозь весь сказочный материал. Хотя эти величины и представляют собой элементы переменные, но и здесь наблюдается большая повторность. Наиболее часто повторяющиеся, наиболее яркие формы представляют собой известный сказочный канон" (Пропп, 97).

Пропп выделил три основные рубрики для изучения атрибутов персонажей: облик и номенклатуру (список действий, определяемых функциями), особенности появления и жилище - и описал сказочные каноны нескольких персонажей. Так, Баба-Яга имеет имя, обладает специфическим обликом, характерным для нее жильем и способом появления и передвижения. Все эти признаки связаны воедино и ассоциируются с функцией Яги как помощника, отправителя героя, а также имущественного женского персонажа, представляющего архаическую богиню жизни- смерти (Hubbs, 1988).

Нашей задачей было дополнить морфологический анализ Проппа-Грима гендерным дискурсивным анализом. Мы исходим из того, что в целом структуралистский морфологический анализ нарратива не сензитивен к субъекту действия. Пропп пишет: « воля персонажей, их намерения не могут считаться существенным мотивом для, их определения. Важно не то, что они хотят сделать, не чувства, их наполняющие, а их поступки как таковые, оцененные и определенные с точки зрения их значения, для героя и для хода действия» (Пропп, 90). Феминистская критика (и не только, феминистская) объективистской методологии подчеркивает, что, игнорируя характеристики субъекта действия, мы не можем понять культурное значение сказки. Введение "субъективной" перспективы предполагает внимание к таким позициям, субъекта, как пол, возраст, семейный и социальный статус, властная позиция. На ваш взгляд, значение нарратива (смысл сказки) меняется, если меняются исполнители устойчивых функций.

Признавая ограничения функции структуралистского подхода (реконструкция композиции через анализ последовательности сказуемых), мы приходим к необходимости использовать для наших целей дискурсивный анализ (реконструкция смыслов через положения, дополнения, определяющие сюжет, и пр.). Единицей ' дискурсивного анализа в нашем исследовании является гендерная дискурсивная конфигурация. Под гендерной дискурсивной конфигурацией мы понимаем распределение одобряемых функций и атрибутов героев в соответствии с их полом и взаимодействия персонажей разных полов по ходу действия сказки. Гендерный дискурсивный анализ предполагает выделение устойчивых связей между полом: персонажей, их качествами и исполняемыми ими действиями, а также выявление социальной позиции персонажа в разнообразных отношениях (между полами, с волшебными силами, с властными структурами, другими возрастными группами и т.п.).

Итак, для нас наиболее важным атрибутом является пол персонажей, в соответствии с которым рассматриваются все остальные атрибуты, функции, мотивировки, составляющие канон. Тем самым мы реконструируем гендерное измерение сказочных канонов.

При анализе сказок, читаемых российским дошкольникам, мы фокусировали. внимание на соотношении пола и атрибутов-функций персонажей в контексте их сказочных отношений. Нам было важно выяснить, кто - мужчина или женщина - являются субъектом нарратива, какие функции они выполняют, как различаются испытания, через которые проходят герои разного пола, в какие властные отношения, они вовлечены, как строятся гендерные отношения, в каких сферах деятельности участвуют мужчины и женщины.

Дополняя морфологию гендерным дискурсивным анализом, мы выходим за рамки структурализма и реконструируем смыслы, содержащиеся в нарративе, связывая их . в контекстуальную целостность.

Исследование показало, что детская литература содержит достаточно ясно артикулированную оценку героев и их действий, таким образом, одобряя или не одобряя тот или иной стереотип. При отсутствии в сказке этого оценочного элемента (который может расцениваться как дискриминирующий) сказка теряет смысл и назначение. Это продемонстрировано в сказках, предписанных в рамками "политической корректности" (Garner, 1994). Автор пишет во введении, что целью сказок являлись "закрепление патриархата, отстранение людей от их естественных импульсов, демонизация "зла" и "вознаграждение" "объективного" "добра" (Garner, 1994; iх). Отсутствие оппозиций в нарративе, бесконфликтность и плюрализм делают его непригодным в качестве социализирующего инструмента, лишают сказку основных сказочных категорий "добра- зла".

РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ

Отталкиваясь от морфологической структуры сказочного стереотипа, мы концентрируем внимание на презентации этого стереотипа в определенной гендерной дискурсивной конфигурации.

Первая типизация гендерной конфигурации, которую мы вводим, - эта различение сказок по субъекту. По критерию начальной ситуации субъекта-героя Пропп выделяет два типа сказок. Для сказок первого типа характерно, что герой и его семья находятся в ситуации искателя (отец и три сына). В сказках второго типа в начальной ситуации герой и его семья находятся в положении жертвы вредителя (три дочери царя) (Пропп, 94). Герой-субъект сказочного нарратива - всегда имеет пол, а значит, является гендерно специфичным. Чаще всего в тех случаях, кого субъектом является женщина, она оказывается в начальной ситуации жертвы вредителя-злодея. Виктимизация - одна из характерных гендерных конфигураций центрального женского образа сказки. В сказках, где субъектами выступают мужчины, предлагается несколько сюжетных вариаций начальной ситуации. Здесь виктимизация героя не является непреложной.

Рассмотрим подробнее композиции этих двух типов сказок с "гендерной разметкой", а затем обратимся к анализу бродячих сюжетов, выделяя сказочные каноны различных персонажей.

СКАЗКА С СУБЪЕКТОМ-ГЕРОИНЕЙ

Как в зарубежных, так и в русских народных сказках присутствует бродячий сюжет, в котором субъектом является героиня, становящаяся жертвой вредителя. Аналогично тому, как В. Пропп выделяет пра-форму как сказку, по отношению к которой все остальные волшебные сказки являются вариантами (Пропп, 98), мы рассматриваем в качестве пра-сюжета сказку "Морозко" (Русская народная сказка).

В сказках, ориентированных на пра-сюжет "Морозко", объектом (желанной далью) является "счастье" героини - хороший жених, богатство как признание ее добродетелей. Отправителем можно считать и - символически - покойную мать, желавшую счастья для своей дочери. Роль отца двойственна: с одной стороны, он отправитель, но, с другой, он выступает в функции пособника злу, непротивленца, косвенно поддерживающего мачеху и падчерицу. Злодейки-вредители - это мачеха н сестры. Помощники героини - волшебные силы. В качестве получателя выступает мораль, т.к. функция сказки заключается в подтверждении неизбежности победы добра над злом и вознаграждении добра.

Теперь рассмотрим сказки с такой структурой, останавливаясь более подробно на гендерных конфигурациях - элементах гендерных стереотипов, выделенных нами вначале (атрибуты, навыки, гендерные отношения, социализация и т.п.).

С раннего детства Машенька (Василиса, Настенька, Крошечка - Хаврошечка) - сирота, Ее прекрасная мать, которая была воплощением всевозможных добродетелей, умерла, когда девочка была совсем мала (или умерла родами). Отец женился вторично. Как правило, мачеха-вдова имеет одну или двух дочерей от прошлого брака. Когда отец героини женится на ней, он предполагает, что она будет "прекрасной и доброй матерю и хорошей женой". В действительности же мачеха - воплощение зла, ненавидит падчерицу, всячески притесняет ее, при этом успешно выполняет роль авторитетной хозяйки дома.

Перечень мужских занятий, встречаемых в традиционной сказочной литературе, достаточно длинен. Почти во всех случаях мужчина выполняет функцию обеспечения семьи, он - "добытчик". Это то, что мы узнаем об отце героини. По роду занятий он может быть купцом ("Василиса Прекрасная", "Аленький цветочек"), царем ("Сказка о мертвой царевне и семи богатырях" А.С. Пушкина) и т.д. Это означает, что большую часть времени отец проводит за пределами дома, он не участвует в домашних делах, его обязанности ограничены материальным обеспечением семьи и выполнением государственных дел.

Как правило, такие отцы-вдовцы подавляются в семье своими женами. Лидер и управитель в семье - старшая женщина - воплощение зла. Муж - под каблуком у своей сварливой жены. И даже когда злая мачеха выгоняет из дома падчерицу, ее отец "затужил, заплакал, однако бабы не переспоришь..." (А. Толстой, Морозко, 1984; 282).

Жестокое авторитарное воспитание злой мачехой идет на пользу положительной героине. Она очень рано приобретает навыки, необходимые для воплощения успешного женского сценария. Ведение домашнего хозяйства - ее обязанность, падчерица в доме умеет все. Она "скотину поила-кормила, дрова и воду в избу носила, печь топила, избу мела" (А.Толстой, Морозко, 1984; 281). Она - мастерица на все руки. Навыки общения - умение вежливо разговаривать, поддерживать разговор, умение слушать, а также развлекать - петь и танцевать - также чрезвычайно важны для положительного женского характера. "Снегурочка песню запоет - заслушаешься" (Снегурочка, 1975; 3).

Тяжелая трудовая жизнь Василисы, Крошечки-Хаврошечки была не только испытанием, но и воспитанием ее добродетелей. Толчок к протесту и непокорности провоцируется несправедливостями, которые типичны для социализации положительной героини: "Мачеха и сестры завидовали ее красоте, мучили ее;, всевозможными работами, чтоб она от трудов похудела, а от ветру и солнца почернела" (Василиса Прекрасная, 1982; 101). Однако "хорошая девочка" не жалуется на угнетение и переносит безропотно все испытания.

Распространенные испытания для героинь - проверка умений в ведении домашнего хозяйства или просто покорность и готовность подчиниться волшебной силе (варианты "Морозко" и "Мороз Иванович"), испытания силы любви и преданности любимым мужчинам. Когда Финист Ясный Сокол покидает свою возлюбленную, он говорит ей: "Если вздумаешь искать меня, то ищи за тридевять земель, в тридесятом царстве. Прежде три пары башмаков железных истопчешь, ... три хлеба каменных изгложешь" (Перышко Финиста Ясна Сокола, 1978; 78). В сказке "Аленький цветочек", спасая отца от лютой смерти и отправляясь "на житье противное" к чудищу морскому, Настенька падает на колени и говорит отцу: "Буду служить ему верою и правдою, исполнять его волю господскую, а может, он надо мной и сжалится" (С. Аксаков, Аленький цветочек, 1983; 22).

Умение самозабвенно и преданно любить - одно из наиболее поощряемых качеств положительной героини. Эта любовь близка к чувству жалости и преданности, она обладает волшебными свойствами. Жертвенная любовь - это сверхсила, которая превращает ужасное чудовище в красавца принца: "Упала она на колени и обняла голову господина своего, голову ужасную, безобразную, и закричала истошным голосом; "Встань, пробудись, мой милый друг, я люблю тебя как жениха желанного!" (С. Аксаков, Аленький цветочек, 1983; 29).

Вознаграждение женских добродетелей: терпения, доброты, трудолюбия, покорности, кроткости - внешняя красота, удачный брак и богатство - традиционный идеал женской судьбы. В достижении этого ей помогают волшебные силы - фея, коровушка, куколка, Мороз-Иванович. Так, в сказке "Морозко" девушка была выгнана из дома злой мачехой в лес, там она встречает Морозко. Морозко спрашивает девушку: "Тепло ли тебе, девица?... Девица окостеневать стала, чуть языком шевелит: Ой, тепло, Морозушко, тепло, батюшко!" (А.Толстой, Морозко, 1984; 282). За покорное поведение следует вознаграждение: "тут Морозко сжалился над девицей, окутал ее теплыми шубами... вся в золоте, в серебре, и около - короб с богатыми подарками".

Апофеозом сказки является "happy end": "Сидит она на золотом престоле..., и обнимает ее принц молодой, красавец писаный, на голове с короной царскою, в одежки златокованной" (С. Аксаков, Аленький цветочек, 1983; 30).

Образ идеального жениха - это "барин - богатый, кудрявый, молоденький" (Крошечка-Хаврошечка, 1982; 91). Часто герой влюбляется в прекрасную девушку и женится на ней, а согласие девушек может и не требоваться. Например, царь и~ сказки "Василиса Прекрасная" как увидел девушку, которая сшила ему сорочки, "так и влюбился в нее без памяти: "Нет, красавица моя! Не расстанусь я с тобою: ты будешь моею женою..." Берет Василису за руки белые, сажает рядом с собою,... и вскоре свадьбу сыграли" (Василиса Прекрасная, 1982; 105).

Можно представить себе будущее развитие сюжета, оставшееся за пределами сказки: потом она родит ребенка (или несколько), ее ждет ранняя смерть, ее дочь осиротеет, и женский жизненный цикл повторится в новом поколении. Материнство однозначно является предназначением женщины и семьи как социальной общности. Образы одиноких матерей практически не встречаются в сказках (исключение составляет Баба-Яга). Отсутствие детей воспринимается как самое большое горе семьи. Типичная преамбула для сказочного нарратива: "Детей у них не было. Очень они об этом печалились" (Морской Царь и Елена Премудрая, Ненаглядная красота. Русские народные сказки. Л., 1964; 89). Гендерная конфигурация героини - виктимизация женственности. Машенька-Настенька - это традиционная пассивная жертва, которой помогают волшебные силы, поощряя ее традиционные женские черты.

Положительной героине противопоставляются злая мачеха и сестры. По сказочному канону, отрицательная героиня - сверстница Настеньки - также сирота (растет без отца). Эта девочка (Ленивица), если пользоваться сегодняшней терминологией, избалована "свободным воспитанием" матери, она "продукт безотцовщины": строптива, ленива, упряма, своенравна, завистлива и нетерпелива. Вот как описываются сводные сестры Василисы Прекрасной: "Были у мачехи две дочери: злые, дурные, привередливые" (Василиса Прекрасная, Ненаглядная красота; 46). Отрицательная героиня не подчиняется указаниям старших и не выполняет порученных ей заданий: "Взяла иголку, да с непривычки укололась, так ее и бросила" (В. Одоевский. Мороз Иванович, 1983; 14). Ложная героиня не может успешно пройти сказочные испытания. В результате девушка наказывается за свои "пороки", она опозорена, все смеются над нею, а серебряный слиток, который был целью ее страданий, превращается в лед (это еще в лучшем случае!). Она лишается главного приза - хорошего жениха.

Рассмотренная нами дискурсивная гендерная конфигурация (молодая положительная героиня, ложная героиня, женщина старшего возраста - мачеха, отец-подкаблучник, молодец-жених) демонстрирует гендерный традиционный: патриархатный стереотип. Патриархатный стереотип представляет собой специфическую конструкцию психологических черт, поведенческих моделей, навыков, видов деятельности, которая подразумевает сепарированность мужчин и женщин, сегрегацию мужской и женской сфер деятельности. Психологические черты, предписанные женщине в рамках такого стереотипа, - терпение, покорность, жалость, сострадание, нежность, доброта, мягкость, жертвенность, стремление к сохранению гармонии в межличностных отношениях.

Негативными чертами женщин (мачехи, сестер) считаются мстительность, зависть, коварство, нелюбовь к детям и ко всему живому, чрезмерная гордость, лень, капризность, лживость. Любопытно, что эти отрицательные черты женственности интерпретированы в патриархатных сказках как неизбежное сопутствие самостоятельности, независимости, непокорности и женского доминирования.

Здесь для женщин заявлены типичны занятия, связанные с ведением домашнего хозяйства, для мужчин - деятельность вне дома, в общественной сфере. Этот гендерный стереотип предполагает в качестве положительных образов сильного доминирующего мужчину и слабую, зависимую, пассивную женщину (Римашевская Н., Захарова Н., Посадская А., 1991, Clements, В., 1991,Worobec , C., 1991, Hubbs, J., 1988, Воронина О., 1993). Типично для такой культуры то, что "женщина ограничена домом, и от нее ожидается, что она должна быть скромной и застенчивой, покорной главе дома - мужчине" (Kollman, N., 1991; 71). Он предписывает непротивление злу насилием в качестве главных добродетелей женского образа. При этом порицается авторитаризм хозяйки дома и слабость мужчины. Мужчина, не способный подчинить женщину, становится помощником злых сил.

СКАЗКА С СУБЪЕКТОМ-ГЕРОЕМ

В сказках с субъектом-мужчиной выделяются несколько сюжетов и, соответственно, несколько отличных друг от друга гендерных конфигураций. Объекта • - желанным призом - в этих сказках является невеста, богатство (трон) и признание; отправителем - отец, помощниками - волшебные силы, вредителями - соперники в борьбе за приз и невесту (Кощей, царь, братья). Различные пра-сюжеты с субъектом- героем предполагают разные сказочные каноны и соответствующие им гендерно

конфигурации. В результате исследования мы выделили следующие варианты гендерных конфигураций в сказках с мужчиной-героем: Герой-богатырь и женщина- "приз" (царевна); Молодец и царевна; Молодец и богатырша (Марья Моревна, Синеглазка, Царь-Девица). Рассмотрим их поочередно.

Герой-богатырь и женщина-" приз" (царевна)

Сказочный канон героя-богатыря отчетливо представлен в сказке "Иван - крестьянский сын". С самого детства герой обладает недюжинной физической силой и превосходит своих братьев. Образ героя-богатыря близок к образу добродетельного рыцаря западноевропейского фольклора. Типичным видом испытания для героев является физическая борьба с врагами. Чтобы одержать победу над злыми силами (спасти свою возлюбленную или защитить отечество от врага), герой должен обладать физической силой и такими качествами, как агрессивность, настойчивость, решительность, твердость, бескомпромиссность. Иван - крестьянский сын принимает решение: "... не к лицу мне дома оставаться,... пойду и я с Чудом-Юдом биться" (Ивы - крестьянский сын и Чудо-Юдо, 1968; 4). Он взбирается на гору, которую не смогла покорить братья. Потом становится богатырем, бьется с Вихрем и отрубает ему голову.

По сюжету молодецкая удаль вознаграждается мирной жизнью, красавицей-женой. Ею становится спасенная богатырем красавица. Царевна в сказке говорит Ивану-царевичу: "Ты меня от злого Вихря спас... захочешь - будь моим суженым". (Медное, серебряное и золотое царства. Ненаглядная красота; 39).

Данная гендерная дискурсивная конфигурация полностью соответствует патриархатному стереотипу, описанному выше. В отличие от сказок с субъектом- женщиной в рамках данного стереотипа демонстрируется сказочный хинин положительного героя, обладающего качествами "традиционного" мужчины Атрибуты, которыми обладает царевна в сказках, фактически совпадают с атрибутами характерными для сказочного канона положительной героини-жертвы.

Молодец и царевна

Наиболее популярные герои русских сказок - Иван-царевич, Иван-дурак, Емеля-дурак. Протагонист русских сказок почти всегда является младшим сыном в семье. "Было у царя три сына. Все молодые, холостые, удальцы такие.... Федор-царевич с норовом, да упрям, Петр-царевич умен, да упрям, а Иван-царевич тихий да ласковый, всем людям мил" (Царевна-лягушка, Ненаглядная красота; 52). "Старшие - Федор-царевич да Петр-царевич - гордые да спесивые, не в меру чванливые, а младший - Иван-царевич - простой, веселый да ласковый" (Иван-царевич и Сера волк. Ненаглядная красота;132). Старшие братья выполняют функции ложных героев и вредителей. Младшему сыну покровительствуют волшебные силы, воздавая ему и доброту, жалость, сострадание, уважение к старшим и природе. Иван награждают материальными благами, иногда новым обликом, царевной-женой, а если это Иван- дурак, то и более высоким социальным статусом (царством).

Такой герой обладает чертами, которые в рамках патриархатного стереотипа считаются типично женскими. Он близок к природе, которая помогает ему, он запросто выражает свои чувства - легко плачет, легко радуется. "Стал Иван горько плакать, горько рыдать" (Сивка-Бурка; 18). Уважение и понимание всего живого являются необходимыми чертами положительного героя, необходимыми, чтобы выжить и/или достичь цели. Типичным испытанием является отправление героя на поиск (молодильных яблок, царевны, Жар-птицы и т.п.), успех, которого зависит от способности Ивана проявить жалость и сострадание к слабым. Например, Емеля-дурак пожалел щуку и позже был вознагражден ею. В сказке "Царевна-лягушка" Иван-царевич, страдая от голода в поисках жены, воздерживается от убийства утки, медведя и зайца. В дальнейшем эти животные помогают ему выполнять задания, которые являются условием освобождения Василисы.

В своем исследовании русского мифа о женственности Дж. Хаббс приходит к выводу, что "во многих сказках отмечается пассивность молодца, или он действует только при помощи волшебных действующих сил" (Hubbs, J., 1988;146). Молодец - пассивный адресат даров, которые он принимает от помощников (волшебных агентов).

В проанализированных текстах мы не встретили также поощрения мужского трудолюбия. Лень является нормой для главного героя: "День-деньской лежит дурак на печи... и орешки щелкает" (Емеля-дурак, 1973; 13). "Ничего он не делал, на печи сидел, в потолок плевал" (Сивка-бурка, 1973; 2). Когда невестки просят его принести воды и дров в дом, герой отвечает: "Я ленюсь! На дворе мороз, на печи тепло - я хочу щи хлебать" (Емеля-дурак, 1973; 13). Наше исследование подтверждает, что в русских волшебных сказках лень идет "рука об руку" с такими качествами, как доброта, нестяжательство, великодушие и бескорыстие.

Сказочные лень и глупость молодца мы интерпретируем как форму пассивного сспрютивления традиционному доминированию старших. Лень - это отказ выполнять указы людей с более высоким статусом и руководствующихся другими ценностями. Так, например, когда царь приказывает Емеле явиться ко двору и потешить его, Емеля отвечает: "Я ленюсь, да и ты мне не нравишься" (Емеля-дурак, 1973; 14).

Пройдя испытание и готовясь получить ценный приз - жену-царевну - Иван-дурак, как правило, трансформируется в удалого молодца-красавца: "Влез коню в правое ухо, в левое вылез и стал таким молодцом, что ни в сказке сказать, ни пером списать" (Сивка-бурка, Ненаглядная красота, 1964; 17). Таким образом, в конце сказки Иван-дурак превращается в Ивана-царевича.

Женские персонажи в сказках с описанным выше сюжетом не просто являются субъектом поисков и вознаграждением героя, их круг действий в сказке расширяется. Юли патриархальная Настенька сама проходит испытания, то здесь героиня (Василиса Премудрая, Елена Премудрая) задает трудные задачи, снабжает героя волшебными средствами, наказывает ложных героев, выбирает жениха. Она действует так же, как и Баба-Яга или, в иных сюжетах, мачеха, однако ее авторитаризм оценивается однозначно положительно.

Физическая красота, как всегда, - обязательный атрибут положительной героини: "Василиса Премудрая... всех пригожей, всех красивей, ... руки белые, уста сахарные" (Царь Морской и Василиса Премудрая, 1982; 312, 318). Кроме красоты, для героини также важны и другие атрибуты, предписанные патриархатным стереотипом. Так, Царевна-лягушка утешает мужа в печали, ткет ковер, печет хлеб, пьет рубаху, доказывая всем, что она хорошая хозяйка. Она удивляет царя и гостей: "Уж она плясала-плясала, вертелась-вертелась - всем на диво... Махнула левым рукавом, вдруг сделалось озеро, махнула правым - поплыли по озеру белые лебеди" (А, Толстой, Царевна-лягушка, 1982; 9).

Однако ум и хитрость героини могут не соответствовать стандартам патриархата. За превосходство дочери над отцом следуют санкции: "Василиса Премудрая хитрей, мудреней своего отца уродилась. Он за то осерчал на нее и велел ей три года быть лягушкой" (там же; 10). Положительной героине позволительно иметь строптивый и капризный нрав, когда речь идет о выборе жениха (ставит условия: достать платье, кольцо, башмачки и т.д.). Но, в конце концов, девушка демонстрирует покорность воле отца, данному им слову и выходит за дурака замуж со словами: "Знать, у меня судьба такова" (там же; 22).

Можно сделать вывод, что в сказках с данной гендерной конфигурацией патриархатный стереотип "размывается", становится менее жестким и определенным. Герои-мужчины обладают "женскими" атрибутами и входят в процессе испытания в "женский" мир. Героини же осваивают атрибуты и функции, которые в патриархатном стереотипе предписаны мужчинам. Часто в этих сказках испытания проходят и герой и его невеста, что делает ее также субъектом сказки. Однако типы испытаний гендерно дифференцированы и воспроизводят патриархатное разделение сфер жизни.

Молодец и богатырша (Марья Моревна, Синеглазка, Царь-девица)

В таких популярных русских сказках, как "Марья Моревна", "Царь-девица", "Сказка о молодильных яблоках и живой воде", мы встречаем дискурсивную гендерную конфигурацию с каноном положительных "сильных" героинь и "слабых" героев.

Морфологически субъектом в подобных сказках выступает герой-искатель. Сказочный канон героя мы описали выше, рассматривая сюжет с героем Иваном- царевичем. В отличие от сказочного канона героя-мужчины канон женского персонажа в этих сказках обладает рядом атрибутов, которые не встречаются в патриархатном стереотипе.

Героини русских волшебных сказок - Марья Моревна, Синеглазка, Царь-девица - женщины-богатырши. Помимо обязательной для героини красоты они обладают недюжинной физической силой, что в патриархатном стереотипе - исключительно мужской атрибут. Об их первичной социализации (детстве и ранней юности) практически ничего не известно. Однако трудно представить, что в юности они были такими безропотными и пассивными, как Хаврошечка или Настенька (женские протагонисты патриархатного стереотипа).

Взрослая женщина в этих нарративах "разделяет" с мужчиной сферу общественной деятельности вне дома. Действия и претензии молодой женщины не ограничиваются семейным очагом. Мир в традиционном смысле становится ее домом, который она обустраивает и которым она управляет. Так, первый слух о Марье Моревне достигает Ивана-царевича при встрече с разбитым войском. Оказывается: "Все это войско великое побила Марья Моревна, прекрасная королевна" (Марья Моревна, 1992;102). В другой сказке Синеглазка сначала побеждает молодца в бою и собирается убить его, но он просит ее о пощаде, а потом становится ее супругом, ' Здесь фактически повторяется модель любовно-брачных отношений по типу "кто': спасает, тот и жених", только с изменением пола "спасителя" и "спасаемого". Красавице не возбраняется самой инициировать любовные отношения. Встретила Ивана-Царевича, прекрасная королевна предлагает ему: "Ну, коли дело не к спеху будь моим гостем. - Иван-царевич тому и рад... После двух брачных ночей полюбился он Марье Моревне и женился на ней" (там же; 105). Позже по ходу сюжета Мары Моревна уходит в поход и оставляет молодого супруга за хозяина: "Вздумалось королевне на войну собираться, покидает она на Ивана-царевича все хозяйство Ф приказывает: "Везде ходи, за всем присматривай..." (там же).

По сюжету у героинь есть соперницы (злодейки, мачеха, прекрасная королевна. т.д.), поэтому они должны выдержать своеобразную конкуренцию с другими женскими персонажами. Победа над ложными героинями делает женский персонаж субъектом сказочного нарратива. Героини решительно борются за свое "женское счастье", за желанного жениха. Так, богатырша-Синеглазка угрожает отцу жениха: "Царь, отдай царевича! Не отдашь - все царство потопчу, пожгу, тебя в полон возьму" (Сказка о молодильных яблоках и живой воде, 1964; 126).

Если в "патриархатных" сказках отчетливо прослеживается осуждение женского доминирования, то, напротив, в сказках с богатыршей главой семьи является положительная героиня, и ее доминирование в семье не осуждается. Мы видим отклонение от патриархатного разделения ролей в семье: жена идет на войну, а муж становится хранителем семейного очага. Условно мы можем назвать этот стереотип матриархатным, так как анализируемая литература представляет "идеалы женской смелости и независимости и активное участие во всех аспектах социальной и сверхъестественной жизни" (Hubbs, J., 1988;147).

Властное измерение

Для выяснения гендерной конфигурации важно рассмотреть властное отношение между полами, воспроизводящееся в читаемых сказках. Наше исследование показало, что люди старшего поколения независимо от пола обладают большой властью в сказочном мире. Так, слово отца является законом, руководством к действию для детей. Предписывается почтение и уважение к пожилым людям. За ослушание старших герои наказываются. Часто старики и старухи выступают как помощники героев и дарители волшебных средств. Они - воплощение мудрости и знания жизни: "Старые люди хитры и догадливы" (Царь Морской и Василиса Премудрая, 1982; 311).

Вне нашего внимания остались такие значимые персонажи русских сказок, как Баба-Яга и Кощей. Они встречаются в сказках с разными сюжетами и базовыми гендерными конфигурациями. Характерным атрибутом этих персонажей является обладание волшебной властью. Они обладают также и атрибутом пола, поэтому стоит кратко остановиться на описании Баба-Яги и Кощея.

Баба-Яга может быть злой и доброй в зависимости от манеры, с которой обращаются с ней герои и героини. Правильное обращение - "Поклонилась ей девица низехонько, рассказала ей все скромнехонько" (Финист Ясный Сокол, Ненаглядная красота; 156) - вознаграждается помощью в испытаниях. Герои нуждаются в помощи Бабы-Яги, чтобы убить чудовище, найти или освободить невесту. Она "снабжает" героя волшебными предметами из "женской" сферы: зеркальцем, колечком, клубочком ниток. Баба-Яга - покровительница птиц, животных, растений (всего живого), она определяет судьбу героев. Как считает американская исследовательница русской культуры Дж. Хаббс, Баба-Яга олицетворяет воплощение завершенного жизненного цикла женщины, она - Великая богиня природы, сочетающая в себе смерть и жизнь: "Она познала все: девственность, материнство и старость ('She gathers all things into her abode to die')" (Habbs, J., 1988; 37).

Канонический мужской персонаж сказок, обладающий сверхсилой, - Кощей. В отличие от амбивалентной Бабы-Яги Кощей представлен как воплощение зла. Он никогда не жалеет героев и героинь, не помогает им. В конце сказки его всегда убивают, что подтверждает идею победы добра над злом. Образ Кощея больше подпадает под традиционное определение мужественности: он агрессивен и вероломен, ему присущ дух конкуренции и соревновательности, он дерзко покушается на чужих жен и невест, принуждая их к насильственному супружеству. Этот персонаж демонстрирует приверженность принципу силы - "побеждает сильнейший". Он бросает вызов героям сказок. Кощей - это также искуситель, он провоцирует проявление у героев "мужских" качеств, навыков воина и защитника.

ВЫВОДЫ

Наше исследование исходит из тезиса, что в сказочной литературе воспроизводится гендерная культура традиционного общества. Дискурсивный гендерный анализ позволил нам выделить две версии традиционного стереотип: базовый партриархатный и так называемый русский традиционный (условно матриархатный).

В качестве базового гендерного стереотипа выступает патриархатный стереотип. Он реконструируется также из зарубежных народных и авторских сказок читаемых детям в России. Воплощается патриархатный стереотип в гендерных конфигурациях, соответствующих сказочным канонам героини-жертвы и героя- богатыря, элементы его доминируют в канонах царевичей и царевен. В сказках, воспроизводящих этот стереотип, испытания, которые предназначены герою, отличаются от тех, через которые проходит женский персонаж. Как правило, молодая женщина демонстрирует умения, выполняет задания, относящиеся к сфере дома, и молодец пускается в путешествие, в авантюрный поиск вовне. В рамках традиционного патриархатного стереотипа женщина пассивна и виктимизирована. Выбор супруг часто осуществляется отцом девушки без участия ее пожеланий. Героиня играет роль приза для победителя злых сил. Женский персонаж, обладающий атрибутами характерными для патриархатного стереотипа, всегда оценивается положительно.

Но гендерная конфигурация сказочных канонов персонажей-не-субъектов сказка является, скорее, матриархатной. Интересно, что положительная героиня условна "матриархатного" канона и отрицательный женский персонаж (мачеха, сестры) в "патриархатных" сказках могут обладать одними и теми же атрибутами, а отличаться только функцией в сказке (объект-субъект или фальшивая героиня-вредительница). Это означает, что даже при одном наборе атрибутов определяющую роль играет, моральная оценка, которая дается персонажу сказочного нарратива и формулируется через предписание функции.

Поскольку среди всего набора сказом, проанализированных нами, такое "отклонение" от базового патриархатного стереотипа мы нашли только в русских народных сказках, мы назвали этот стереотип русским традиционным. Наше исследование показало, что русский традиционный стереотип не предписывает жестокого гендерного разделения. Часта сказочные каноны мужских и женских: персонажей обладают гендерными конфигурациями, противоположными тем, которые являются типичными для сказок, транслирующих патриархатную гендерную культуру.

Нам представляется важным подчеркнуть, что и сегодня российские дети через чтение усваивают разнообразные гендерные стереотипы, в которых сочетаются традиционные, и эгалитарные представления о мужественности и женственности.

ЛИТЕРАТУРА

Аксаков С. Аленький цветочек. М., 1983.

Андерсен Г.Х. Русалочка. Сказки народов мира. Минск, 1986.

Андерсен Г.Х. Дикие лебеди. Сказки народов мира. Минск, 1986.

Василиса Премудрая. Народные русские сказки из сборника А. Афанасьева М., Ж Воронина О., 1993.

Емеля-дурак. Две русские сказки. Л., 1973.

Иван - крестьянский сын и Чудо-Юдо. Русская народная сказка. Петрозаводск, 19б8.

Крошечка-Хаврошечка. Народные русские сказки. М., 1982.

Марья Моревна. Русские народные сказки. Санкт-Петербург, 1992.

Ненаглядная красота. Русские народные сказки. Л., 1964.

Одоевский В. Мороз Иванович. 1983.

Перышко Финиста Ясна Сокола. Русские народные сказки. Санкт-Петербург, 1992.

Перро Ш. Спящая красавица. Л., 1978.

Пропп В. Морфология сказки. Л., 1982.

Пушкин А. Сказка о царе Салтане. Сказки. Пермь, 1991.

Римашевская Н., Захарова Н., Посадская А., 1991.

Сказка о молодильных яблоках и живой воде. По щучьему велению. Русские народные сказки в обработке А.Н. Толстого. 1964.

Снегурочка. Русские народные сказки. М., 1975.

Сивка-бурка. Две русские сказки. Л., 1973.

Толстой А. Морозко. Сказки. М., 1984.

Толстой А. Царевна-лягушка. М., 1982.

Три поездки Ильи Муромца. Под ред. Д. Пожарского. М., 1991.

Царь Морской и Василиса Премудрая. Народные русские сказки из сб. А.Афанасьева. М., 1982.

Clements, В. Introduction: Accomodation, Resistance, Transformation. Russia's

Women: Accomodation, Resistance, Transformation. University of

California Press. Bercley. Los Angeles Oxford. 1991.

Garner, J.F. Politically Correct Bedtime Stories. New York: Macmillian Publishing Company. 1994.

Hofstede, G. Cultures and Organisations. McGraw-hill Book company. Europe, 1991.

Hubbs, J. Mother Russia. The Feminine Myth in Russian Culture. Indiana

University Press. Bloomington and Indianapolis. 1988.

Kollman, N. Women's Honor in Early Modern Russia. Russia's Women/Accomodation, Resistance, Transformation. University of California Press. Bercley. Los Angeles Oxford. 1991.

Leaper, C. Influence and Involvement in Childrens Discourse. Age, Gender and Partner Effects // Child Development. August. 1991. Vol. 62) Nr. 4.

Rimashevskaya, N. The new women's studies. In: Perestroika and Soviet Women. Edited by M. Buckley. Cambridge University Press. 1992.

Rosenhan, M. Images of Male and Female in Children's Readers // Women in Russia. Ed. By A. Dallin et al. Stanford University Press, California. 1977.

Spence, J. Gender identity and Its Implications for the Concerts of Masculinity and Femininity. Nebraska Symposium on Motivation. 1984. Volume 32.

Unger, R. & Crawford, M. Women and gender feminist psychology. New York.

Mograw-Hill. 1986/ Worobec, C, 1991.

Worobec, C., 1991.